Но, как вы сами прекрасно знаете, нынешняя война – исключительно война вдоль дорог. Ни мы, ни противник не рискуем углубляться в джунгли, поэтому, если эта дорога существует – у нас появляется лишний козырь в рукаве. Срок – четверо суток.

– Господин полковник, откуда сведения об этой дороге? – лейтенант Меррит недолго служил в Каодае, но даже за этот маленький срок понял, как важны дороги в джунглях. Войска, обремененные артиллерией, обозами и штабами, вынуждены маневрировать только по дорогам. А их было всего три – магистральное шоссе и железная дорога через весь Каодай, из Армонвайса, через Корасон (от него шло ответвление на восток, на затерянный в джунглях городишко Лагиш) и Пейракан до Тенассарима, и Топальское шоссе, ведущее из пограничного Тенассарима до залива Аоба через высокогорный Чанфанский перевал. Был еще десяток проселочных дорог, ведущих от главного шоссе к плантациям камеи, старинная, мощеная шестигранными плитами дорога от Балха на север, исчезающая в непроходимых болотах Лингаена, да несколько коротких ответвлений к горным поселкам, построенным вокруг балхских деревообрабатывающих заводов. Остальную территорию Каодая можно было смело объявлять бесполезной для войск и, самое главное, для техники.

– Можете считать, что от меня. Когда я служил в бригаде шанских стрелков, мне однажды довелось слышать об этой дороге. Тогда эти сведения были бесполезными – по этой дороге нечего было вывозить, ведь плантации камеи, лес балхских заводов и оловянные и молибденовые руды с Шортландского месторождения были по эту сторону Ангорского хребта. Теперь же, когда мы вступили в войну в столь невыгодном положении, я надеюсь, что эта дорога хоть немного уравняет шансы.

– Почему невыгодном? – удивился Меррит. – У нас в строю семьдесят пять тысяч штыков и сабель, а если прибавить каодайское ополчение – то все восемьдесят. Две танковые бригады – а это как минимум двести танков, и самое главное – кавалерийский корпус Марджерета. Шесть кавалерийских полков регулярной кавалерии, не считая трех туземных!

Роджерс поморщился, словно от зубной боли.

– Лейтенант, я уважаю ваше мнение, но время атак в конном строю прошло еще пятьдесят лет назад. Если не сто. Марджерет погубит свою кавалерию в первом же сражении и погибнет сам – я служил с ним, когда он командовал императорскими кирасирами в пору покорения Каодая, и хорошо знаю, чем закончит его корпус. Вообще это бездарное решение умников из Генерального штаба прислать сюда половину гвардейской конницы Империи будет нам стоить чрезвычайно дорого.

– Так что же, ограничиться никчемными туземными войсками? – в запале произнес Меррит и прикусил язык – глаза У Тао потемнели, хотя на лице не дрогнул ни единый мускул.

– Никчемные туземные войска, как вы изволили выразится, вынесли на своих плечах всю Каодайскую кампанию. Тогда это были, правда, полки из Халистана, но все равно – среди частей, пришедших в Каодай, из метрополии было от силы шесть батальонов, да офицеры у туземной пехоты были наши с вами соотечественники. Зато в Такинском походе участвовали уже местные бригады – и они отлично показали себя в той войне. И сейчас я бы не набирал в спешке землепашцев-каодаев в бесполезное ополчение, а поставил бы в строй шанов, каренов и кханов, сформировав из них не по две бригады, как позволили мудрецы из имперского штаба, а как минимум по корпусу. И тогда враг был бы повержен, несмотря на свое техническое превосходство.

– Господин полковник, а разве мы уступаем врагу в технике?

– Лейтенант, вы же последние три дня провели в штабе маршала. Разве вы ничего не слышали?

– Наша пограничная уланская бригада отступила от Чанфанского перевала… в некотором беспорядке. А что?

– Уланская бригада очень скоро перестанет существовать. Превосходство танков врага на поле боя будет абсолютным, и наши «Клотильды», верх технической мысли десять лет назад, окажутся против них столь же бесполезными, как и танкетки улан. Впрочем, сценарий будущего сражения не есть предмет нашего разговора. Вернемся к нашим баранам.

Лейтенант плохо слышал последние слова полковника. В штабе маршала царили совсем другие настроения, но холодная уверенность Роджерса угнетала своей справедливостью. Действительно, армия была катастрофически неготова к войне, и Меррит подсознательно гнал от себя эту мысль все последние дни – хотя видел толпы необученных новобранцев в строю идущих на север частей, малочисленность пулеметов, устарелость полевой артиллерии, и самое главное – моральную неготовность офицерского корпуса сражаться и умирать.

– Итак, господа, ваш бронетранспортер готов. Возьмете с собой трех каренских егерей и отправляйтесь к поселку Саравак. До него по прямой около пятидесяти миль, по дорогам же и тропам – около ста двадцати. Там найдете местного старосту – Ван Мо. Он мой бывший взводный унтер-офицер, ныне – отставник на покое, и хотя человек весьма своеобразный, но верный. Это он рассказывал о дороге. Вполне может статься, что никакой дороги в действительности нет. В этом случае возвращайтесь в Пейракан – я думаю, к этому времени мы будем там. Если же дорога есть – пройдите по ней до залива Аоба и по ней же возвращайтесь в Лагиш – скорее всего, мы успеем к этому времени отступить до Толосы. Не думаю, что мы будем в состоянии отбросить Аун Бона назад, за перевал. Скорее всего, нам придется отступать от Ируана на юг, вверив северный Каодай провидению.

– Нам нужно будет купить лошадей. – Это были первые слова поручика У Тао.

– Да, действительно. Я об этом думал. – С этими словами Роджерс открыл сейф, достал оттуда кожаный мешочек, развязал его. На стол выкатились желтенькие монеты.

– Здесь восемьдесят золотых арманов последнего каодайского хана. Наши банкноты, скорее всего, сильно упадут в цене в очень скором времени, а этих денег хватит на пять-шесть лошадей горной шанской породы – то, что вам нужно.

Меррит смутился. Он довольно посредственно сидел в седле и сейчас хотел сказать об этом полковнику, но потом подумал, что он может счесть его слова завуалированным отказом от задания и промолчал.

Втроем они вышли из палатки Роджерса. Вдоль дороги горели костры, лагерь без суеты сворачивался, чтобы выступить на север, к Ируану. Полковник и оба офицера остановились у небольшого костра, возле которого четверо гренадеров торопливо доедали из своих котелков немудреный солдатский ужин.

Мимо них в конном строю проходили хайдарабадские уланы – смуглые, рослые, молчаливые, все как на подбор в черных шелковых чалмах, у многих на груди были медали за Такинскую войну. В неверных отблесках костра сверкало оружие, колыхались длинные пики, все в этих воинах говорило о том, что враг будет жестоко наказан за свое вероломство. У Меррита вдруг сжалось сердце от внезапного острого предчувствия неминуемой беды.

– Им не пережить эту битву. Пусть все они попадут в рай – видит бог, они это заслужили – это были слова маленького поручика. Меррит с изумлением оглянулся.

У Тао стоял навытяжку, приложив руку к козырьку фуражки. Лицо его было бесстрастным, и только в уголках глаз Меррит увидел две капли.

Лейтенант понял, почему так сжалось его сердце. Уланы ехали молча, не ржали их лошади, почти не слышно было звяканья оружия и упряжи. Они уже стали тенями. Они уходили в небытие, и Меррит остро почувствовал это.

Полковник оторвал их от мрачных дум.

– Вот ваш бронетранспортер. Припасы загружены, солдаты готовы. Отправляйтесь. Старший – второй лейтенант Меррит. – И он указал на пятнистую, ощетинившуюся двумя пулеметами «рысь», возле которой стояли три каренских егеря – таких же щуплых, как и их поручик, в таких же ослепительных белоснежных мундирах.

У Тао приказал своим солдатам:

– Переоденьтесь.

Те быстро скинули мундиры, так же быстро натянули желто-зеленые куртки и широкополые шляпы. Теперь они почти сливались с окружающей местностью, и Меррит запоздало подумал, что и ему следовало бы сменить свой синий мундир с серебряными погонами и аксельбантом на что-нибудь такое же практичное.