Литмир - Электронная Библиотека

– Пасиб за желту розу! – театрально низко поклонился он. – Лицадею завсегды приятное, коль ему дарют цветов! Даже ярмарочному шуту приятно. Блаагодарррю.

Маргарита вздрогнула – Аненклетус Камм-Зюрро протянул к ней ладонь и позвал ее. Она, чувствуя себя всё хуже и хуже, быстро вложила свою правую руку в нее. Маленький Блаженный оглушительно засмеялся силой тысячи глоток – будто вся толпа с Главной площади перенеслась в его крошечный рот; потом он раскинул руки в стороны и вознесся, закрыв собой Божьего Сына на алтарном распятии, – епископ соединил длани венчающихся прямо перед бродягой. Тот еще издевательски хохотал – эти оглушающие звуки стали дополняться пошлыми выкриками, как и в день его казни. Ортлиб Совиннак сжал безвольные пальцы Маргариты, а потом, нахмурившись, сам сцепил их со своими. Епископ в ослеплявшей бриллиантами мантии улыбался красным ртом, что-то говорил, но девушка больше не слышала его голоса, зато и смех толпы утихал. Вдруг епископ испугал Маргариту: его блестящие, черные глаза под хищно изогнутыми бровями посмотрели на нее как на свою жертву, что вот-вот падет, и он ей, еще живой, пообедает. Нос-клюв прелата похотливо расширял ноздри. У невесты всё поплыло перед глазами: стены стремительно убегали ввысь, четверка ангелов спустилась из шатра Сатурна и запарила над ней хороводом, ставший необычайно громким сатурномер отсчитывал секунды тайного девятого диска, и бой походил на набат Толстой Тори, колокола из ратуши. Мутное лицо Ортлиба Совиннака нависло тенью – и последнее, что Маргарита помнила, как его усы пощекотали ее под носом. Дальше тьма разрослась, и в ней соколом летал на вороных крыльях красный демон с мужским, лишенным кожи телом, пахло потом и кровью. И демон летел к ней, падая камнем.

________________

Тьма, гонимая светом серого неба, сгущалась в центре и смутно вырисовывалась в лицо градоначальника, его бородку с проседью и новую черную току. Ортлиб Совиннак размывался в синеватой, сумеречной пелене. Его голос доносился издалека, как если бы Маргарита снова тонула в бочке и слышала звуки из-под толщи воды. Сознание возвращалось медленно, с чувством холода и болью в висках. Невеста, неподвижно лежавшая на скамье, казалась себе выбирающейся из темного колодца.

– Ну же, любимая, приходи в себя, – услышала Маргарита голос Ортлиба Совиннака. – Как же ты меня напугала! – похлопал он ее по щеке.

Краски возвращались, насыщая листву за спиной Ортлиба Совиннака пронзительной зеленью, а сумеречная дымка перед глазами таяла. Маргарита ощутила, как по ее лицу иголочками засеменил мелкий дождик.

– Я… потеряла сознание в храме? – услышала она себя и не узнала: голос был слабый, лишенный жизненной силы.

– Да, любимая, – поцеловал ее Ортлиб Совиннак в обе щеки. – Перепугала нас… Но обвенчаться мы успели: свидетели расписались в храмовой книге и епископ Камм-Зюрро заверил ритуал. Ты теперь моя… – легко поцеловал он ее в губы. – Русалка моя, – вздохнул мужчина и сильнее прижал к себе девушку.

Он сидел на скамье рядом с храмом, в самом начале кладбища, где возвышался белый склеп герцогов Лиисемских. Маргарита полулежала на руках своего мужа. Никого больше, кроме него, рядом с собой она не видела.

– Когда я был маленьким, – говорил Ортлиб Совиннак, – то жил около Веммельских гор: почти деревня – ничего особенного, кругом одни рыбаки… Там бухта была, которая звалась Русалочьей, потому что когда-то один рыбак поймал там в сети русалку. Давным-давно… Бухта, если смотреть на нее со скал, была изумительного зеленого цвета с очень прозрачной водой. Я там днями пропадал лет с десяти или раньше – высматривал свою русалку, – и так до четырнадцати, пока навсегда оттуда не ушел. Сначала хотел сокровище, что русалка дает за свою свободу, но потом уже хотел иметь свою русалку… – тихо засмеялся он. – Свою русалку и ничью иную, – нежно погладил Ортлиб Совиннак лицо Маргариты, вытирая с него капли дождя. – Когда я тебя впервые увидел, то твои глаза были цвета той бухты – изумительные… зеленые и прозрачные. И сейчас они такие же… И я сразу влюбился. А чем больше узнавал тебя, тем сильнее и сильнее влюблялся.

Девушка ему улыбнулась.

«Чего я так боялась? – промелькнуло у нее в голове. – Он замечательный!»

– Прости… Я уже опозорила тебя – сразу… да еще и в храме.

– Нууу, ты меня предупреждала, – усмехнулся он. – Я был готов… Даже к этому… Перетревожилась?

– Кажется, да… И, кажется, я толком не кушала дня три… Со дня юпитера…

«С тех пор как была в храме Благодарения», – чуть не сказала она.

– Это мы скоро поправим! – ответил градоначальник и, став серьезным, поцеловал ее снова – на этот раз так же, как и в беседке: долго, медленно, проникая глубже и будто выпивая из Маргариты остатки сил.

Потом он донес ее на руках до дороги, где их ждали гости.

– У госпожи Совиннак легкая слабость! – громко сказал им градоначальник. – Обычные волнения юной особы в самый важный для нее день. В дорогу. Нам следует поспешить, если мы не хотим промокнуть.

Его большой вороной конь, достойный рыцаря в турнирных доспехах, по команде подогнул ноги и опустился перед хозяином. Маргариту Ортлиб Совиннак усадил на свои колени, боком. Обнимая обессилевшую девушку, он пустил коня по дороге мимо домика Марлены.

«Госпожа Совиннак, – прошептала про себя невеста. – Госпожа Маргарита Совиннак!»

________________

Дождик начинал набирать силу, когда свадебная процессия подъехала к темно-красному дому градоначальника. Пегая Звездочка, в попоне и с намокшим пером, непонимающе косила голубым глазом на свою хозяйку, которая предпочла ехать в объятиях большого мужчины и даже устало положила голову тому на плечо. На прощание Маргарита, как всегда делала, прижалась щекой к лошадиной морде, а та лизнула ее руки.

– Пойдем же в дом, – позвал Маргариту муж. – В моей конюшне кобылу согреют и накормят. И тебя кормить пора, а то уж так перемодничала ради фигуры, что едва на ногах стоишь, – смеялся он. – И прочие скоро попадают! Твои подруги, что в тягости, вот-вот тоже свалятся с голоду.

Он опустил свою широкую левую ладонь на тыльную сторону правой руки девушки (взял ее за пальцы так, как в Орензе муж брал руку жены) – и ввел Маргариту через раскрытые прислужниками двери в свой дом. Немногочисленные гости и слуги им захлопали. Со стороны Ортлиба Совиннака присутствовали только его дочь Енриити, Диана Монаро и Идер. Огю Шотно вернулся к заболевшей супруге.

Гости со стороны невесты, кроме Гиора и Оливи, войдя в дом, притихли: простор комнат и их убранство поначалу подавили веселье. Ортлиб повел всех в парадную залу, какая оказалась больше, чем весь зеленый дом Ботно. Еще у входа в нее гости увидели красный балдахин, нависавший крышей над отдельным столом для жениха и невесты. Второй стол у окон предназначался для приглашенных на застолье. Камин на противоположной от окон стене подпирал потолок; по обе стороны от него, будто караульные, встали высокие буфеты для напитков и угощений; с их полок хвастливо показывала себя расписная и позолоченная посуда. Вся обстановка была массивной, основательной, из темного дерева с резьбой, – мебель, сделанная на века, если не на тысячелетия. Тяжелые красные портьеры спускались к полу из черного сланца, в центре белела мозаика с орензской звездой. Между окон и на трех стенах поблескивали черненым оловом декоративные щиты с соколами; их разбавляли два портрета в полный рост, выполненные на вытянутых досках. С картины слева стройный, сорокалетний Ортлиб Совиннак смотрел на себя, грузного и поседевшего. С другого портрета покойная хозяйка этого дома, тоже одетая в подвенечное, красное платье, удивленно уставилась на новую супругу своего мужа. Деревянный барельеф, обрамлявший потолок, изображал сцены из жизни святого мученика Эллы: урожденный единственным наследником обширных земель, он сначала выбрал воинский путь, но после проникся верой, стал монахом и истязал себя лишениями вплоть до восхождения на крест. Судьбоносную для Лиисема встречу мученика и Олфобора Железного рассказывали цветные витражи в верхней, закругленной части окон.

15
{"b":"665039","o":1}