Еще до обеда я нашел ее в «Чебуречной».

Народа было мало, весь бомонд собирается позднее. Ли сидела за нашим столом с толстой цыганкой лет тридцати, смуглой до черноты, с заметно пробившимися усами. Я поздоровался, спросил позволения, и сел рядом. Цыганка вскользь взглянула на меня матово-черными глазами, такими черными, что я не увидел какой-либо границы между радужной оболочкой и зрачками. Вот так глаза!.. Точно глазливая, подумал я, соорудив под столом надежную защиту от дурного глаза.

Ли была пьяна. Она, как ни в чем не бывало, чмокнула меня в щеку и громко прошептала на ухо:

— Это же та самая Мотя, я тебе о ней говорила…

Расхохотавшись неизвестно чему, она продолжила приставать к цыганке.

— Ну, пожалуйста, Мотенька! Ну, что тебе стоит… Погадай, скажи, что меня ждет впереди? Не задаром же. Вот, возьми пятерку. Я б тебе больше дала, но у меня ничего больше нет. Ну, бери же, не выделывайся! — теряя терпение, с раздражением прикрикнула Ли.

— Я не гадаю пьяным, — лениво ответила Мотя, окинув Ли скучающим и каким-то плутоватым взглядом. — Но раз ты настаиваешь, стало быть, так кому-то надо… — неожиданно согласилась она.

Одной рукой Мотя выхватила у Ли пять рублей, а другой, лишь на мгновение взяла и поднесла ее ладонь к своим глазам, тут же отбросив ее от себя. Затем отвернулась и то ли задумалась, то ли уснула с открытыми глазами. Ли нетерпеливо повела плечом, но цыганка невозмутимо сидела, не обращая на нее внимания. Наконец, Ли не выдержала.

— Ну?.. Ты-ы, Мотня! Чего молчишь?! Нет, ты только посмотри на нее, Андрюша, молчит, как рыба об лед! Говори, что ты там увидела, а то пятерку заберу, вот увидишь. Говори сейчас же! — не на шутку рассердилась Ли.

— Судьба твоя темная улица, — глядя в окно, нехотя проговорила Мотя. — Твое спасение в тебе самой, обуздай себя. Ты на пороге между этим светом и тем… ‒ она знала больше, но не сказала. Я догадался об это по ее лицу.

Ли расхохоталась с пьяной беспечностью. Вдруг углы ее губ опустились и слезы заблестели в глазах, она всхлипнула. Я пытался ее успокоить, гладил, прижимал к щеке ее ладонь, которую так бесцеремонно рассматривала цыганка. Зачем этой чародейке понадобилось пугать доверчивую девчонку? Не понимаю!

— Успокойся, моя хорошая, все это чепуха. Взгляни на меня! Посмотри мне в глаза! Видишь, я здесь, с тобой, а вместе нас много ‒ целых двое, нам вместе никакие предсказания не страшны. Никогда больше не гадай, ведь гадание может повлиять на твою судьбу, возьмет и сбудется. Ты сама своими мыслями будешь притягивать к себе то, что тебе нагадали, сама запрограммируешь себя на предсказание, и невольно будешь делать все, чтобы оно сбылось. Твои мысли могут материализоваться, и если ты к чему-то себя готовишь, то и случится.

Я с негодованием оглянулся на Мотю, но ее нигде не было, только пустой стул стоял отставленный далеко от стола. У меня все похолодело внутри, где-то на задворках сознания заворочалось тревожное предчувствие. Зачем она так далеко его отодвинула и исчезла? Этот стул… ‒ то был знак, метка, последнее предупреждение. От, же ж по́гань! Не зря говорят, ученая ведьма хуже прирожденной. Ли успокоилась так же внезапно, как и разволновалась, это было в ее характере.

— Прости меня, Андрюша! Господи, у меня в голове такой беспорядок. Мне кажется, я потеряла свою душу… — ее затуманенные глаза прояснились, невыразимое отчаяние послышалось в ее голосе. Только теперь я заметил насколько она изменилась, она была очень бледна, лицо ее осунулось, и было воплощением несчастья.

Я не суеверен, но всегда безошибочно узнавал и прислушивался к предзнаменованиям о пока еще далекой, ни неминуемой беде. Хотя, если будущее предопределено, то не интересно и жить дальше. У человека всегда есть свобода выбора, пусть небольшая, но реальная. На то и дана сила воли, чтобы изменить свою жизнь во избежание предначертанного судьбой. Однако всегда опасно влиять на чужую участь, поскольку на все есть своя Причина, повлияв на нее, можно получить сокрушительный ответ.

— Андрюша, зачем она это сделала? Она разбила мне сердце! Как мне теперь жить? — уронив голову на руки Ли громко зарыдала.

Мне на плечо опустилась чья-то рука, то была Кланя. Она наклонилась ко мне и тихо сказала:

— Не трогай ее, пусть поплачет. Мы вчера Таню схоронили. Нашли ее, повешенную в посадке под Мелитополем. В милиции сказали, что она сама… Лидка все время пьет и смеется. Пусть лучше поплачет, она ей была, как сестра.

Глава 20

Был май. И ночь, и день, и вечер, ‒ в тот вечер мир изменился.

Я не виделся с Ли без малого неделю. Перед весенней сессией пошли зачеты, они предстали предо мной в виде сплошной полосы препятствий, которую я успешно преодолел, взял все барьеры с первой попытки. Учиться стало намного легче, сказывался приобретенный студенческий опыт. За этот год я научился учиться. Время пролетело незаметно, и чем больше я погружался в глубину наук, тем короче делались дни. Хотя в действительности они становились все жарче и длиннее. Приближалось лето.

Когда мы наконец встретились, то сразу отправились на квартиру к знакомой Ли. Ее звали Марина, Ли называла ее Маргарина, она была ее бывшей соседкой по коммуналке. Марина-Маргарина носила ярко-красные пожарные брюки с чудовищным клешем. При этом она утверждала, что это ее собственный советский флаг, который она несет на «надлежащем» месте… Но примечательна она была не только своим персональным штандартом. Года три назад Марина вышла замуж за профорга абразивного комбината и переехала в его большую квартиру с огромным балконом и роскошным видом на Проспект. Не прожив вместе и года, на одной из Всесоюзных профсоюзных конференций профорг познакомился с другим профоргом, точно таким же, только женского пола и уехал жить к нему, вернее, к ней в Москву. Этот узаконенный бездельник, как всегда, ловко устроился профоргом и уже в Москве с успехом продолжал выдавать себя за самонужнейшего на производстве специалиста. Квартира осталась Марине в качестве компенсации за невосполнимую утрату.

Марина была лет на десять старше Ли, она зарабатывала себе на жизнь мелкой спекуляцией. Ее отношение к работе было еще более нетерпимым, чем у Ли. Она не выносила сам процесс дармового труда в любых его формах. Кем она только не работала и в итоге пришла к закономерному выводу, который она однажды во всеуслышание провозгласила на кухне их коммунальной квартиры:

‒ Куды ни кинь, а все наверх дырою… Отныне — край мороке, выхожу замуж. А вам всем, вот мой заповіт:⁴⁹ не тратьте себя понапрасну за бросовую зарплату. Будем бомбить экспроприаторов!

Весной Мариной овладевало «чемоданное настроение», она собиралась и уезжала по своим коммерческим делам, как она говорила: «по цыганским делам». На этот раз она укатила в Клайпеду за партией капроновых платков с люрексом, последним писком моды. Ли она оставила ключ от своей квартиры для того, чтобы та приходила поливать целый ботанический сад ее комнатных цветов.

У нас было две противотанковые бутылки «Білого міцного» по ноль семь литра, только что из печи французская булка с поджаренным хрустящим наворотом и пятьдесят грамм «Любительской» колбасы. На большее не хватило денег. Ли настояла на том, чтобы в ущерб закускам, я взял вина. Я не возражал, высказавшись согласно-обтекаемо:

‒ Всегда лучше много, чем мало… ‒ хотя ноль семь литра на душу было многовато.

— Я на днях взвесилась и представь себе, Андрюша, за зиму набрала лишних полкило! Полнота, это ж конец карьере, как я с этими килограммами буду выступать? — мне было смешно, ее стройность граничила с худобой.

— Все, абгемахт!⁵⁰ Теперь буду держать строжайшую диету, ‒ озабоченно она говорила мне несколько минут назад в гастрономе на первом этаже этого самого дома.

Сейчас же, с азартом изголодавшихся проглотов мы занимались поисками хотя бы чего-нибудь съедобного.