Она умолкла, чтобы перевести дыхание. Но прежде чем она продолжила, я успела вставить слово в свою защиту.

– Но ведь и мой отец был казнен как предатель, – возразила я.

Не стоило этого говорить. Несмотря на то, что это было правдой, правда эта оказалась не ко времени. И если мой дядя все-таки сдержался, то моя мать застала меня врасплох сильной пощечиной, от которой я даже пошатнулась. Прежде она никогда не била меня. Секла словами – да, но никогда физически. Я читала ярость в углубившихся складках ее лица, но даже не подняла руку, чтобы схватиться за покрасневшую от удара щеку. Я просто стояла и пристально смотрела ей прямо в глаза.

– Твой отец был оправдан, – сказала она таким тоном, как будто казни и вовсе не было. – Печать измены была стерта с его имени и репутации рукой самого короля Эдуарда.

– Но в заговор были вовлечены и вы тоже, мадам. – След ее ладони продолжал гореть на моем лице, и поэтому я не собиралась щадить ее, даже если это было неразумно. – Вас тоже реабилитировали и восстановили в правах?

– Твое вызывающее поведение неприемлемо.

Я стояла, напрягшись всем телом, пока моя мать наконец не вспомнила о своем достоинстве и не сбавила тон.

– Ты прекрасно знаешь, что я была прощена, – сплетя пальцы рук перед собой, сказала она. – Да и ты тоже, иначе тебе не вернули бы статус члена королевской семьи при дворе. – Возможно, она и обуздала уже свою ярость, но со мной еще не закончила. – Неужели ты так легковерна? Вот уж никогда бы не подумала, что моя дочь упадет в объятия какого-то безродного проходимца, будто спелая слива на ладонь. Он видел в тебе лишь неосмотрительную девчонку с королевскими связями, которая проложит ему путь к завидной должности при дворе, откроет двери к высшему покровительству, богатству и продвижению по службе. Как можно быть настолько безгранично глупой?

– Томас хотел меня не ради покровительства и преференций.

– Да неужели? – Губы ее скривились в презрительной ухмылке. – Тогда этот человек единственный в своем роде в нашем королевстве!

Признаться, мне это тоже приходило в голову, но все же я верила, что Томас Холланд видел во мне не только путь к королевским милостям. Любовь – мощная связующая сила.

– Джоанна! – Моя мать, отказавшись от обвинений, обратилась к тактике фальшивой мягкости. – Скажи мне, что он обольстил тебя сладострастными речами. Если это так, ваш брак все еще можно аннулировать, пока об этом никто не узнал.

Я не могла себе представить Томаса, источающего сладкие речи. Он был солдатом, а не трубадуром: если он и знал какие-то песни, то только те, которые распевались в военном лагере вокруг костра после победы в сражении. Или те, которые пели проститутки в походном борделе, чтобы выудить для себя лишнюю монетку из солдатского кошелька.

– Никто меня не понуждал, – ответила я, – если вы имеете в виду соблазнение к непристойностям против моего желания. Я дала ему свое полное добровольное согласие. Я хотела выйти за него. Я его люблю. А он любит меня.

Несмотря на мои слова, мать не давала утихнуть нашей битве и не ослабляла свой напор.

– Но ты ведь знала, что это не будет принято. И он это знал. Как ему удалось уговорить тебя на такие ухищрения? Будь он благородным человеком, настоящим рыцарем, ему бы даже в голову не пришло обручиться с тобой втайне от всех.

– Мы знали, что вы этого не одобрите, поэтому у нас не было другого выбора.

– Вы знали, и это правда! Я хотела, чтобы ты вышла за Монтегю, и этого же хотел наш король. Наше будущее было бы надежным и безопасным, а наше имущество было бы защищено от чужих посягательств. Твои дети носили бы титул графов Солсбери. Я не могла поверить такой удаче, когда семейство Монтегю обратило свои взоры в твою сторону.

Я слегка нахмурилась:

– Но кто бы стал посягать на наше наследство? Король вернул нам все земли моего отца. А владения Джона, как графа Кента, тоже не вызывают никаких вопросов.

Может быть, нам нельзя считать себя в достаточной безопасности и теперь, когда предательство Мортимера было так безжалостно пресечено? Ведь для того чтобы подорвать его власть, король открыто простил участие моего отца в заговоре. Но это было уже очень давно, и я не могла по-настоящему понять, почему моя мать до сих пор чувствует себя в опасности.

– Мне не отдали право управления всеми нашими поместьями. Постоянно действующее наказание, вечное напоминание о том, что я должна следить за каждым своим шагом. – О, так она, оказывается, была обижена не только на меня. – Кто знает, что еще может отобрать у нас король, если ему что-то не понравится? Как нам угадать свое будущее? – Она брезгливо отвернулась от меня, как от преданной анафеме. – Что нам теперь делать? Принять все и смириться? Отец Освальд сетовал, что ваш брак был законным, если вы при этом обменялись клятвами в присутствии свидетелей. Как нам обойти такой прискорбный и ужасный исход? К тому же ты подтвердила, что имела место консумация…

При этой мысли лицо ее вдруг напряглось и она резко обернулась ко мне.

– Вот оно что! – воскликнула мать. – Он принудил тебя к этому еще раньше, до свадьбы? Так это было? Ты теперь носишь его незаконнорожденное дитя, поэтому была вынуждена выйти за него? – Глаза ее скользнули на мой плоский живот пониже пояса, в надежде разглядеть там наглядные свидетельства моего грехопадения. – Нет, конечно нет, ты не могла. И когда же случился весь этот фарс? В мае? Поскольку его нет в Англии как раз с этого времени, как мне известно, это вполне правдоподобно. – Я чувствовала, что вся горю, тогда как на лице моей матери читалась ожившая надежда, хоть и тщетная. – И все же, если он заставил тебя, это стало бы основанием для аннулирования брака.

В голосе ее звучало ожидание, не знающее пощады. Моя мать была готова открыто обсуждать со всеми факт моего изнасилования, если бы это помогло порвать мою возмутительную связь с Томасом Холландом.

– Он не принуждал меня. И я обручилась с ним не ради спасения своей репутации. Я не стану заявлять об изнасиловании как о поводе для аннулирования моего брака.

Не в силах остановиться, мать принялась шагать по комнате из стороны в сторону, а ее обвинения тем временем обратились в другое русло.

– Неужели за тобой так плохо присматривала твоя наставница? Не могу поверить, чтобы королева могла позволить своим воспитанницам такие вольности. Мы пошлем за Холландом. Мы заставим его взять назад свои слова в этом позорном спектакле. Мы должны узнать всю правду.

– Вы не можете послать за ним, – сказала я, в душе жалея об этом, ибо этого не могла сделать и я.

Моя мать вновь остановилась напротив меня.

– Почему бы и нет? Где он? Мы в войне не участвуем. У нас сейчас перемирие. Где же этот отважный рыцарь, который запятнал твою репутацию, а потом бросил тебя, чтобы ты в одиночку расхлебывала последствия ваших совместных ошибок?

Я сказала ей все, что знала. А знала я совсем немного.

– Думаю, он отправился в Пруссию. Было какое-то воззвание от Папы и тевтонских рыцарей…

Она перебила меня:

– Насчет Крестового похода? Так он рыцарь, последовавший по призыву Креста? В этом рискованном решении мысли его были далеки от Бога. Потому что он погряз во грехе. – Но здесь глаза моей матери вспыхнули новой догадкой. – А когда ты получала от него последние вести?

– Он уехал после нашего венчания, весной.

– А сейчас октябрь. И ты больше ничего о нем не слышала?

– Нет. – Я читала ход ее мыслей, как будто они купались в лучах яркого солнечного света, а не прятались в мрачной тени сознания моей потери. Я ведь и сама в последнее время снова и снова задумывалась о такой возможности.

Между тем она продолжила, постукивая кончиками пальцев по своему поясу:

– Шесть месяцев – и никаких вестей. Ты думаешь, он погиб? Это бы решило проблему, и нам больше не о чем было бы беспокоиться. – Она сердито посмотрела на меня, потому что я на это ничего не ответила. Да и как я могла? Мое сердце ныло от боли: мой любимый мог умереть; возможно, его тело уже сейчас разлагается где-то на далеком и пустынном поле битвы, превращаясь в голый скелет, а я об этом ничего не знаю.