И всё же после долгих переговоров семья вернулась к сумме требований в сто сорок тысяч, но на них стояла насмерть. Чувствовалась «направляющая рука» адвоката.

Честно говоря, хотелось плюнуть на всё на это и идти в суд. Ведь это было стихийное бедствие! Мне казалось, что дело можно легко и относительно быстро (но всё равно минимум полгода) выиграть. Однако, попросив одного своего знакомого адвоката в частном порядке пробить ситуацию, я получил через несколько дней информацию, после которой изменил свое мнение о целесообразности идти в суд. А информация была следующая.

Во-первых, очень было похоже, что кто-то положил глаз на нашу виллу, пытаясь как раз и склонить нас к судебному процессу. Возможно, за этим стоял даже сам адвокат семьи. По мнению моего знакомого, этого ни в коем случае нельзя было допускать. Суд с большой вероятностью мы проиграем, наложат обеспечительный арест на виллу, а потом и заберут – что называется, к гадалке не ходи. С другой стороны, без решения вопроса с семьей виллу продать вообще практически невозможно. И что делать? Может, всё-таки попытаться её продать? Но даже если это удалось бы сделать до суда, например занизив цену, то сделку всё равно могли признать недействительной, а ещё хуже – наложить обеспечительный арест на нашу другую виллу в центре города в Гомбе, что вообще никак не входило в мои планы. Значит, остаётся только один вариант – договариваться. А как? Вот уж действительно – «на берегу этой дикой реки…»

Помимо всего этого, появилась ещё одна сложность в этом и без того непростом деле. Похоже, имел место сговор адвокатов – моего и адвоката семьи. В принципе, я уже подозревал, что эти двое синхронизируют свои усилия. Мой адвокат меня убеждал согласиться заплатить сто сорок тысяч и закрыть вопрос без суда: «Месье Валери, ну у вас же богатая компания! Поговорите с Москвой!» И чтобы меня подтолкнуть к этому, предупредил ещё о возможной переквалификации дела из «стихийного бедствия» в «непреднамеренное действие или бездействие, повлёкшее смерть двух и более…» с возможной конфискацией имущества. Что делать? Кто враг, кто друг? Что-то надо было придумать, чтобы переломить ситуацию. Пришла в голову одна неординарная идея. Надо было попробовать.

В очередной свой визит к семье (папаша, как обычно, уклонился от встречи) сообщаю его родственникам, что через две недели я уезжаю и что наш вопрос приедет решать другой человек, юрист. Убеждаю, что их требование ничего общего с реальной жизнью не имеет и что мы пойдём, если надо, в международный суд. У нас серьёзная компания. Так что если вы и получите какие-то деньги, то очень не скоро и гораздо меньше. Смотрю, вроде занервничали, но опять ничего не решили, и я ушёл. С МВСом я заранее обсудил ситуацию, получив согласие на лимит претензий в сорок тысяч. Если не согласятся на эти условия, то идти в суд. А что делать-то?

Через неделю опять приехал к ним «без адвокатов и галстуков». Папаша на этот раз был на месте. Редкий случай и хороший знак. Видно, ему передали информацию. Похоже, клюёт… Не вспугнуть бы… Напоминаю им, что уезжаю через несколько дней. Говорю, что мне в принципе всё равно, как будет развиваться ситуация с домом и его семьёй. Моим делом было закрыть банк. Банк закрыт, и я через несколько дней возвращаюсь в Москву. Докладываю руководству, что вопрос с семьёй решить невозможно из-за завышенных требований истца и что моя рекомендация – решать дело в суде. У нас, типа, железная позиция: природный форс-мажор, забитые муниципальные стоки, о чём есть подтверждение газетных статей и съёмка на мобильный телефон. Съёмки у нас, правда, не было, да и не могло быть, т. к., по словам охраны, уже в шесть часов утра приехали специальные службы и стоки расчистили, но кто ж про это знает. Главное – говорить уверенно. Предлагаю тридцать тысяч и деньги завтра. Смотрю, вроде заколебался папашка. Давайте, говорит, позовём адвоката. Я категорически против. Адвокаты, говорю, и так уже всё на целый год затянули. У них какие-то свои мысли по этому поводу. Пусть адвокаты уже в суде разговаривают, если хотят. Через год-полтора, говорю, может, и получите что-то, но точно меньше. Смотрю, начинает нервничать. Давайте, говорит, хотя бы пятьдесят тысяч. Я ему в ответ, что могу прямо сейчас позвонить шефу в Москву и поговорить ещё раз, хотя решение идти в суд уже принято. Соглашается. Мы заранее договорились с Сами разыграть небольшой спектакль, если дело пойдёт.

Звоню в Москву. Изображаю плохую связь, хотя это было лишним. Связь с Москвой и так всегда была отвратная. Звоню на самом деле своему брату в Москву. Об этом с ним тоже заранее договорились. Голос из Москвы должен быть слышен. На тот случай, если попросят включить громкую связь. Всё должно было выглядеть по-настоящему. Как в одном революционном фильме, ору на всю округу: «Алё! Барышня! Дайте Смольный! Плохо слышно! Алё!» Соединяют. Быстро обрисовываю ситуацию, озвучиваю предложение семьи в пятьдесят тысяч, «шеф» опять про тридцать, я «пытаюсь уговорить» его поднять цену вопроса. «Шеф», «поколебавшись, соглашается» на тридцать пять тысяч. Сами «переводит». Я поворачиваюсь и сообщаю: «Всё! Либо завтра тридцать пять тысяч и завтра же всё подписываем, либо послезавтра я улетаю. Через неделю приедет юрист из Москвы – и дружно идём в суд. Через год-два что-нибудь получите». Ещё недолго поколебавшись и пошептавшись с родственниками, папаша согласился на завтра.

Пот со лба… Звоню адвокату, прошу срочно подготовить соглашение о примирении сторон. На следующий день планируем подписание.

Подписание соглашения о примирении сторон на полторы страницы заняло пять часов. Сначала папаша и его адвокат опоздали на час, потом выяснилось, что соглашение не было до конца подготовлено. Затем в конторе адвоката выключился свет, и через пять минут наступила невыносимая духота. Поехали к нам на виллу печатать договор (хорошо, недалеко), потом снимали в банке деньги. Пока деньги снимали, исчез куда-то адвокат семьи. Сами пошёл его искать и тоже пропал. Телефоны ни у кого не отвечают. В общем, полная неразбериха! Когда свет в конторе включили, все опять собрались. Адвокат семьи внёс в договор какую-то заумную поправку, которую три раза не могли правильно напечатать. В итоге фразу переделали, но наглая «морда» адвоката была довольна. Я чуть не сорвался…

Всё. Подписали. Деньги передали. Вопрос закрыт. Виллу в Ма Кампани можно было продавать.

После этого я начал опасаться за конголезских детей. Их теперь начнут кидать под колёса машин белых бизнесменов, подкладывать под стены или заборы их домов, а потом их обрушивать. Придумают сто способов отъёма денег с помощью детей, как бы это кощунственно ни звучало.

Вскоре после получения денег отец семейства обратился к нам с предложением купить у него этот участок земли, который примыкал к нашему забору. Сам он, как я слышал, купил участок в три раза больше и построил на нём большой глиняный дом. Ну и дай бог! Но всё это случилось только через год после моего приезда. А пока…

А пока самолёт падал… Не в прямом смысле, конечно. Да и не самолёт вовсе. Падал банк, закрывался проект, рушилась замечательная идея о форпосте российского бизнеса в Конго. Вопрос о возможной реанимации банка решался пока не очень успешно. После нескольких разговоров с ликвидатором выяснилось, что вырулить из сложившейся ситуации можно, но не меньше чем за миллион, т. е. предлагалось выкупить собственную лицензию за один миллион долларов, поменять акционеров, изменить название банка и пр. Такой вариант никак не устраивал. Надо было придумать что-нибудь повеселее. Например, кому-то другому продать нашу лицензию. Правда, в условиях объявленной ликвидации это звучало как продать «уши от мёртвого осла». Так, помнится, упоминалось в одном замечательном произведении (И. Ильф и Е. Петров «12 стульев». – Прим, автора).

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».