ЙЕЙТС. Но, к сожалению, не половые органы.

МОД. Пусть так, если ты не можешь обойтись без вульгарностей.

ЙЕЙТС. Это ты первой подняла вопрос о моем пенисе.

МОД. Было время, когда твой пенис поднимался от одной мысли обо мне.

ЙЕЙТС. Я приехал сюда не для того, чтобы говорить о моем пенисе. В нашем разговоре моему пенису не место.

МОД. Знаю я, где место твоему пенису. Я уверена, если потребуется, смогу найти его и в темноте. Я просто говорю…

ЙЕЙТС. Что, что ты говоришь? Потому что я понятия не имею, что ты говоришь.

МОД. Как великий поэт может быть таким идиотом?

ЙЕЙТС. Легко. Безумец, и влюбленный, и поэт пронизаны насквозь воображеньем[10]. Посмотри на Эзру Паунда. Часто глупый или, по меньшей мере, наполовину безумный. Но в океане ахинеи тут и там встречаются архипелаги потрясающей красоты. Ирония и противоречивость – вот мы какие.

МОД. А мне это не нравится. Я хочу, чтобы все было просто, хотя муж-простак мне не нужен. Но если ты захочешь жениться на ней, и она согласится, и, Бог свидетель, для нее это будет не самый худший выбор. По меньшей мере, ты будешь к ней добр. И этого я не могу сказать о большинстве мужчин, у которых есть пенис и которые не суют его исключительно друг в друга. Ты действительно хочешь на ней жениться?

ЙЕЙТС. Я ее никогда не спрашивал, если это тебя каким-то боком расстраивает.

МОД. Ох, в эти дни меня все расстраивает. Я уже не та девушка, какой была, Вилли.

ЙЕЙТС. Никому не дано быть девушкой, какой ты однажды была.

МОД. Для нее это, возможно, наилучший вариант. Ты всегда был для нее заменой отца. И заменой отчима, чья героическая душа сейчас горит в аду.

ЙЕЙТС. Ты недооцениваешь Изеулт.

МОД. Я – ее мать. Какой у меня выбор? Теперь, когда моему мужу хватило здравомыслия пойти под расстрел, я хочу вернуться с детьми в Ирландию, но она ехать не желает.

ЙЕЙТС. В Лондоне ей, возможно, будет лучше.

МОД. Не хочу я, чтобы моя дочь жила в этой дымной, вонючей дыре, кишащей англичанами. И что она будет делать в Лондоне? Жить с тобой? Такой план ты вынашиваешь? Вы вдвоем сидите во дворе вашего дома и наблюдаете, как по вечерам цепеллины сбрасывают бомбы?

ЙЕЙТС. Лондон – чудесное место, когда его не атакуют цепеллины.

МОД. Лондон может поцеловать мой королевский ирландский зад.

ЙЕЙТС. Я сам совершал это действо не один раз.

МОД. Не знаю, что мне с ней делать, Вилли. И это говорю я, женщина, которая всегда знает, что нужно делать. Но эта девушка для меня – полнейшая загадка. Я не могу ее разгадать. Она ведет себя, как ребенок, и вдруг становится мудрой, как Сивилла. Слишком богатое воображение человеку не на пользу. Мы близки, как два корнишона в банке, но иной раз она становится Лунной королевой. Я задаюсь вопросом, всегда ли она в своем уме. И не стану винить, если окажется, что нет. Это все моя вина. Я уверена. Пойди и вправь ей мозги, если сможешь.

ЙЕЙТС. Я поэт. Вправлять мозги – не по моей части.

МОД. Просто убеди ее поехать со мной в Ирландию, до того, как линия фронта пройдет по нашей кухне. Тебя она, возможно, послушает.

ЙЕЙТС. С какой стати? Ты никогда не слушала.

МОД. Я всегда тебя слушала, когда ты не нес чушь. Конечно, по большей части ты нес чушь, но, тем не менее, Вилли, ты полюбил меня, когда мы были еще совсем юными и любишь до сих пор. Сделай это для меня. Я в отчаянии. У меня ужасные предчувствия. Я вновь видела серую даму. Она приходит, когда надвигается беда. Я всегда считала ее своей подругой, призраком моей матери или чем-то таким, но теперь я боюсь, что она приходит, чтобы убить моих детей. Я потеряла одного ребенка[11] и не могу потерять другого. Я в ужасе от того, что моя дочь найдет какой-нибудь способ погибнуть до того, как начнет жить. Почему бы тебе не попытаться? Вознагради меня за то, что мне хватило благоразумия не выйти за тебя.

ЙЕЙТС. Ты знаешь, не могу я сказать тебе «нет».

МОД. И это чертовски хорошо. А теперь иди сюда и позволь представить тебя моим птицам. С тех пор, как ты приезжал в последний раз, у меня появились двадцать новых, и некоторые кусаются. Особенно берегись одну большую. Она так и норовит ухватить за яйца.

(Открывает дверь, и птичий гомон бьет по ушам).

ЙЕЙТС. Господи!

МОД. Не надувай губы, а не то я напущу на тебя обезьян. Мы столь многому можем научиться у животных. Половине моих знакомых самое место то в зоопарке.

(Свет медленно гаснет).

(Птичий гомон постепенно стихает до отдельных криков чаек и шуму прибоя. ЙЕЙТС и ИЗЕУЛТ прогуливаются по пляжу).

ИЗЕУЛТ. Я так рада, что ты пережил и переправу через Ла-Манш, и птиц моей матери.

ЙЕЙТС. Никогда не испытывал такого страха. Это я про птиц. А переправа прошла без происшествий.

ИЗЕУЛТ. Значит, ты опять сделал предложение моей матери.

ЙЕЙТС. Мне вежливо отказали.

ИЗЕУЛТ. Поздравляю со счастливым избавлением.

ЙЕЙТС. Спасибо.

ИЗЕУЛТ. Не огорчайся. Я ей тоже не нравлюсь.

ЙЕЙТС. Тебя твоя мать очень любит.

ИЗЕУЛТ. Да, но я ей не нравлюсь. Она даже не разрешает называть ее мамой. Заставляет меня называть ее Морой, поэтому люди думают, что мы – сестры. Это так печально. Я – ужасное позорище и для нее, и для моего младшего брата.

ЙЕЙТС. Как ты можешь быть позорищем?

ИЗЕУЛТ. Потому что рождена вне брака. Шин – законнорожденный, пусть и сын выскочки-ублюдка, но я – дочь любви безнравственного французского политика. Нет мне места в этом мире. Ты хочешь меня поцеловать?

ЙЕЙТС. Нет ни одного мужчины, который не хотел бы тебя поцеловать. Ни здесь, ни где-то еще.

ИЗЕУЛТ. Нет, я уверена, это твоего пениса нет ни здесь, ни где-то еще.

ЙЕЙТС. Изеулт, ты подслушивала?

ИЗЕУЛТ. А как еще можно узнать, что вы говорите обо мне? Это нелегко, поверь мне, со всем этим чертовым птичьим гомоном. Но где бы сейчас ни был твой пенис, я здесь, ты – там, и ты только что признал, что хочешь меня поцеловать. Так чего не целуешь?

ЙЕЙТС. Не уверен, что целоваться с тобой – хорошая идея.

ИЗЕУЛТ. Разумеется, нет. Романтическая любовь – нехорошая идея. Секс – ужасная идея. И однако, ни один из нас не был бы здесь, если б не эта иллюзия и не эта непотребность. Ты воспринимаешь меня невинным ребенком, но я не такая. Я видела столько ужасного, ухаживая за ранеными. Чудовищного. И не только пенисы, если на то пошло. Я своими глазами наблюдала дымящуюся требуху, которая перекатывается и пульсирует в нас. Такая жуть. И я разом повзрослела. Кстати, я не глупая. Многого достигла в изучении бенгальского языка, но в какой-то момент мой учитель-индиец принялся убеждать меня, что я должна раздеться и приступить к освоению некоторых позиций Камасутры. Мора едва не кастрировал его садовыми ножницами. И не забывай о попытках моего отчима растлить меня. Мы никогда об этом не говорим, но меня по-прежнему мучают кошмары. Я боюсь подниматься на второй этаж. Представляю себе, как он выскакивает из-за напольных часов и набрасывается на меня. Он постоянно где-то прятался в доме, чтобы застигнуть меня врасплох. Притворялся, будто это игра. «Давай поиграем, – говорил он. – Прекрасная Изеулт, давай поиграем». Мне до сих пор снится, как он бегает за мной по темному дому, в котором множество напольных часов. И Мора выгнала его лишь после того, как он изнасиловал ее сестру.

ЙЕЙТС. Я уверен, она ничего не знала.

ИЗЕУЛТ. Она знала. Ей было не с руки это признавать, но она знала. А потом пришла жизнь врозь и его попытки забрать Шина. Только Богу известно, что бы он с ним сделал. Несть конца безобразиям, которые творят и будут творить мужчины. Он бил маму. Ты бы не подумал, что такая крупная, сильная женщина, как Мора, позволяла этому мужчинке бить ее, но неприглядная правда в том, что ее тянуло к его насилию. Он спал со всем, что двигалось, и даже, иной раз, не двигалось. Но он был великим героем ирландского сопротивления и, разумеется, не мог что-то делать неправильно. Все мужчины безумны, и большинство женщин. Такова моя философия. Я вот безумно влюблена в тебя с той поры, когда еще была девочкой, ты знаешь.