надолго словом хлеб не заменить,
в каморке тесной, натощак, поэт-чудак,
кует из слов стихов серебряную нить.
Из звуков, что несл'ышны шдля других,
из трелей птиц, из шелеста листвы,
его соседи называют просто: псих,
ведь кроме прочего, он всех зовёт на Вы.
Детей пугают им, вздыхая с сожаленьем:
не дай Господь им заразиться от него,
он так опасен для грядущих поколений:
ведь он из слов не производит ничего.
А чудик-псих всего не слышит и не видит,
из всех материй, лишь бумага и перо,
он на соседей глупых вовсе не в обиде,
упрямо снова ставит слово на зеро.
Вокзал
В шуме будничном вокзала,
где царил привычный гул,
репродуктор вдруг прорвало,
будто рявкнул Вельзевул.
Булькнул что-то, еле внятно,
не прокашлявшись с утра,
был курильщик вероятно -
хрип из самого нутра.
Нищий с сумкой на скамейке,
в ожидальный въехав транс,
в нём просматривал ремейки
– льготный дежавю сеанс.
В многоликости вокзальной,
споря с многоцветьем лиц,
нищий внешности сакральной
– украшение столиц.
И, вливаясь в жизни эхо,
свистнув, литерный ушёл.
На скамейке нищий ехал,
в миф, где было хорошо.
Хождение по снам
Несбыточно-заветная мечта,
вдруг погрузиться в первозданный х'аос,
где не на сцене, настоящий Фауст,
всем нынешним поэтам не чета.
Там, как простой, с зонтом идёт прохожий,
копытом шлёпая по лужам, босиком,
сам Мефистофель, настоящий тоже,
махая канночкой, к козе за молоком.
У них у всех, что на уме – на языке,
там слово золото, а вовсе не молчанье,
и всем живётся, как-то просто, налегке,
ну, разве только, кто напьётся паче чаянья.
Нет светофоров и шлагбаумов тоже нет,
а за порядком следит один Всевышний,
забот небось у Бога, выше крыши,
один на всех, без перерывов на обед.
А я средь них – ну точно: "конь в пальто",
с привычками земными не расстаться,
стараюсь быть собой, но всё не то,
хоть и прошло уж лет наверно … 'надцать.
Видать пожизненно нести, как крест печать,
мне небом данную, в бесчисленных коленах,
мы знали с детства, золото – молчать,
а мысль, что истина в вине, была нетленна.
Вернусь пожалуй и, как овощ буду зреть:
я не готов для хаоса духовно,
а при желании в него вернуться впредь,
засну в мечтах, не выходя из комнат.
Предвестники любви
Сей миг неуловим,
незрим и невесом он,
его не взять рукой,
не взвесить на весах.
Предвестники любви
в обход земных законов,
начертаны строкой,
двоим на небесах.
Путешествие в вечность
Искал я вечность
в вещах и мыслях:
жрёт время чувства,
железо ржа.
Сверчок за печкой
играет Листа,
червяк в капусте,
ест без ножа.
Поёт синица,
цветёт подснежник,
миг быстротечен,
как с моря бриз.
Весна из ситца
здесь снится реже,
октябрь изменчив
и неказист.
А время мчится,
стирая память,
лишь миг оставив,
как след во тьме.
Нам только снится,
что это с нами,
где каждый вправе,
летать во сне.
Свернусь в калачик,
глаза зажмурю,
слетаю в детство,
вернусь назад.
Проснётся мальчик,
спросонок хмур он,
попав из лета
в осенний сад.
Зной
Воздух плавится от зноя,
жаром пышут тротуары,
в небе, как овец отары
облаков кудрявых рой.
Даже кошка изнывает,
у забора ищет тень,
и мышей не замечает,
шевельнутся бедной лень.
Жарюсь, как на сковородке,
на песчаном берегу,
а потом, ныряю с лодки,
а потом, с тобой в стогу.
Зной и сверху, зной и снизу,
нам вдвоём не страшен, но,
вдруг, по Божьему капризу,
дождь просыпался грибной.
Кошка спряталась в сарае,
никого на берегу,
на краю земного рая,
мы целуемся в стогу.
Серебряный дождь
Так хочется услышать нынче слово,
в котором звук и мысли заодно,
хоть на мгновенье очутиться снова,
среди героев чёрно-белого кино.
Услышать шёпот серебряных дождей,
вкус ощутить берёзового сока,
след отыскать в заросшей борозде,
затерянный в пути по воле рока.
Вздымая муть, как в половодие река,
по памяти, родной и близкий берег,
найдя увидеть, как теряются в веках,
слова и мысли в жизни Англетере.
Всю жизнь перебирая кадр за кадром,
и по дождям серебряным скорбя,
я чувствую затылком безотрадный,
из прошлого многострадальный взгляд.
А счастье кратковременно и зыбко,
вся жизнь – никем несчитанные дни,
а муза, словно золотая рыбка,
секреты слов в пучине вечности хранит.
Я возмущённых критиканов слышу окрики:
смесь из обломков чужих нерусских слов,
а рядом кто-то, вытирая носик мокренький,
вовсю строгает рифмы про любофф.
Октябрь
Блекнут краски, шелест глуше
у слежавшейся листвы,
мне б хоть парочку веснушек -
к ним за лето так привык.
Всё трудней собрать из листьев
яркий, красочный букет,
хоть берись за краски с кистью,
так наскучил серый цвет.
Солнце светит, но не греет,
под бодрящий ветерок
бьётся, словно флаг на рее,
неоторванный листок.
По утрам всё чаще лужи
под ногами льдом хрустят,
поскользнёмся неуклюже -
сердит нас любой пустяк.
Как всегда капризна осень:
то ли дождик, то ли снег,
а октябрь – вообще несносен,
и упрям, как человек.
Сразу вслед за бабьим летом,
маскируясь под него,
он пришёл легко одетым,
в снег попал и занемог.
Ливнем с крыш течёт бедняга,
в трубах насморком бурля,
под дождём скулит дворняга,
на минорной ноте "ля".
Молодость
Умом нас было не унять,
любовный правил голод.
Весь мир хотели мы обнять,
и мир был тоже молод.
С тобой играючи в стогу,
ловили свет горстями,
надеясь юность на бегу,
на вечность мы растянем.
Она кометой пронеслась,
оставив след на память,
твой поцелуй и первый вальс,
он с нами в лету канет.
Зимой
Белоснежные равнины
убегают в небосклон.
Тает еле различимый
в серой дымке горизонт.
Сани мчатся, снег взрывая,
вёрст наматывая ком,
ветер встречный обжигает
щёки жёстким языком.
А вдали, за снежной дымкой,
кромка леса встанет вдруг,
с позаброшенной заимкой,
и покрытый снегом луг.
Памяти Сергея Есенина
"Первый парень на деревне,
а деревня эта – Русь,
ей, как сказочной царевне,
он дарил любовь и грусть".
Дал Бог любви немеряно,
поцеловавши в темечко,
вложил в уста медовые
заветные слова.
Дал блеск в глазах уверенный
и, как в парной от веничка,
у баб, им околдованых,
кружилась голова.
Дал насладиться славою,
до головокружения,
познать за жизнь короткую
с лихвой и Крым и рым,
любимым стать державою,
аж до изнеможения,
в дворцах и за решёткою,
рабом чужой игры.
Дал удаль молодецкую,
Русь воспеть кабацкую,
пустив талант на волю,
хмельную, без узды,
