– Одного не поняла. Духовность жизнь продляет, а суставы она лечит?

Рывкин поднял колено и снял носок. Вдруг тощая стопа поднялась над столом, пальцами схватила пластиковую вилку и подала хозяйке. Три свидетеля были потрясены, а Рывкин подсел к попутчице развить успех.

Дверь стыдливо прикрылась, Глеб отвернулся к стене и развернул медицинскую полосу «Проходите, раздевайтесь». Внизу шушукались, а он лениво перебирал глазами мятые строчки. Но что это? Неужели? Просто не верится!

Тем временем щупальца осьминога обхватили рыбину, женщина хихикала. Но учёному привычно ломать другому кайф. Глеб свесился и полюбопытствовал:

– Народный артист Савельев как поживает?

Рывкин остановил щупальца и вернул в исходное положение. Потом тщательно вытер салфеткой руки.

– Пожалуйста.

Он открыл том «ДОЗ-120», полистал и пригладил страницу.

– В деле имеются… профилактические обследования… нежелание сниматься в фильмах… счастье ремонта дома… покупка антикварной мебели… диета, регулярные голодания, очистка организма. Интимные подробности не разглашаем.

Рывкин вопросительно поднял очки.

– Можно про диету? – попросил Глеб.

– Обед. Крупа заваривается в термосе. Мёд, семечки, изюм, оливковое масло, – Рывкин смолк.

– А ужин?

– Сырые овощи, каша, соя. Из магазина натуральных продуктов.

– Ничего не пропустили?

– Овощные соки в течение дня.

– А клизмирование?

– Обязательно.

– И последний вопрос – как он умер?

В тишине Рывкин протёр очки скатертью. Засучил ногами, надевая тапки, и вышел. Попутчица вскрикнула и расширила глаза.

– Умер? Разве такое возможно?

Явилась проводница и давай набивать сумку вещами господина из Сан – Франциско. Рывкин поглядывал из коридора.

– Он отдал душу телу! – всхлипнула женщина. – Всего себя отдал телу!

– Прекратите, милая девушка, – строго произнесла проводница. – Не видите, журналист подсадной. Чтобы опорочить эксперимент.

– Вот так найдёшь мужа, а он в гроб! – простонала женщина.

Рывкин кашлял долго и добросовестно. Покраснел и налился слезами, хрипло выбрасывая воздух. Очистив голос, шагнул в купе.

– Мне ответить на языке масс? – Заговорил он нетрезво. – Не знаю, хочу ли? Имею ли право? Но отвечу, как неоднократно на высоте трибун.

– Молчите. Переодевайте брюки! – командовала проводница.

Рывкин сунул худую ногу в штанину:

– Ещё раз! Биологи и медики не понимают рака! – Он поднял палец. – Многократно повторял и вот опять! Рак – это случайная катастрофа, вроде аварии! И не имеет отношения к здоровью!

Застегнув брюки, он высунулся в коридор.

– Братья и сёстры! Стыдно умирать больным! Умирать здоровым – это престижно!

Проводница втянула Рывкина в купе и продела руку учёного в пиджак.

– Савельев успешно стартовал в направлении ста двадцати. Средства имеются, дисциплина фанатичная, методика наша с Кирсановым! В прекрасной форме артист одолел шестьдесят восемь лет и двинулся дальше. На пляже Сан-Франциско сдал нормы ГТО для двадцати восьми. Но случайно и беспричинно, как кирпич с крыши или пьяный водитель, его убил рак!

– Помолчите, враг записывает! – Проводница накинула на Рывкина пальто.

– Думаю, есть причина, – возразил Глеб. – Савельев больше не пожелал сниматься. А каждая роль, это всегда новый опыт. Зато долгожительство однообразно: молитва, крупа в термосе, пробежки. Савельев – это дискета, роль – новый файл. Если дискета файлы не пишет, вы её скопируете на винчестер и выбросите. Вот и душу Савельева переписали в ноосферу, а самого в утиль.

Рывкин пьяно хихикнул и погрозил пальцем:

– Убило долгожительство? Остроумно. Но почему рак, а не пьяный водитель?

– В газете пишут, что всю жизнь боялся рака. Чего боимся, от того умираем. А прямую кишку подставило клизмирование.

– Постойте, уважаемый! – выпятил губы Рывкин. – Я клизмы с детства боготворю.

– Нездоровое чувство. Клизмы нарушили флору толстой кишки, то есть иммунитет. Там опухоль и разрослась.

– Просто и понятно, – улыбнулась женщина зубами, белыми и ровными, словно не было перестройки.

Рывкин открыл рот, но проводница ткнула в бок.

– Правда, умер не от рака, – закончил Глеб. – Страшно боялся жестокой боли, и сознание гуманно отключило чувства, а потом себя. Организовались тромбы и поступили в мозг. Четыре месяца Савельев пролежал слепым, немым и парализованным. Тело доживало овощем.

– Давайте в тамбур, профессор, – гнула линию проводница. – Во избежание.

Она сгребла контейнер с томом в сумку и вытолкнула учёного из купе. За окном, размытый полосами дождя, приближался кирпичный вокзал. Тверь?

– Я неделю не усну! – опустила голову попутчица. – Откуда такое?

– В «Одесском вестнике» статья «Не выдержал ДОЗы?» В Россию информацию не пустили, а про Украину забыли.

Попутчица схватила газету и недоверчиво обнюхала.

– Кто в трагическую бумагу заворачивал воблу? Я бы живым закопала, а через год повесила.

Поезд вновь разогнался. За окном акварельная пастораль середины осени. Не только природа разбрасывает краски, серые платформы запятнаны яркими зонтами и дождевыми накидками. Стоят вёдра облепихи, поздних яблок и грибов. В отличие от сибирских садоводов, местные умеют обороняться. Ставят водку с крысиным ядом на стол пустой осенней дачки? Поочерёдно несут промозглую вахту? А может, организовали дружину и погнали воров обратно в сёла?

Болдинская осень для пенсионера – тропинка к Пушкину. Когда в кармане льготный проездной, а ведро наполнено урожаем, достань из кармана томик Александра Сергеевича. Полистай в электричке заскорузлым пальцем, другого времени не будет.

Поэзия осени озарила романтикой тему бегства от бандитов. Старой разбитой дорогой пробраться в затерянное садоводство. Найти брошенный домик, с печкой и сортиром. Пересидеть у огня зиму, мечтая и сочиняя стихи. А весной отыскать первый цветок и подарить девушке.

Неумолимое движение поезда прерывали станции. Люди уходили из вагона как из жизни. Глеб прочитал, что генерала ДПС убило листом ДСП.

Печатные строки поплыли, глаза стали слипаться. Голова откинулась, газета упала.

Глеб очнулся, когда Питер надвигался промышленными зонами. И поймал любопытный женский взгляд. Попутчица сменила хламиду обтягивающей кофточкой, сделала макияж, спина прямая, грудь вперёд.

– Противный был тип! – оправдательно повела плечом.

Близко расположенная женщина напрягает автоматически, и Глебом овладела некая игривость. Он прыгнул вниз и разминочно подвигал мышцами.

– Вы бы в Сан-Франциско не дали Савельеву умереть? – шевельнулись накрашенные губы.

Проехать женщине по ушам – святое дело, неподходящей темы здесь нет.

– Да. Он испугался бы неожиданной смерти и перестроился.

– Меня зовут Ирина Фланова! – заглянула в глаза попутчица.

– Очень приятно! – Глеб назвал себя, прикидывая объём прежде скрытых форм.

Ирина Фланова ухватила за рога:

– А есть признак смерти на сто процентов?

– Чёрная метка? Пока нет, но мечтаю найти.

Глеб осторожно провёл ладонью дамы по двухдневной щетине лица. Удивлённая Фланова не сопротивлялась.

– Щетина – не прозрачна и отбрасывает тени.

– Да вы что? – струсила Фланова.

– Но слабые, их не видно. Признак смерти может быть слабым.

– А сильным? – высвободила руку Фланова.

– Типа вмятины на автобусе? – Глеб слегка надавил бок женщины. Руке было приятно.

– А физики много думают, поэтому живут долго? – не отстранилась Фланова.

– Физики вообще не думают. Лукаво притворяются! – пересел Глеб на женскую полку.

– Притворяются? – взмахнули искусственные ресницы.

И Глеба, как говорится, понесло.

– Знаете, Ирина, какой в криминальном разгуле плюс? Можно купить пистолет и направить на физика, – говори, отчего сила тяжести? Он и сознается в непонимании. Не могут физики построить теорию, описывающую реальность, всё подгоняют под ответ. «Давайте допустим, что». «Не будем рассматривать, если». Между собой договорились противоречий не замечать. А с природой договориться не смогли, там свои законы. И что? Эти материалисты поверили в бога и ринулись в церковь. Лучше верить, чем признать собственную интеллектуальную недостаточность. Раз они не решили задачу, так угодно богу!