ОТРЯД СПЕЦНАЗНАЧЕНИЯ

В сосновом перелеске быстро темнело. Растянувшиеся вереницей бойцы двигались почти бесшумно: ни лязга оружия, ни бренчанья котелками. Разве что хрустнет сухая ветка. Но вот пронеслось по цепи:

— Помкомвзвода задело!..

Еще стремительнее передалось в оба конца приказание командира отряда Шеврука:

— Залечь!..

И не потребовалось других распоряжений — каждый знал свое место, знал, что делать. Арьергардный полувзвод разведчиков ринулся обратно, к опушке, рассредоточился там и залег.

Однако все обошлось. На ночь глядя каратели не решились отойти слишком далеко от шоссе, чтобы преследовать участников рейда. Боялись они перебегать от перелеска к перелеску по топким ложбинам, которые простреливались вдоль и поперек.

…А ранее, при переходе линии фронта, из девяносто четырех участников дальнего рейда не было ни одного, кто не тащил бы на себе весьма солидный груз. Кроме собственной винтовки с двойным боекомплектом патронов, кроме своих гранат и пищевого НЗ еще посменно несли оцинкованные ящики с патронами да пачки тола. Конечно, повымотаешься за двадцать часов почти безостановочного марша по таким зарослям, где черт ногу сломит!.. И несколько самых юных скисли, заподозрили, будто разведчики комдива Доватора, которые взялись провести весь отряд через фронт без единого выстрела, сами же заплутали в лесной глухомани… Вообще-то все понимали, что нельзя проскользнуть незамеченными, если напрямик шагать, однако слишком уж часты и резки были внезапные повороты.

Заслышав нарекания на проводников, командир Шеврук подходил к ворчуну и оглядывал его с головы до ног… И только! Но провинившийся бледнел под этим колючим взглядом голубых глаз.

А комиссар отряда Клинцов подшучивал над повесившими носы с очевидным добродушием, но в то же время с ехидцей. Однажды он выхватил патронный ящик из рук обессилевшего бойца, взвалил его на плечи и занял место в общей колонне.

Наконец между чахлыми березками зажелтело рокадное шоссе. Первыми пересекли его командир и комиссар с проводниками — разведчиками Доватора, за ними двинулись все остальные… Неподалеку от шоссе сделали остановку. Когда бойцы выстроились на пышном мху среди замшелых елей, комиссар Клинцов, которого привыкли в пути видеть улыбающимся и подшучивающим, вдруг заговорил строго:

— Гитлеровцы продолжают наступать. И неизвестно, сколько времени придется нам воевать во вражеском тылу. Впереди — трудности, страдания, утраты… Кто раскаялся в своем, возможно, поспешном решении добровольно вступить в отряд особого назначения, может вернуться с разведчиками Доватора назад — в свое подразделение. Передумавшим — выйти из строя. Две минуты на размышление!..

И комиссар, чтобы ненароком не встретиться глазами с теми, кто не прочь возвратиться, повернулся к бойцам боком.

Истекли две минуты. Строй не шелохнулся. Тогда командир отряда Шеврук объявил:

— Даю на раздумье еще две минуты в дополнение к тем, якие предоставил комиссар. От имени командования фронтом заверяю: вернувшихся никаким взысканиям не подвергнут. Прошу не стесняться… Одна добавочная минута прошла. Поторопитесь! Еще одна в запасе!

Шеренги по-прежнему не шелохнулись. Тогда Шеврук и Клинцов подошли к разведчикам, обняли их благодарно и наказали передать комдиву Доватору большое спасибо.

Отряд по команде взял винтовки «на караул» и смотрел вслед разведчикам, пока они не скрылись из виду.

— Вольно! — скомандовал Шеврук и отступил в сторону.

Слово взял Клинцов.

От комиссара ждали воодушевляющей речи. Прежде всего, поздравлений по поводу того, что ни один доброволец не передумал и не покинул отряд… Но Клинцов ограничился лишь напоминанием о разносторонней боеспособности отряда, в котором есть и подрывники, и снайперы, и артиллеристы, и саперы. Он знал, что бойцы не растеряются, когда захватят оружие гитлеровцев… Затем он крикнул:

— Кому со мной побегать охота? А?! Выйти из строя!..

Многие скосили глаза на соседей: шутит комиссар, что ли? А в следующий миг одновременно шагнули вперед разведчики Хомченко и Ковеза, а также восемнадцатилетний переводчик Лева… Тот еле стоял на ногах от усталости.

— Хомченко, за мной! — скомандовал комиссар и добавил: — Хватит нас двоих!

Он сказал это, чтобы не брать Леву, выбившегося из сил, но пытавшегося держаться молодцом.

Минут пять спустя отряд переместился к развилке проселочных дорог. Здесь стояли столбы со стрелками-указателями на немецком языке. Названия ближайших поселков были аккуратно выведены готическим шрифтом. Комиссар и Хомченко поменяли стрелки-указатели местами.

И поначалу никто бы, вероятно, не сумел объяснить, отчего вдруг полегчали тяжелые «сидоры» за плечами, в которых кроме сухарей да консервов — еще и немалый груз патронных ящиков. Отчего в слезящиеся от недосыпания глаза внезапно хлынула задумчивая прелесть предосеннего леса?.. Родного леса с нагло врезающимися в его красоту стрелами, испещренными остроконечной готикой… Ничего особенного не произошло. Но понятно: теперь фашистам покоя не будет.

Отряд увидел, что комиссар Клинцов умеет не только с умным расчетом отмочить шуточку, встряхнуть и взбодрить этим приунывшего. Не только! Может, оказывается, б какие-то секунды целиком отдаться радости своей слитности с новыми, еще не знакомыми товарищами, которые, как и он сам, на все готовы: на мучения и гибель. И одновременно способен к мгновенной оценке положения… Эта оценка, та самая свежесть и непосредственность восприятия, которая далее, с годами, все более вытесняется трезвой всеохватывающей сдержанностью.

Да, комиссар знал силу слова. Но чутье подсказывало ему, что бывает иногда нужнее — без слов и доверчиво — распахнуть перед бойцами свое жизнелюбивое и щедрое сердце. Самые правильные и безупречно отчеканенные формулировки не столь живо согрели бы и расшевелили измученных до предела бойцов, как этот мгновенно возникший духовный контакт.

Те, кому довелось уцелеть и в этом рейде, и во всей почти четырехлетней войне, вспоминали потом, собравшись, что многим рядовым сначала передалось это непосредственное восприятие ситуации двадцатитрехлетним их комиссаром; а в следующие минуты сменилось ощущением, что и сами сумели бы воспарить зажигательной речугой, потребуйся таковая, да и найдись для нее время.

Мы здесь, мы на ваших путях, господа фашисты! Лезьте из кожи, мастерите да расставляйте всяческие подспорья да подпорки, чтобы не сбиться, чтобы в точности блюсти предписания. Вот они ваши указатели — все впереверт и навыворот… То ли еще будет — раз уж мы здесь! И наши тропы и дороги — везде. Наперекор вашим устремлениям. Через болота и реки, сквозь ливни и ваш заградительный огонь — мы пройдем всюду!..

Еще километра три прошагал отряд в глубь чащи до желанного привала — недолгого отдыха на лесной поляне. В первой смене караульных были командир и комиссар.

Разумеется, им не положено взваливать на себя обязанности караульных. Однако в особых условиях рейда по вражеским тылам, требующего постоянного напряжения физических и духовных сил, приходилось искать новые способы воинского воспитания, больше полагаться на личный пример. Не положено командиру и комиссару ходить в разведку, но они отправились. Опять-таки с воспитательной целью. Вернулись с четырьмя застигнутыми врасплох «языками» и пятью трофейными шмайсерами.

Боевые будни начались!

— Давай продлим отдых, — предложил Клинцов. — Скажу дежурному, что откладываем подъем. Говори: на сколько?

— Да, нехай по-твоему… На полчаса! Дольше нельзя ждать Ковезу.

Клинцов, отдав распоряжение дежурному, снова побывал у постового Корытова, который сменялся.