– Детей хочешь? – жарко прошептал он, начиная расстегивать свой гульфик. – Может, сейчас выйдет…
В удовольствии от ласк Маргарита закрыла глаза и не увидела, как тканая шпалера в углу зашевелилась – через потайную дверь в кабинет ввалился мокрый и уставший Идер Монаро. Ортлиб Совиннак быстро прижал к себе жену, опуская ее юбку и пытаясь собой закрыть ее простоволосую голову.
– Что за… Идер! – рявкнул он сыну. – Чё встал?! Пошел вон!
Идер молча отогнул шпалеру и скрылся за ней, а Ортлиб Совиннак начал натягивать на плечи жены платье.
– Говорил же тебе, что не стоит здесь бывать! – раздраженно говорил он Маргарите.
– Прости, – виновато прошептала Маргарита, поправляя одежду. – Я не хотела, чтобы так вышло…
– Да, не хотела… – проворчал он.
– Прости, – еще раз повторила она.
Девушка подняла оба головных убора и положила их у часослова на стол, после начала крутить волосы в жгут и натягивать на них повязку.
– Давай помогу, – подошел Ортлиб Совиннак к жене.
Ничего не говоря и краснея, Маргарита надела двурогий колпак, пока он держал ее волосы. Потом Ортлиб Совиннак с нежностью поцеловал девушку в пушок волос на затылке и, поглощая ее своими плечами, обнял со спины.
– Не надо было и мне сходить с ума, – уже спокойно сказал он. – Не зря для этих дел есть спальня. Поднимайся сейчас наверх и займись рукоделием. Я буду очень занят – не отвлекай меня. Идер спешил – значит, есть срочные вести из Нонанданна.
Маргарита в волнении повернула голову к мужу.
– Не бойся, – размыкая объятия, произнес Ортлиб Совиннак. – Каких бы новостей ты не услышала – не тревожься. Если я сказал, что смогу защитить Элладанн, то смогу. А тебя я буду защищать в первую очередь, – легко поцеловал он жену в губы и поправил черный морион у нее во лбу. – Уходи теперь, прошу, любимая…
Маргарита взяла свой часослов со стола. Тоскливо думая о ненавистном вышивальном столе, смущенно вспоминая такое несвоевременное появление Идера и расстраиваясь тому, что проведет ночь Патроналия в одиночестве (будто и не замужем вовсе!), она поспешила удалиться из кабинета. Ей оставалось утешаться тем, что во втором году сорокового цикла лет Патроналий, отмечаемый в первый день месяца Юпитера, выпадал дважды: следующее празднество отцов и покровителей обещало быть где-то в конце восьмиды Любви – и уж тогда-то супруг наверняка не покинет ее.
У лестницы, в передней зале, она увидела Гиора Себесро, выволакивавшего свой громадный сундук.
«В таком ларе можно с легкостью спрятать человека, – почему-то подумала Маргарита. – Даже Ортлиб туда поместится и еще место останется. Надо проверить, не украл ли он Енриити… Что за чепуха!» – тут же отругала она себя.
Прощаясь, Гиор поклонился и пообещал, что новое платье удовлетворит изысканный вкус градоначальника и его супруги.
________________
Новое платье выглядело вполне изысканным до тех пор, пока его не примерила Маргарита. Тяжелая, бело-багряная юбка в ромбах и жестких складках похоронила ее внутри своего футляра. Талии у наряда не имелось – оно расширялось сразу от подмышек, и Маргарита казалась в нем то ли затяжелевшей, то ли просто толстой. Объемные рукава, глухой воротник и нижнее платье из стоящего колом сукна доделали работу юбки: теперь оставалось лишь гадать об истинных размерах жены градоначальника, госпожи Маргариты Совиннак. И одновременно это одеяние выглядело очень богато из-за шитья серебряными нитями и больших кусков парчи.
Двадцать пятого дня Веры Маргариту облачили в это тяжелое, неудобное платье и убрали ее золотистые волосы под частую сетку из серебряных нитей и речных жемчужин.
– Всё равно ты слишком красива, – вздохнул Ортлиб Совиннак, увидав жену готовой к своему первому выходу в свет. – Тебя испортить невозможно, как ни старайся.
Он не пытался льстить. За две восьмиды беззаботной жизни в темно-красном доме, где ее баловали и нежили, Маргарита превратилась в холеную красавицу: волосы еще ярче разгорелись златом, кожа благородно побелела, а губы будто впитали цвет роз. И, конечно, ее глаза цвета русалочьей бухты будто искрились от счастья – каждому хотелось взять себе немного звезд из этих зеленых зеркал.
– Чего ты так опасаешься? – спросила Маргарита мужа. – Это ревность или что-то большее?
Ортлиб Совиннак задумался, помолчал, но вскоре улыбнулся и пожал плечами.
– Я страшный ревнивец, – ответил он. – Я не обманываю. Такая уж у меня сердцевина, и мне меняться поздно. Что бы в моем прошлом не случилось, это не отменяет моей ревности.
– Ортлиб! – начала переживать Маргарита. – Я никуда не пойду, и всё! Я нисколечко не огорчусь. Ну и что, что замок… Я в кухне работала, а кухня – в замке. Значит, я в замке уже была! Павлина даже видела…
Ортлиб Совиннак мотнул головой, опустил ладонь на кисть ее руки и повел жену к передней.
– Там все дамы будут в столь открытых нарядах… – говорил он по пути. – Сама увидишь… Кажется, что если эти дамы подпрыгнут, то одежды останутся у их ног. Всё на виду: и плечи, и остальное едва прикрыто… На чем держится, один бог знает. Ну, или Гиор Себесро, – улыбнулся градоначальник. – Он, пожалуй, знает, что там за ухищрения. В голову вплетают чужие волосы, и не думают их прикрывать, замужем или нет… Краской мажут лица. Мнят, что вечером да при свечах, никто не видит. Кто на что горазд будет. Ты там затеряешься… Не самое приятное для юной красавицы, но… Так будет правильнее.
– Конечно, – поспешила согласиться Маргарита. – Я тоже так думаю.
– Ты, главное, веди себя так, как я учил, – напутствовал ее муж. – Не танцуй ни с кем и поменьше говори. На вопросы отвечай «да» или «нет». Своего мнения не высказывай. Держись подле меня. А когда меня не будет рядом – тихо сиди за столом. В тени, словом сказать, побудь один вечер. О большем я не прошу.
К двадцать пятому дню Веры снег так и не выпал, хотя календарный срок зимы близился к завершению. Ветер бросался в лицо, гнал по мостовым сухую листву и завывал, попадая в переулки. Маргарита сильнее закуталась в плащ с лисьим подбоем и глубже спрятала голову в капюшон. Вместе с тремя другими услужниками Идер Монаро сопровождал своего отца и его молодую жену. С того досадного происшествия, когда Идер неожиданно появился в кабинете, прошло уже двадцать дней, но Маргарита еще чувствовала неловкость, если встречалась взглядом с этим благообразным, молодым мужчиной и немного краснела, представляя себе, какой он тогда ее увидел. Идер, в свою очередь, равнодушно скользил по жене отца холодными карими глазами, будто напрочь всё позабыл и никогда не вспоминал.
________________
Привычной дорогой всадники доехали по улице Благочестия до холма и поднялись до Первых ворот. После Маргарита впервые последовала по дороге из розового песчаника вверх – к парадным Северным воротам замка. Вдоль этого пути торчали туевые пирамидки, а между ними, словно сонные черепахи, улеглись самшитовые полушария. Лиственные деревья сплели свои ветки, зловеще шуршавшие пожухлой листвой; встали в строй шеренгами по обе стороны дороги, будто приготовились набросить древесную сеть и изловить тех, кого им прикажут.
«Если бы еще чуть-чуть похолодало, – думала Маргарита, забавляясь тем, что она выдыхает белесый пар в морозный воздух. – Деревья покрылись бы инеем и стали бы белоснежными, как кружево в сером небе: перестали бы пугать, а пирамидки и шары одели бы нарядные, пушистые шапочки из снежного горностая, и… порадовали бы герцога Альдриана Лиисемского и его гостей, то есть нас…»
После парадных Северных ворот начиналась мощенная белым и розовым песчаником площадь. Слева возвышался храм Пресвятой Меридианской Праматери, похожий массивностью стен на храм Благодарения, а шпилями у синих пирамид на храм Возрождения. За ним, дальше по дороге, спрятался за парком домик управителя замка. Огю Шотно каждый день юпитера бывал в темно-красном доме градоначальника: он передавал от супруги приветствия, но в гости Маргариту не звал, объясняя это тем, что Марлена не сняла траур, никого не навещает и еще не пришла в себя до конца. Маргарита очень надеялась встретиться хоть на этот раз с бывшей сестрой, так как ожидалось, что Марлена и Огю будут сидеть рядом с ними за столом.
