Что-то неприятное бурлило в моем животе, словно я съела много тако на улице.

— Ты не можешь прятаться от нас вечно, — хрипло сказал Хайк без гармонии Улликеми. — Ты дашь Улликеми имя.

— Не сегодня, профессор, — сказал Кваскви. — Ты — лишь мешок плоти без своего господина.

Кен шагнул вперед.

— Уходи. Или пострадаешь.

Хайк не сдвинулся.

— Это пустая угроза. Тебя неплохо сковывают законы.

— Закон изменчив для Вестника, — прорычал Кен. — Испытай меня. Давай.

Хайк скривился, сжал кулаки по бокам. Едва слышный рык Кена поднял дыбом волоски на моих руках.

Хайк явно пожалел, что не использовал нож на Кене, пока он был без сознания, но было понятно, что без Улликеми он едва стоял на ногах. Со сдавленным звуком отвращения Хайк развернулся и ушел, сойки сверху смеялись над его отступлением.

Кваскви подошел, вытянув руки, как профессиональный рестлер, готовый бросить меня как мешок риса. Он приблизился, странное мерцание окружило меня. Я протянула руку, зеленый стал темно-синим и угас. Остатки фрагмента Улликеми?

Кваскви вдруг замер. Да, я съела энергию дракона. Пожиратель снов.

— Забавно ты показываешь благодарность, — гнев звучал в словах Кваскви.

Я стряхнула перья с волос. Синий слой покрывал дорожку и поляну. Словно тысяча птиц решила раздеться. Я посмотрела на сосны вокруг. Сойки сидели на ветках, но в перьях.

— Ты такая трусливая? — сказал Кваскви. — Или баку считают себя выше других?

Чего он злился? Хайк ушел. Моя голова раскалывалась, и мы могли вскоре увидеть мой завтрак, которого не было. Я была готова убить за латте. Я пронзила его взглядом в стиле Марлин.

— Хайк собирался убить Кена.

Кваскви посмотрел на Кена, еще скалящегося, ведь он не увидел, как Хайк пропал среди лабиринта припаркованных машин.

— Хм, — сказал он. — В опасности. Вестник. Да, понятно, почему ты выдала мое имя, когда тот жуткий человек напал на твоего ручного кицунэ.

— Я извинилась, — сказала я. Ему нужно было отойти и выпустить пар. Я выдала его имя. Я не выдержала, и Кваскви теперь был в опасности. Я это знала. И все же энергия от съеденного фрагмента текла во мне, и я сжала кулаки по бокам. Этой же силой я отбросила Кена на кухне, и ей было все равно, кого ранить.

Кваскви взмахнул рукой.

— Заберешь своего отца, — сказал он. — Договор отменен.

«Ну и ладно, козел».

Кен пнул перья передо мной и прижал ладонь к моей спине. Его рука была теплой за моей мокрой одеждой.

— Нашу сделку не разорвать, — сказал он.

Кваскви медленно улыбнулся, большие зубы опасно сияли.

— Жалкие мифы людей не трогали Буревестника с тех пор, как Льюис и Кларк опустили свои мозолистые ноги на землю у реки Колумбия. Осторожность важнее всего, мой мохнатый друг. Наши принимают общество людей, в отличие от некоторых, — он несомненно намекал на Кена.

Ладонь на моей спине стала напряженным кулаком.

Ленивое поведение Кваскви пропало, он проник в личное пространство Кена.

— Но мы не подаем себя людям на блюдце, — между ними почти летели искры.

— Не смей, — тихо сказал Кен. — Хераи ничего ей не говорили. Она не поняла, чем был Хайк, и что Улликеми был в нем.

— Нет, — сказала я. — Это не так. Я не знаю правила, но я не дура.

Кен стиснул зубы. Давление его ладони притягивало меня ближе к нему, словно он мог сам меня защитить. Было заманчиво дать ему попробовать. Виски и шея пульсировали, будто в такт песне.

Так я ощущала себя, когда отбросила Кена в холодильник. Это была отдача? Мое тело желало сны как героин?

— Прости, но твои слова не затронули мою душу, — сказал Кваскви. Сойки щебетали вокруг нас, поддерживая его.

— Ладно. Неси папу к нам. Мы уйдем от тебя.

— В этот раз без мифических птиц, — сказал он.

— Я вызову такси, — сказала я. — Папа уже не будет твоей ответственностью.

Дождик моросил, в роще стало зловеще тихо. Куда делись сойки? Ветви вдруг стали голыми, и Кваскви, несмотря на ухмылку, выглядел утомленно и потрепанно, как Хайк без сияния Улликеми.

— Что ты знаешь о нашем доме? — тихо сказал он. По спине пробежал холодок. Я предпочитала насмешку, а не его серьезный тон.

Кен издал горлом низкий звук. Мы все стояли на краю обрыва гнева, могли сделать неверный шаг и лишиться шанса покинуть это место без крови.

— Лишь догадки, — я пыталась быть незаметной, как делала в коридорах колледжа. — Но ты должен признать, что гора Худ — очевидный дом бога грома.

Кваскви поднял пустые ладони к небу, собирал в них дождь. Я уловила слабый запах кардамона. Блин. Разве злодей не должен был отступить и набираться сил после боя?

— Этот Ули-как-то-там все еще с нами, — сказал Кваскви. — Кто он? Полинезиец?

— Средний Восток, — сказал Кен. — Его человек — профессор в колледже.

— Можешь обижаться, но я не пущу тебя или Вестника к своему дома. Я принесу Пожирателя снов.

— Нейтральная территория, — заявил Кен.

— Назови место, — сказал Кваскви.

Кен повернулся ко мне. Отлично. Нейтральное место. Не под дождем, или Улликеми найдет нас. И с людьми, чтобы скрыться, если появится Хайк.

Я прижала большие пальцы к шее, пытаясь прогнать тупую боль, чтобы подумать. Я желала попасть в царство ибупрофена.

Сейчас же суббота?

— Субботний рынок под мостом Бернсайд.

— А ты редко выходишь, да? — сказал Кваскви с понимающей ухмылкой.

— Что?

— Рынок переехал на площадь Энкени годы назад.

Я подавляла румянец. Я так давно не была в центре?

— Остановка с фонтаном Скидмор еще под мостом, да? — мы могли уехать оттуда, быть не под дождем, спрятать папу. Если повезет, Улликеми не сможет погнаться за нами.

— Тогда фонтан Скидмор, — сказал Кваскви.

— Прости, — сказала я, слова вылетели раньше, чем я закрыла рот.

Кваскви задумчиво смотрел на меня, этот вид не вязался с его расслабленной позой. Смятение, что я видела в нем, когда он пойти коснулся меня, еще было там, но пропало через миг. Жалость. Это я ощущала от него. А не страх перед пожирателем снов.

Жалость была хуже страха. Даже хуже гнева. От нее нельзя было оправиться.

Я отвернулась раньше, чем тишина выдавила бы из Кваскви доброе слово, которое я не вынесла бы. Боль гремела в висках, деревья и асфальт были удивительно яркими и четкими.

— Два часа, — сказал Кваскви Кену. Он сунул ладонь в задний карман джинсов, вытащил белый прямоугольник бумаги. Он бросил прямоугольник Кену и пропал в кустах на огромной скорости. Кен тоже был таким быстрым. Не как человек. Было глупо забывать, с кем я имела дело.

«Точно», — к Кену или Кваскви не прилагалась инструкция, и часы, проведенные за каналом научной фантастики, не готовили меня к этому. Монстры были настоящими и слишком близко.

Яркая синяя вспышка, и вопль сойки сообщил об отбытии Кваскви. Хотя я все еще не могла понять, как мужчина становился птицей. Куда пропадала масса? А одежда?

«Хватит представлять Кваскви без одежды, — я должна была остерегаться его. И Кена тоже. — Все это связано с магией».

Но боль в висках скрывала то же ощущение стыда, что давило на меня, когда умерла мама.

Я не смогла быть хорошей дочерью, когда она нуждалась во мне, и я не справилась тут. Кошмар. Пытаясь сбросить с себя ответственность за папу, я подставила всех нас. Я должна была просто забрать папу и убежать.

Но я не могла убежать с папой и Марлин. Куда? И я не могла представить жизнь не в Портлэнде. От одной мысли, что нужно запоминать новые улицы, поведение в другой толпе, в груди становилось пусто.

Я поняла, что Кен стоял, ждал, не лез ко мне, но и не убирал руку.

Он сжимал белый прямоугольник. Пластырь.

Медленно, словно я была диким зверем, которого он мог спугнуть, он оторвал внешний слой пластыря и прижал его к моей щеке с порезом.

Зачем он рисковал собой, помогая мне?

Подозрение щекотало мой разум, занимало все больше места. Я хотела верить, что поцелуй означал, что ему было важно, что случилось со мной, но логичная часть меня, которая помогала выжить все эти годы, знала правду: у Кена была миссия, связанная с папой.