Годы революции, Гражданской войны, испытания времени – главные переживания моей юности. Грандиозные события не проходят без следа. Раз пережив их, человек, затронутый великим энтузиазмом эпохи и занявший с молодых лет определенную позицию, не может уже потом изменить свою перспективу[62].
Свою ближнюю перспективу юный коммунар Данилкин изменил, в деревне не задержался. В середине апреля 1930 г. он едет в Москву на строительство института им. Ломоносова[63], где и работает в течение двух месяцев. Так поступал его отец. Так делали иные крестьяне, отходящие на заработки в город. Впрочем, у Михаила Данилкина могли быть совсем иные резоны. После статьи Сталина «Головокружение от успехов» ЦК ВКП(б) принимает соответствующее постановление, в котором обязывает местные партийные организации прекратить… практику принудительных методов коллективизации. В постановлении есть особый пункт, гласящий: «Работников, не умеющих или не желающих повести решительную борьбу с искривлениями партийной линии, смещать с постов и заменять другими»[64]. Юного комсомольца вполне могли прогнать с должности, или он сам счел за лучшее убраться от греха подальше.
Из Москвы Данилкин по комсомольской мобилизации отправляется на Урал, в г. Березники, где начинается строительство химического комбината, позднее разделенного на несколько предприятий союзного значения: «Березниковский азотно-туковый завод, Содовый завод, Анилинокрасочный завод и ТЭЦ-4»[65].
Почему Данилкин так быстро покинул Москву, сейчас уже не выяснить. Нажали в райкоме? Столкнулся на стройке с кем-то из раскулаченных? Почувствовал себя в стороне от настоящего дела? Просто оголодал? Пообещали должность? Захотел увидеть страну? В шестнадцать лет и это довод. Так или иначе, Михаил отправляется в город, ставший его второй родиной.
Комсомольцы (два эшелона) прибыли по путевке ЦК, и встречали их с оркестром. «Нет, это неплохо – брать с боем века, ведь зреет эпоха в Березниках!» – было написано на одном из вагонов. «Зима. Январь, – вспоминает один из них. – Когда в Москве давали путевку, предупреждали: Верхнекамье – глушь. Между прочим, туда ссылают. Из Москвы выехал щеголем, в ботиночках, в пальто, перешитом из солдатской шинели, и в фуражке ленинградской одежды. В Москве – минус 27 градусов, в Перми – минус 40. Рука сквозь перчатку пристает к ручке двери вагона[66].
Начинал Михаил Данилкин как рабочий-бетонщик, но в котловане не задержался, стал выдвиженцем. Так в те времена называли рабочих от станка, назначенных на руководящую должность в партии, в комсомоле или хозяйственном аппарате. Данилкин пошел по комсомольской линии. В связи с директивой ЦК об увязке партийной учебы с практикой социалистического строительства на Березниковском химкомбинате были созданы так называемые школы-бригады. Основным ядром ее были партийцы и комсомольцы, вокруг которых группировались ударники-беспартийные. В школе учились политграмоте, увязывая ее с производством. Скорее всего, речь шла о регулярных собраниях, на которых принимали встречные планы, отчитывали нерадивых и разучивали лозунги. Политическое просвещение (так это называлось) было инструментом в деле трудовой мобилизации. Пропагандист присматривался к рабочим, выдавал им дополнительные поручения и рекомендовал отличившихся на ответственную работу[67]. По-видимому, именно здесь, в школе-бригаде, комсомолец Данилкин начал свою политическую карьеру. Бетонщиком Михаил был недолго. Товарищи по работе его запомнили другим: «Данилкин был или секретарем комсомольской организации завода, или еще кем-то, точно я не знаю, но, во всяком случае, в то время он был на комсомольской или партийной работе и несколько раз приходил к нам в модельный цех с беседами и докладами»[68].
Данилкин учился на подготовительных курсах какого-то учебного заведения, но никуда не поступил. Он избрал для себя другую стезю. В 17 лет в январе 1932 г. по рабочему списку он вступил в ВКП(б), а через несколько месяцев стал секретарем комсомольской организации химического комбината. До 1953 г. Михаил Данилкин больше не занимался физическим трудом. Такая ситуация вполне типична для начала 1930-х годов. Рабочие от станка, наскоро принятые в партию, тут же переводились на административную работу. Шла чистка государственного аппарата от классово чуждых элементов. Анализ партийной переписи тех лет свидетельствует, что около трети принятых в партию «рабочих» уже занимались административной деятельностью либо учились, а около четверти «крестьян», завербованных в партию, к тому времени уже служили в учреждениях[69].
Партия росла как на дрожжах. За годы первой пятилетки ее численность выросла вдвое. В толпе новичков терялись ветераны большевизма. Старые большевики собирались в тесных квартирах, ворчали, бранили не оправдавших их надежд вождей, вспоминали славные дни «военного коммунизма», вздыхали: «Если бы ожил Ильич…», вполголоса ругали Сталина, много пили и с трудом тянули тяжелеющую партийную ношу. Их оттесняли все дальше к кулисам политической жизни. Советская литература исподволь формировала образ вышедшего в тираж ветерана, хромающего то на правую, то на левую ногу. В среде старых борцов в том же 1932 г. раздался слабый голос протеста: платформа Рютина.
Значительная часть членов партии живет в настоящее время просто с выпотрошенными душами, изъеденная всеобщим скептицизмом и разочарованием. Эта часть членов не только не верит в сталинскую «генеральную линию», но она потеряла в результате этой линии и коммунистические убеждения вообще. Одни из них в личной жизни превращаются просто в мещан и обывателей, другие погружаются в непробудное пьянство, третьи начинают развратничать и т. д. […] Политбюро и Президиум ЦКК, секретари областных комитетов превратились в банду беспринципных политиканов и политических мошенников. Они на деле рассматривают партию лишь как свою вотчину. Не они для партии, а партия для них[70].
Протест не был услышан. Ропот ветеранов революции заглушали восторженные партийные новобранцы, тысячами выпускаемые на политическую авансцену. У них не было прошлого. Они не знали настоящего. Будущее им обещали вожди. Сегодня им предоставляли ответственные посты, а с ними и чувство причастности к небывалому историческому эксперименту – строительству социализма в одной, отдельно взятой стране. Они не стеснялись петь с чужого голоса, так как своего не имели, охотно подчинялись военным командам и приказывали сами. Они верили Сталину. Михаил Данилкин был одним из них. Он агитировал, призывал, разоблачал, выступал с докладами и составлял резолюции, писал заметки в стенгазеты, организовывал митинги и субботники, назначал в ударники и разжаловал в отстающие, в общем, всей душой, с не остывающим энтузиазмом выполнял партийные поручения, учился быть настоящим большевиком[71].
Комбинат строили штурмовым методом: «…люди работали по 16 часов, без выходных и праздников»[72]. Не было чертежей, постоянно менялись проектные документы, «что приводило к необходимости производить переделы уже законченных работ…Строительство первой очереди Березниковского химического комбината началось, по существу, без смет…Ко всему, ошибки, некомпетентность, нехватка квалифицированных кадров, недостаточный уровень образованности и культуры приводили к нарушениям технологических режимов и тяжелейшим авариям. Так, например, взрыв газгольдера в июне 1932 г., пожар на конверсии в декабре 1934 г. привели не только к значительным разрушениям на комбинате, но и к гибели людей. Не было конца мелким авариям, в которых люди теряли свое здоровье»[73].
