— С этим мы можем согласиться, — сказала Асока, разминая запястья. — Ну, теперь-то ты закончил?
— Мы обыскали множество баз, но ничего не нашли, — ответил Хордун, приковав к себе внимание остальных восставших, которые были поглощены жарким спором экс-джедаев со своим товарищем.
— Подожди, ты серьёзно говоришь, что они не проводили эксперименты?! — осведомился один из бунтовщиков.
— Нет, никаких. Я не видел ничего необычного, ни странных каркасов, ни неестественных машин или фигни такого сорта. Просто заурядные машины, наличку или другие правительственные товары, они полностью чисты, — ответил Хордун своим обычным хриплым голосом.
— Подожди, это значит…
— Все, кто умер во время этой войны, умерли ни за что, — прервала Асока грустным голосом. Послышались звуки падающих тел. Это были солдаты, они не были в состоянии переварить информацию. Солдаты сидели с лицами, искривлёнными в сожалении и горе, включая Хордуна.
— Как это всё началось в первую очередь? — спросил Энакин.
— Честно говоря, начальные слухи были поверхностными, в лучшем случае. Странные слухи, необъяснимые причины смерти… Не успели мы опомниться, как начались массовые протесты с требованием свергнуть коррумпированное правительство, — отвечал Хордун, пытаясь при этом, ровно уложить свои растрёпанные волосы, — и это всё оказалось ложью. Во имя…
— Я предполагаю, что война теперь окончена?
— Да, так и есть. Теперь настало время возрождения, — сказал Свантон, войдя в комнату с двумя мешками. — Я взял это из хранилища. Это остальная часть ваших денег, ну и ваше оружие. Энакин и Асока с радостью взяли мешки, а оружие прикрепили обратно к своему поясу. Всё же, в воздухе висел один последний вопрос.
— Как именно выглядели трупы «подвергнутых пыткам» людей? — спросила Асока.
— На них были резаные и обожжённые раны. Разных размеров и форм, при этом ни одна из них не подходила под описание известных нам инструментов.
— Вы хотя бы подозревали, что ищете местного серийного убийцу? — спросил Энакин.
— Нет, конечно же. Из всех преступлений, совершаемых на Кристофсисе, убийство было наименее частым, — ответил Хордун, — даже так, там не было ничего… точного. Энакин только удивился этому. Такое не редко встречалось на любой планете галактики.
— Вот вам бесплатный совет, ищите виновника среди местных, — сказал Энакин и последовал за Асокой, которая выходила из комнаты.
Ни один из них не проронил слова, пока они добирались до Затмения. Они отказались от сопровождения и хранили молчание, пока не добрались до космоса.
— Это было… что-то с чем-то, — неловким голосом произнесла Асока.
— Абсолютно.
— Спасибо тебе, сам знаешь за что… — сказала Асока, на что Энакин повернул голову в её сторону. Её нормальный вид был сменён каким-то одиноким.
— Исходящие от тебя чувства были мощными, мне не нравилось, что они делали с тобой, — ответил Энакин, пытаясь сохранить спокойствие. Но эмоции в его глазах, положение тела выдавали его полностью. Радостно было то, что им не приходилось надевать маски при разговоре друг с другом.
— Как бы мне тоже. Ты был прав, когда говорил, что иногда приходится убивать, потому что надо, но… это таит в себе большее, если приглядеться вокруг внимательнее. Я бросила в бунтовщиков бронированный транспортник. Один из них не умер сразу, наоборот, он выглядел как персонаж из фильмов ужасов, нежели на жертву военного конфликта. Это просто… — остановилась Асока. Энакин пытался всеми силами сконцентрироваться на работе пилота.
— Как ты можешь жить, зная какая ноша у тебя на душе, — продолжила она, — он пытался убить меня и моих солдат, но он не заслуживал такой ужасной участи.
— В этом случае, тебя гложет не само убийство, а то, как ты его убила.
— Оба гложут, но вторая часть больше, — ответила она. Энакин, включив гипердвигатели, повернулся к ней с тоской на лице.
— Смотри, я не буду лгать тебе. Я смог быстро привыкнуть к убийствам из-за случившегося с моей мамой… — на этом Энакин замолчал, что заставило Асоку поднять взгляд с пола на него. Она никогда не слышала, чтобы он упоминал свою мать. Никогда!
— Если ты не хочешь…
— Видимо мне придётся тебе рассказать эту историю, — начал говорить Энакин, перебив её. Он взял паузу для того, чтобы перевести свой взгляд с неё на бесконечный космос. Асока чувствовала, как он пытался собраться со своими мыслями, он сложил свои руки на ноги в тщетной попытке остановить дрожь в коленях.
— Это случилось немногим раньше начала Войны Клонов, — сказал он, повернувшись к Асоке, — в то время, по велению Совета, я был назначен телохранителем Падме после того, как на неё два раза безуспешно покушались из-за её позиции о создании временной армии. Тогда я еще был Падаваном Оби-Вана, который сам был занят поисками заказчика, — продолжал он, — примерно в это время, когда мы были на Дженозисе, у меня случилмсь видения про мою маму. Воспоминания искажались, но смысл был ясным, она была в опасности, и я должен был, нет, был обязан вернутся на Татуин, я не имел права потерять её. Даже несмотря на то, как я ненавидел эту планету.
Асока заметила, как он сжал ногу и второй рукой, для того чтобы унять бесконтрольную дрожь. Его лицо засияло плеядой эмоций: они были повсюду, разлетаясь как лучики солнца от зеркала. Теперь стало понятно, почему Энакин был таким плохим Джедаем, но отличным пользователем Силы, он всё ещё подчинялся своим эмоциям.
— В то время я понимал, что не мог пойти, но Падме смогла убедить меня. Кончилось всё тем, что мы ушли и я встретился с моим бывшим владельцем, — он это сказал ядовитым голосом, рабство было ненавистным для Энакина больше всего, — он рассказал мне о том, как к нему пришёл человек, выкупил её и женился на ней. Я так много пропустил, будучи занятым джедайскими делами…
Энакин сжал свои руки настолько сильно, что его кровеносные сосуды были видны как под рентгеном. Теперь она понимала, почему он не говорил о своём прошлом, так же стало понятно, что она не была главной причиной его ухода из Ордена. Она была просто катализатором, не более.
— Я пошёл к этому человеку, он рассказал мне о том, как Песчаные Люди похитили её. Я пошёл искать её, сломя голову. Они мучили её и не давали умереть, чтобы мне хватило времени на последние, прощальные слова с ней, — сказал Энакин с закрытыми глазами, пока он не открыл их с ужесточённым взглядом на лице, — ты когда-нибудь чувствовала себя так грустно, что хотелось провалится под землю, а после тебя охватила такая злость, что она могла бы сжечь твою плоть и кости, как неугасающая лава на Мустафаре?
Асока не знала, что ответить, и была рада этому. Она никогда не чувствовала такую грусть и злость в жизни. Не говоря об одном дне или даже минуте. Энакин принял её молчание как отрицательный ответ.
— Я могу сказать тебе одно, это нарастает в тебе, охватывает тебя, тебе невозможно видеть и понимать здраво, всё твоё естество наполняет месть: слово превращается в чувство, чувство в действие, и это то, что я сделал. Я вырезал всех Песчаных людей в том лагере, женщин, детей, всех, без жалости. У меня не было сострадания по отношению к таким монстрам, — продолжал он, — всё же, именно мысли о том, что среди них не было достойных спасения, облегчило мне задачу. Они были из тех, которые думали только про себя и наслаждались убийством. Пока я не убиваю невиновных, я не буду чувствовать толики сострадания или сожаления. Никогда!
Бросив взор на Асоку, Энакин увидел, как она старается не смотреть на него с жалостью или сказать бесполезное «мне жаль». Она прекрасно понимала, что Энакин хотел услышать это меньше всего, меньше всего он хотел жалости от других.
— Ну? — внезапно спросил Энакин.
— Ну, что?
— Ты не будешь бессмысленно извинятся? — спросил он. Асока сдержала себя, не ответив на этот вопрос. Она подумывала об этом, что не прошло мимо его глаз. Это те немногие случаи, когда она жалела об их умении читать эмоции друг друга без слов.
