– Вот так, – сказал король и придвинул лист к Ллойд Джорджу.

Тот прочел и покачал головой.

– Полагаю, слова об успешном выполнении задуманного несколько противоречат общему стилю траурной телеграммы. И требованиям секретности.

– Да, – тотчас согласился король, вычеркнул ненужные слова и поставил подпись:

«Всегда твой любящий брат Georg Rex».

ЕЛЬЦИН ВСПОМНИЛ, что сказал Гольдман, но то было позже, а сначала он не мог отвести глаз молодой женщины потрясающей красоты. Ей было лет тридцать, не больше, она была укутана в полупрозрачную бело—розовую хламиду, вышитую золотой сканью. Приглядевшись, Ельцин без труда рассмотрел ее небольшую, но крепкую грудь, узкую талию и широкие бедра. «Ну, понимаешь, вона какая у них тут мода! Бюстгальтеры не носят! – обалдело осознавал русский президент. – Совсем обнаглели. Будто с порнушного журнала сошла».

Женщина заметила его взгляд и тут же подошла мягким, но решительным шагом. Бокал она взяла с собой.

– Здравствуйте, Борис Николаевич, – сказала она по—русски с едва заметным акцентом, ослепительно улыбаясь и протягивая ему руку. – Как идут ваши дела, как себя чувствуете?

– Ничего, – нисколько не удивившись, буркнул он. – А что, ты меня знаешь?

– Кто же вас не знает. И я знаю. А меня вы не хотите узнать поближе? – спросила красотка, чуть прищурив глаза.

– Нет, – ответил Ельцин. – Б… ство не входит в мои служебные обязанности.

Красотка расхохоталась.

– О, как это сильно и мужественно сказано! – она захлопала в ладошки. – Про вас говорят, что вы такой мужественный. Вы ведь джентльмен, правда? Так говорят о вас все дамы.

– Да, – хмуро подтвердил Ельцин и решил говорить ей «вы». Он огляделся, ощупал взглядом женщин вокруг и спросил:

– А где вы видите здесь дам? Я вижу только одну. Вот эту!

И, подойдя вплотную к красотке, нежно и оттяжкой хлопнул ее по упругой, словно волейбольный мяч, аппетитной попке.

Она даже и бровью не повела. Кровь ударила Ельцину в голову и звоном отозвалась в затылке. «До чего же хороша, чертовка! Что называется – бес в ребро… Нет, надо срочно выпить, иначе погиб», – решил он.

– А Хиллари5? – спросила чертовка. – Разве вы не считаете ее дамой?

– Сначала выпьешь со мной, потом скажу, – пообещал Ельцин. Он поманил левой трехпалой рукой официанта и приказал, нимало не заботясь о том, поймет он его или нет:

– Ну-ка гив6 мне по—быстрому шампанского… Или, стой! У тебя какой—нибудь бабоукладчик есть? – и, усмехнувшись, искоса глянул на женщину.

Официант удивленно поднял брови.

– Как вы сказали, господин президент? – на сносном русском спросил халдей. – «Бабоуклядчик»? Это вино? Или что—то другое?

– Ну! Не понял, что ль? Ликер давай! Амаретту там или еще чего!

Красотка залилась низким бархатным смехом («У, гадина, до костей пробирает», – подумал Ельцин):

– Я всегда знала, что вы шутник, Борис Николаевич! На таких party7 обычно ликеров не бывает, только шампанское, виски и по особому заказу водка или бренди. Я хочу шампанского.

«Щас получишь», – мстительно подумал Ельцин и приказал официанту:

– Шампанского! Но только «Советского», из Питера.

Тот задумался.

– Что – нету? – недовольно протянул Ельцин. – Да откуда же оно у вас тут найдется!.. Уже ничего советского в мире нет… – Он вздохнул, обращаясь к красотке. – Придется пить, какую дрянь нальют.

Официант сказал:

– Есть французское, есть калифорнийское, сэр.

– Ладно, малый, отбой, – передумал президент. – Тащи водки. Хотя нет: водку я пью только после трех часов. Ночи, по московскому, – уточнил он. – Неси шампанского. Вашего.

Тот принес два бокала.

Ельцин пришел на прием, уже будучи немного пьяным. В таком состоянии легкой эйфории, его так и тянуло что—нибудь отколоть, покуражиться над своими фактическими хозяевами, к которым он, как сам понимал, теперь прикован, как раб к галерной скамье.

– Ну, разве можно эту газированную ослиную мочу сравнить с «Советским шампанским»? – через некоторое время спросил он у официанта, осушив бокал одним глотком.

– Невозможно, сэр, – неожиданно согласился официант. – Но ведь вы сами, господин президент, уничтожили СССР, откуда теперь взяться «Советскому шампанскому»? – дерзко ответил он, глядя Ельцину в глаза.

Вообще—то официантам, работающим в Белом доме, запрещено вступать с гостями в контакт – только в случаях крайней необходимости или если прикажет начальство: большинство обслуги было агентами спецслужб. Этот официант уже два десятка лет числился в штате ФБР, считался опытным кадром. Он, по долгу службы и по внутреннему убеждению, ненавидел СССР, но уважал русских как достойных врагов. Они делали плохие автомобили и штаны, но производили замечательные самолеты, ракеты, станки, ядерные реакторы… Писали хорошие книги, сочиняли изумительную музыку. По части науки им тоже равных не было. Теперь людей, собственными руками разгромивших свою страну, уважать было не за что. И их президент в представлении официанта был просто мразью, не достойной не только уважения, но и внимания вообще. Ельцин почувствовал неприязнь белодомовского халдея и повернулся к нему спиной.

– Так что Хиллари? – спросила красотка, принимая бокал. – Вы ее тоже не считаете дамой?

– Комолая телка – вот кто она такая, – рубанул президент, нисколько не заботясь о том, что каждый его чих записывается. Впрочем, от него фэбээровцы и не такое слышали и потому только посмеивались, расшифровывая и переводя на английский его разговоры. – А бодливой корове, понимаешь…

– … Бог рог не дает! – договорила красотка.

– Ну! Моя давно наставила бы мне большие и ветвистые, если б я с этой Монькой Левинской в ванне не имел сексуального контакта, как не имел его мой друг Билл… Я бы эту Моньку…

– За что пьем? – дерзко перебила красотка и подняла бокал.

– Надо хоть познакомиться! – предложил Ельцин.

– С большим удовольствием! – она протянула руку. – Графиня Ксения Ксирис, она же княгиня Юсупова-Сумарокова-Эльстон-Романова8.

Он осторожно пожал ее легкую, как пушинка, лапку.

– Можно называть меня Ксенией Павловной, – она слегка присела и прикоснулась своим бокалом к ельцинскому.

– Ельцин Борис Николаевич, – дурашливо в три погибели поклонился он.

– Как, тот самый? – подыграла Ксения.

– Нет. А ты?

– А я та самая. Внучатая племянница государя Николая Александровича, принадлежу Дому Романовых.

– И много вас? – спросил Ельцин. – Таких Романовых?

– Как считать, – ответила Ксирис. – Официально Дом Романовых насчитывает около трехсот человек. На самом деле больше. Князья Юрьевские тоже должны считаться Романовыми – это потомки от второго брака Государя Александра Второго с княгиней Екатериной Долгорукой. Но Романовы их не признают своими.

Про Александра II Ельцин когда-то читал. Ещё в школе.

– Козёл он был, твой Государь, и развратник, понимаешь, – возмутился Ельцин. – Ну как можно – в одной хате, хоть и в зимней9, под одной крышей держать жену и полюбовницу. И детей от обеих. Какой вы пример показывали трудовому народу! И еще хотели, чтоб народ вас полюбил в семнадцатом году. Я вот всю жизнь только с одной Зойкой! А в наших сибирских краях такие бабы, понимаешь! Ух, едрёна вошь!

– Это ваша любовница?

– Нет. Супружница.

Ксирис широко раскрыла глаза.

– Так ведь вашу жену зовут Наиной! Забыли? – хихикнула она.

– Тут забудешь, – проворчал Ельцин. – Зойка – ее настоящее имя. А ей не нравится. Стала называть себя Наинкой. Теперь только на эту кличку отзывается.