Я смотрела, пытаясь заставить уставший мозг понять, что я видела: яркий самолет или воздушного змея. Но мозг не слушался. Он говорил, что большая птица — роскошный орел — опускался на мраморный блок памятника — стену имен. Большие ногти сжали камень, крылья прижались к телу размером с пони, золотые глаза сияли как небольшие солнца.

— Ого, — выдохнула я.

— Тебе повезло, дочь Хераи. Сам Буревестник спустился помочь твоему отцу, — сказал Кваскви.

— Я не знал, что его вид еще существует, — тихо сказал Кен. С потрясением.

Кваскви шагнул к Кену, руки были прямыми по бокам, но угроза исходила от тела.

— Послание твоему Совету. Буревестник — не единственный из нас, «запятнанных», кто выжил века под влиянием людей в Америках. Мы не любим вмешательства тех, кто ценит чистоту крови и старые традиции выше ценности жизни.

Кен нахмурился, лицо стало острым, а глаза потемнели, как когда мы искали папу. Его лицо кицунэ.

— Я запомнил, — процедил он. Напряжение между ними напоминало молнии.

Буревестник заерзал на насесте, шурша большими крыльями с шумом летнего дождя.

Кен и Кваскви синхронно отпрянули на шаг, на плечах Кена проступили мышцы.

Кваскви повернулся ко мне с обезоруживающим видом.

— Возвращайся скорее, маленький карп. Был рад знакомству, — он подхватил папу на руки и пошел к Буревестнику, словно папа был весом со спящего ребенка.

Птица спрыгнула на землю в паре футов от нас, большая и золотая среди бетона. С высоким воплем она опустила голову и плечи у ног Кваскви.

Это было неправильно. Папа должен быть в палате экстренной помощи, а не на спине мифологического зверя. Я шагнула вперед, протянув руку, когда Кваскви опустил папу на пернатую спину.

— Кои, — Кен потянул меня за руку, и я остановилась, не сделав шаг до конца.

Раскрытую ладонь покалывало. Птица манила меня, звала ближе. Я вырывалась из хватки Кена. Среди бело-золотых перьев два озера раскаленной желтой лавы вспыхивали огнем, очаровав меня. Я слышала, как Кен вдали ругался на японском.

Я ужасно хотела коснуться мягких перьев на шее птицы. Какие сны могла дать мне эта красота? Сильные. Я облизнула губы, дернула рукой еще раз и вырвалась из хватки Кена. Как он смел удерживать меня от бриллианта оранжевого цвета, окруженного золотом топаза?

Кен вдруг возник между мной и птицей. Треск, и щека вспыхнула. Я сморгнула слезы боли. Кен ударил меня по лицу!

— Ай! — я потерла щеку.

Буревестник раскрыл клюв и закричал. Звук пронзил меня лезвиями. Над холмом раздался гром, эхо разнеслось над мокрым городом.

Кен пошатнулся, качая головой, словно стряхивал воду с ушей. Кваскви стоял, расставив ноги, прочный, как дерево, широко улыбаясь, показывая все зубы. Его блестящие глаза смотрели на меня.

«Зачем все это?» — Буревестник заставлял меня коснуться его? Фрагмент этой красоты привязал бы меня к нему? К Кваскви?

— Осторожнее с ней, Вестник, — сказал он, сдерживая смех, поправляя ремни на спине папы. Буревестник ерзал, приоткрыв большие и изящные крылья.

Я отпрянула.

Эхо крика Буревестника еще звенело у меня в голове. Я терла уши кулаками, прижимала, пока отзвуки не угасли.

Я открыла глаза, Кваскви пропал, голубая сойка сидела на мраморном монументе. Она смотрела на меня одним глазом.

— Заботься о нем, — твердо сказала я. — Или будет хуже.

Дождь застучал по земле, приклеил мою челку ко лбу, небо над нами потемнело от туч. С каких пор просьба позаботиться о папе, обращенная к Кваскви и его огромному орлу, была самым безопасным решением?

Мышцы Буревестника двигались под золотыми перьями, пока он взлетал с папой на спине. Еще раз пророкотал гром вдали, и зловещее биение крыльев Буревестника заполнило тишину после него.

Буревестник описал круг над нами, выглядя тяжело для полета. В моей голове вспыхнули золотые топазы глаз, и птица полетела на север, идеальная вершина горы Худ закрыла птицу.

Спину покалывало, как было в такси. Я услышала шумный вздох за собой. Я повернулась, Кен был на коленях на мокром бетоне, сжимал голову руками.

— Разве я могу терпеть насмешки голубой сойки? — сказала я.

Кен подставил лицо дождю. Его глаза потемнели от гнева, он мрачно сжал губы.

Его ноздри раздулись, и запах кардамона вдруг ударил по моему носу, окутал язык, сдавил горло. Я закашлялась, пытаясь прогнать вес существа за этим запахом.

«Улликеми. Тут», — вокруг нас, покрывал мое тело, деревья и холм. Слой с оттенком… триумфа.

Меня охватило отчаяние. Я взбежала по лестнице на первую площадку, словно могла вернуть Кваскви и Буревестника из пустого неба.

Мы привели Хайка к Кваскви и Буревестнику. Как же глупо!

— Папа, — сказала я. С большим орлом он все еще не был в безопасности.

— Если бы я знал, что Буревестник еще живет с Кваскви, я бы никогда… Буревестник — древний дух Тех. Началось, — Кен медленно поднялся на ноги, горбясь, как старик с болью в пояснице. — На земли падет тень. Еще один важный свет в опасности. Нас так мало. Я должен был помочь Хераи-сану все наладить. А теперь Улликеми нашел своего бога грома.

Глава восьмая

Телефон запищал снова, новое такси подъехало к большой парковке у холма с колледжем. Я открыла телефон, сердце колотилось в груди, я хотела залезть в грудную клетку и утихомирить его так, как Кен раздавил на кусочки подлокотник скамьи в дендрарии.

Лицо Кена было полным острых черт, он выместил боль на скамью, а потом встал, сжимая и разжимая окровавленные кулаки в воздухе.

Я тоже хотела что-нибудь побить. Или молить на коленях о прощении. Или сжаться в комок под маминым одеялом и забыть о том, что я привела Улликеми к Буревестнику.

И папе.

Марлин была права. Кен был прав, говоря не зарывать голову в песок. Я вырыла свою яму, оказалась на дне, и я не могла никого попросить о помощи, когда жуткий Хайк похитил мою сестру.

Был только Кен. И я не стала разбивать невинную скамью, а вызвала такси.

Кен до жути неподвижно сидел теперь рядом со мной в такси. Я смотрела на мигающую иконку на экране телефона. Почти разрядился. Хайк, как я и боялась, больше не писал. Я вздохнула и подавила желание выбросить тупой телефон в окно.

Жуткий голод Улликеми обрел цель, и она обжигала дождем, словно ароматный дым, и водитель такси кашлял от резкого запаха, проникающего в открытую дверцу. Я сочувствовала ему, от вкуса кардамона во рту хотелось сплюнуть.

* * *

Кирпичные и бетонные здания колледжа собрались у холма, едва заметные за дождем.

— Кои, — сказал резким голосом Кен.

Я подняла руку. Его слова могли толкнуть меня в трещину вины. До того, как ее положили в больницу, мама говорила, что в плохие дни притворялась, что все будет хорошо, и мир удавалось обмануть, все срабатывало в тот день. Я надеялась, что во мне было достаточно силы воли Пирсов, чтобы обмануть мир в этот час. Ради Марлин. Только бы она была в порядке…

Я прошла мимо Кевина в узком проеме между машинами. Он следовал за мной.

— Слушай, — громче сказал он.

Лабиринт машин сводил меня с ума. Я шла к скользкой дорожке. Вдруг Кен преградил путь.

— Я ненавижу, когда ты это делаешь!

— Дай мне проверить кабинет Хайка, — сказал он. Дождь превратил его волосы в спутанные кудри, усилившие острые бледные черты его лица. Там была мрачная решимость.

Я покачала головой.

— Сестра. Отец. Я иду. Хайк хочет не вас.

— Теперь он хочет тебя и Буревестника, — Кен снова преградил путь, когда я попыталась обойти его. — Ты слушаешь? — он заговорил на грубой мужской версии японского.

Я пошла к нему, задрав голову. Страх во мне стал закипать.

— Ты говорил, что Хайк хочет жертву, смертную кровь, да? Ты не смертный.

Кен вздрогнул со странным выражением лица.

— У него. Моя. Сестра, — я стучала кулаком по его груди. Жаркий страх из моей ладони перетекал в него.