Мигелю показалось, что робот вздохнул, хотя этого, конечно, быть не могло.

– Нет, – сказал он. – Если идти, то всем.

– Почему? – удивился Конвей.

– Не знаю, – коротко ответил Мигель. – Чуйка.

– Чуйка – это святое. Так идём?

Ответить Мигель не успел. Едва уловимый свистящий гул возник на самой границе восприятия и начал медленно приближаться, нарастая.

– Слышишь? – Мигель повернул голову на звук.

– А то, – сказал Конвей. – Может, это за нами?

– Может. Но я бы на всякий случай поостерёгся.

– Это как?

– Кто из нас пехота?

О’Доэрти быстро огляделся.

– Понял, – сказал он и махнул рукой. – В укрытие!

Позади них, метрах в двадцати, очень кстати обнаружилась неглубокая, заросшая по краю густым кустарником, лощина. Туда все трое и нырнули, присели за кустарником.

– «Хамелеон»? – спросил Конвей.

– Обойдёмся, – Мигель вытащил пистолет, передёрнул затвор и взвёл курок. – С нами Георг, – пояснил он. – Его любой сканер засечёт на раз-два.

В режиме «Хамелеон» человек окутывался хитрым биополем малоизученной природы, которое делало его практически невидимым для всех живых существ.

Не все колонисты владели этим приёмом. Он был изобретён и разработан сорок два года назад, в самом конце XXII века, гением психотренинга и новой йоги, подданным Королевства Рея по имени Виджей Радж Ачария. Индийцем по крови, конечно же. Индийцы традиционно шли впереди всех в деле самопознания и самосовершенствования.

Абсолютное большинство граждан КСПСС давно научились справляться почти со всеми болезнями путём сознательной активации иммунной и регенерационной систем своего организма. Без всяких лекарств или медицинских наноботов (и то, и другое использовалось, но в редких случаях). Не говоря уже о запрещенной законом генной инженерии или каком бы то ни было сращивании человека и компьютера.

Справедливости ради следует заметить, что полностью от генной инженерии не отказывались. Она применялась в тех исключительных случаях, когда не было иного выхода, чтобы избежать летального исхода. То бишь в качестве радикального средства в борьбе с внезапно проявившимся смертельным генетическим заболеванием. Но что касается всяческих «улучшений» с её помощью человеческой природы, то здесь запрет был полным и безусловным. Катастрофу, вызванную методом Фалека, забывать никто не собирался.

– Я могу перейти в спящий режим, – с достоинством заявил Георг Пятый. – Но тогда мои возможности, включая вашу защиту согласно Первому закону робототехники, значительно снизятся.

Андроид питался энергией от ёмкого и мощного аккумулятора, который был спрятан внутри его тела и подзаряжался от обычной электросети или солнца (искусственная кожа Георга несла не только защитные функции, но работала и как солнечная батарея с коэффициентом полезного действия восемьдесят девять процентов).

– Ценю твою инициативу, – сказал Мигель. – Но лучше не надо. Соблюдай Первый закон.

Гул ещё приблизился. Был он не слишком громким, но хорошо различимым. «Чем-то работающий фен для волос напоминает, – подумал Мигель, вглядываясь в клочки низкого неба между ветвей и листьев. – Ну, где же ты?»

– Вон он, – ткнул рукой Конвей. – На два часа. Беспилотник. Или я ничего не понимаю в истории военной авиации.

Мигель посмотрел. Из-за облаков в указанном направлении вывалился летательный аппарат, мелькнул за ветвями и листьями, ушёл на вираж. Был он размером с четверть RH-42M, «Королевского Охотника», на котором летал когда-то брат Мигеля Игорь и сам Мигель. И чем-то даже его напоминал – стремительный, хищных зализанных очертаний. По размерам и отсутствию кабины понятно было, что пилота-человека там нет. И крылья у аппарата не такие, как у «Королевского Охотника», – лучше приспособленные для полётов в атмосфере. А под крыльями…

Ш-ш-жах-х!

Яркий короткий след прочертил воздух, и остатки «Кармелиты» исчезли в огненной вспышке.

– Твою мать, – изумлённо произнёс Конвей. – Это что же, нас только что убили?

– Поживём ещё, матрёшка в стакане, – сказал Мигель, распрямился и поднял двумя руками пистолет.

Аппарат заходил на второй круг. Ему явно мешали ветки с молодой листвой, и он рыскал из стороны в сторону, отыскивая наилучшую позицию для атаки. И, конечно же, в какой-то момент сам открылся.

Хж-шуу-у! Хж-шуу-у! – одну за другой выпустил ракетные пули Мигель.

История стрелкового оружия говорит нам, что первые ракетные пули появились чуть ли не за триста лет до описываемых событий – в шестидесятых годах двадцатого века. Показали себя неплохо, но не прижились. И вот через двести пятьдесят лет возродились. На этот раз вполне успешно. Другие материалы, другие взрывчатые вещества, другие методы проектирования и производства – и вот результат: само оружие легче и проще любого с обычным гильзовым патроном; стреляет намного тише; на дистанциях свыше двадцати пяти метров пуля развивает такую энергию, которую никакой заряд пороха дать не способен (отсюда исключительные бронебойные качества); дальность прицельного выстрела в несколько раз выше.

Единственный недостаток, который так и не сумели полностью излечить конструкторы, – не слишком высокая по сравнению с гильзовым патроном начальная скорость. Но на малых дистанциях это практически не имело значения, а на больших ракетная пуля успевала добрать, сколько нужно.

Сто четыре метра до цели показал прицел. Три четверти секунды. Примерно. Многовато, но успеть можно.

Мигель успел.

Аппарат дёрнулся, завалился влево и, кренясь, пошёл к земле.

– Ложись! – скомандовал Мигель.

Все трое упали на дно ложбины, прикрыли головы руками.

Рядом грохнуло так, что заложило уши. Земля содрогнулась. На спины и головы посыпались обломки веток. Затем всё стихло.

– Поглядим? – осведомился Конвей, поднимаясь.

– Ага, – согласился Мигель.

Они выбрались из ложбины. Мигель держал пистолет наготове. Однако опасения были напрасны – обломки поверженного врага дымились в воронке неподалёку. Пахло раскалённым металлом, сгоревшим пластиком и ещё чем-то одновременно кислым и горьким.

– Трёхлинейная винтовка на брезентовом ремне, – продекламировал Конвей.

– И патроны с той головкой, что страшны любой броне! – завершил строфу Мигель.

Изучение поэмы Александра Твардовского «Василий Тёркин» входило в школьную программу Марсианской Республики.

Подошли к воронке.

– Хорошо, что беспилотник, – Конвей сморщил нос, помахал рукой перед лицом, разгоняя дым. – Негоже начинать день с убийства человека.

– Негоже начинать день, когда убивают тебя, – Мигель поднял голову, прислушался. – Это всё, он один был?

– Чтоб я так знал, – в голосе Конвея неожиданно прорезались интонации документально не подтверждённой прапрапрабабки Розы Шнеерсон. – Даже если один, надо сделать так, чтобы нас здесь не было. Лучше, если быстро. Потому что за одним могут прилететь и много.

– Согласен, – сказал Мигель. – Только давай глянем кабину. Вдруг НЗ уцелели.

Надежды оказались напрасными. Точное попадание ракеты превратило кабину в смятый обгорелый и спекшийся кусок углерита, в котором с большим трудом угадывалась часть космокатера (модель «Лиса», бортовой номер МР 3419 SPF, имя «Кармелита»).

– Даже не знаю, что хуже, – сказал Мигель.

– Что именно? – не понял блюзмен.

– То, что нас хотели убить не пойми кто, или то, что я угробил отцовский космокатер. Как представлю теперь его глаза… – Мигель передёрнул плечами.

– Про крутость твоего папаши легенды ходят в войсках, – сказал Конвей. – Но я думаю, что повинную голову меч не сечёт.

– Хотел бы я знать, откуда у простого ирландского блюзмена с неподтверждёнными еврейскими корнями такое знание русских пословиц и поговорок, – задумчиво произнёс Мигель.

– С русскими поведёшься, быстро наберёшься, – сказал Конвей и неожиданно вынул из внутреннего кармана куртки полбутылки виски, а из бокового – две конфеты. – По глоточку? Чисто стресс запить. Заодно и позавтракаем.