— Вот уже два года как у меня есть права.

— Пойди найди синий «пежо» и жди меня в нем. Да проверь, есть ли бензин?

А разочарованному Жанвье сказал:

— Возьмешь другую машину и поедешь тем же путем, но помедленнее, опрашивая по дороге владельцев гаражей, торговцев вином, всех, кого считаешь нужным. Возможно, кто-нибудь еще заметил машину шоколадного цвета. Встретимся в Ланьи.

Он допил оставшееся пиво, а несколько минут спустя комиссар и доктор Поль со своей весело топорщившейся во все стороны бородкой уже располагались в машине, ведомой гордым Лапуантом.

— Ехать самым коротким путем?

— Желательно, молодой человек.

Это был один из первых погожих дней, и дорогу запрудили автомобили, набитые семьями парижан с корзинами для пикников.

Доктор Поль рассказывал случаи, связанные с аутопсией, и в его устах они приобретали забавный характер — прямо как анекдоты про евреев или сумасшедших.

В Ланьи им пришлось сперва навести справки, а выехав из городка, долго кружить, прежде чем добрались до излучины реки, где вокруг крана собралось по меньшей мере человек сто. У жандармов был такой вид, словно они весь день мерзли на ветру. И только лейтенант, казалось, почувствовал облегчение, заметив комиссара.

Шоколадного цвета машина, облепленная илом и водорослями, стояла, накренившись, на склоне; из нее еще сочилась вода. Кузов был деформирован, одно из стекол разбито, от обеих фар остались лишь отражатели, однако, как ни странно, одна дверца слушалась, и именно через нее вытащили труп.

Укрытый брезентом, он представлял собой небольшую бесформенную массу, к которой зеваки не смели приблизиться без замирания сердца.

— Приступайте к работе, доктор.

— Прямо здесь?

Что ж, доктор Поль охотно принялся бы за дело. Постоянно с сигаретой в зубах, он порой делал вскрытие в самых невероятных местах, в перерывах стаскивая резиновые перчатки, чтобы перекусить.

— Лейтенант, вы можете перевезти тело в жандармерию?

— Мои люди возьмутся за это. Посторонние, расступитесь! И дети! Кто разрешил детям приближаться сюда?

Мегрэ осматривал машину, когда какая-то старуха потянула его за рукав и гордо сказала:

— Это я ее нашла.

— Вы вдова Хебарт?

— Хюбарт, месье. Мой дом вон за теми ясенями.

— Расскажите мне все, что вы видели.

— Точнее говоря, я ничего не видела, но слышала. Я шла дорогой, которой суда перетаскивают волоком. Вот этой самой, где мы стоим.

— Вы много выпили?

— Всего лишь два или три маленьких стаканчика.

— Где вы находились?

— Метрах в пятидесяти отсюда, ближе к моему дому. Я слышала, как со стороны шоссе приближалась машина. Я еще себе сказала: опять эти браконьеры. Для влюбленных было еще слишком холодно. Ведь ходили еще в пальто, к тому же шел дождь. Все, что я увидела повернувшись, это был свет фар!

Понимаете, я даже и представить себе не могла, чем все закончится. Я продолжала идти, и мне показалось, что машина остановилась.

— Это потому, что вы больше не слышали шума мотора?

— Да.

— Вы повернулись спиной к дороге?

— Да. Потом я снова услышала, как он заработал, и подумала, что машина разворачивается. Сразу после этого раздался громкий всплеск, и когда я оглянулась, ее уже не было.

— Криков не слышали?

— Нет.

— Вы не возвратились на то место?

— А нужно было? Что бы я смогла сделать в одиночку? Это меня так взволновало! Я подумала, что бедняги утонули, и поторопилась к себе, чтоб хлебнуть хороший глоток и прийти в себя.

— Вы не останавливались у кромки воды?

— Нет, месье.

— После всплеска вы ничего больше не слышали?

— Сначала вроде бы различила шаги, но потом решила, что это кролик, которого испугал шум.

— Это все?

— А вам мало? Если бы меня послушали, вместо того чтоб считать старой дурой, даму давно бы вытащили из воды. Вы ее видели?

Не без отвращения Мегрэ представил, как одна старуха рассматривает другую, только разложившуюся.

Отдавала ли себе отчет вдова Хюбарт в том, что лишь чудом сама не оказалась на том свете, ведь полюбопытствуй, поверни назад, она вероятнее всего последовала бы за той, другой старухой, в Марну?

— Журналисты не собираются приехать?

Именно их ждала она, чтобы непременно увидеть свой портрет в газете.

Лапуант, весь заляпанный грязью, вылез из «крайслера», который обследовал.

— Ничего не нашел, — сказал он. — Инструменты все на месте, в багажнике, вместе с запасным колесом. Никаких вещей, кроме дамской сумочки. Да еще застрявшая под сиденьем женская туфля, а в ящиках на передней панели эта пара перчаток и электрический фонарик.

Насколько можно было судить, перчатки из кожи американской дикой свиньи принадлежали мужчине.

— Съезди-ка на вокзал. Кто-то ведь должен был уезжать отсюда в тот вечер. По крайней мере, такси-то хоть в этом городе есть? Встретимся в жандармерии.

Мегрэ предпочел остаться во дворе и, покуривая трубку, ждал, пока расположившийся в гараже доктор Поль закончит свою работу.

— Вы разочарованы, господин Мегрэ?

Молодой Лапуант очень хотел бы сказать ему «патрон», как Люка, Торранс и большинство из их команды, но все чаще чувствовал себя новичком; ему казалось, что это своего рода привилегия и ее еще надо заслужить, точно так же, как и нашивки.

Они доставили доктора Поля к себе и вернулись на набережную Орфевр, в Париж, который показался им еще блистательнее после часов шлепанья по грязи в темноте Ланьи. С моста Сен-Мишель Мегрэ мог видеть освещенные окна своего кабинета.

— Я не разочарован. Я и не ждал, что вокзальные вспомнят пассажиров, которые месяц назад компостировали билеты.

— Я все пытался догадаться: о чем вы думали?

Он ответил совсем просто:

— О чемодане.

— Клянусь вам, он был в мастерской, когда я в первый раз туда пришел.

— Я в этом не сомневаюсь.

— И совсем не тот, что нашел Люка во второй половине дня в полуподвале.

— И в этом я тоже не сомневаюсь. Поставь машину во двор и поднимайся.

По оживлению, царившему среди его людей, чувствовалось, что появилось новенькое, а Люка, заслышав, что Мегрэ вошел, быстро распахнул дверь кабинета.

— Сведения о Моссе, патрон. Девушка и ее отец только ушли. Они хотели говорить с вами лично, но, прождав почти два часа, открылись мне. Дочь — симпатична… лет шестнадцати-семнадцати, пухленькая, розовощекая, взгляд открытый. Ее отец — скульптор и, если я правильно понял, когда-то завоевал премию в Риме. У него есть еще одна дочь, немного постарше, и жена. Они живут на бульваре Пастера, там же мастерят игрушки. Я, может быть, ошибаюсь, но сдается, мадемуазель сопровождала отца, чтобы помешать тому нализаться по дороге. Он, чувствуется, большой любитель. Носит широкополую шляпу и галстук, повязанный бантом. Это у них под именем Пеетерса жил последние месяцы Мосс.

— Он все еще там?

— Если бы так, я давно бы послал туда инспекторов, а еще лучше — поехал сам. Он ушел 12 марта.

— Иначе говоря, в день, когда Левин, Глория и ребенок исчезли из виду.

— Он не предупредил, что уезжает. Как обычно, утром ушел, и с тех лор ни слуху ни духу. Я подумал, что вы предпочтете сами их допросить. Да! Вот еще что. Филипп Лиотард уже дважды звонил.

— Что ему надо?

— Поговорить с вами. Он просил, если вернетесь до одиннадцати часов вечера, позвонить ему в «Пивную у Негра».

Это заведение было известно Мегрэ. Оно располагалось на бульваре Бон-Нувель.

— Дайте мне «Пивную у Негра».

Ответила кассирша. Она послала за адвокатом.

— Это вы, комиссар? Догадываюсь, что вы перегружены работой. Вы его нашли?

— Кого?

— Мосса. После полудня я ходил в кино и все понял. Вам не кажется, что конфиденциальная беседа с глазу на глаз была бы для нас обоюдовыгодной и взаимополезной?

Это просто счастливое совпадение. Совсем недавно, сидя в машине, Мегрэ размышлял о чемодане. И вот, пока он разговаривал с Лиотардом, в кабинет вошел именно маленький Лапуант.