– Я все-таки хотел бы знать подробно ваш план, – сказал Уильям.

Он чувствовал, что девушка наблюдает за ними и прислушивается, хотя и не смотрел в ее сторону.

– Вы все узнаете в свое время. Уверяю вас, что план грандиозен. Вы будете посвящены во все его детали.

Уильяму порядком надоели уклончивые ответы Масгрейва. Он уже два дня пытался выведать суть заговора, но, кроме туманных ссылок на короля Генриха Восьмого, пустопорожних рассуждений о благе Шотландии и королевы-инфанты Марии Стюарт, ничего не услышал. Впрочем, этого хватило, чтобы разжечь его любопытство и желание во что бы то ни стало докопаться до истины.

– Или я узнаю полностью все об этом деле, или вам придется попрощаться как с моим влиянием при дворе, так и с моей солидной репутацией среди жителей Приграничья, – промолвил Уильям.

Масгрейв, нахмурившись, исподлобья посмотрел на него.

– Сначала я выясню, что Арчи Армстронг делал ночью на моей земле и куда делись мои лошади.

Тяжело дыша, мужчина ступил вперед. Грузное, низкорослое тело Масгрейва оплыло до такой степени, что он походил на колобка. Его обвисшие щеки и двойной подбородок сотрясались при каждом шаге. Уильяму подумалось, что при такой массе этот человек в одиночку может одолеть как минимум двоих.

– Армстронг, судя по ране на его голове, сейчас не в состоянии сознаться в своих преступлениях, – молвил толстяк, – а вот девчонка может рассказать, что случилось с моими лошадьми. Развяжите-ка ей рот. Я хочу услышать ответы на все мои вопросы. Маленькая чертовка способна укусить меня, но она не станет нападать на вас, шотландца и друга ее отца.

Уильям покосился в сторону Масгрейва. Он много усилий положил на то, чтобы произвести на хозяина замка должное впечатление, и теперь не мог позволить себе разрушить его доверие. Уильям Скотт пользовался определенной репутацией. Большинство жителей Приграничья знали, что он был заложником короны, а затем другом короля Якова.

В последнее время, однако, он впал в немилость у королевского двора. Вдова покойного короля Якова Шотландского, урожденная Мария де Гиз, не выказывала по отношению к нему особого расположения. Масгрейву казалось, что полученной обиды достаточно, чтобы подтолкнуть Уильяма Скотта к измене. Шотландец не собирался разубеждать англичанина в этом.

Когда несколько дней назад Масгрейв намеками предложил ему золото за участие в заговоре на стороне Англии, Уильям продемонстрировал крайнюю заинтересованность. Затем он пересек границу и остался погостить в замке англичанина, надеясь выведать больше об этом деле. Выдавая себя за сторонника англичан, он вел себя словно добрый приятель, а не мужлан-шотландец.

Большинство жителей приграничного шотландского Лидсдейла, где возвышалась башня Рукхоуп, и Спорной земли, где располагался Мертон-Ригг Армстронга, хорошо знали Джаспера Масгрейва, от замка которого было рукой подать до границы. Англичанин имел репутацию лживого негодяя, который не гнушается участвовать в грабежах. До недавнего времени Уильям не знал этого человека лично, а вот его кузен Джок Скотт был влюблен в девушку, обрученную с сыном Джаспера.

Ранее этим вечером Уильям ужинал с обоими Масгрейвами, отцом и сыном, с трудом выдерживая их лесть и все более бесстыжие попытки подкупить его. В конце концов Уильям позволил уговорить себя поддержать интересы короля Генриха в Шотландии. Письменного согласия он не дал, но даже устное обещание отозвалось противным холодком в области живота.

Когда Масгрейв попытался подкупить его, Уильям посчитал своим долгом перед королевой и самим собой принять его деньги, чтобы получить возможность выяснить, что тот затевает. Интуиция подсказывала ему, что английский король замыслил кое-что похуже, чем разжигание очередной вооруженной стычки между двумя странами.

Он бросил взгляд в сторону Армстронга и девушки. Пусть Масгрейв теперь считает его своим союзником, но он не станет мириться с тем, что дочь шотландского лэрда удерживают в темнице как обычную воровку. Конокрадство не имело никакого отношения к политическим интригам, а посему этот инцидент мог быть быстро разрешен.

Нахмурившись, Уильям шагнул к девушке. Та отшатнулась.

– Не бойся, – тихо проговорил он, обняв ее за плечи.

Пленница вздрогнула, но позволила ему развернуть себя. Даже через кожаную одежду и набивку его пальцы ощущали крепкие, отнюдь не девичьи, кости и мускулы. Напряжение, казалось, пронзило ее: девушка была натянута, как струны лютни[12].

Когда он ослабил узел веревки на ее затылке, освобожденные волосы шелковистой волной скользнули по его пальцам, пробуждая его чувственность. От нее пахнуло вереском. Нежным прикосновениям и чудесному аромату явно было не место в холодной, промозглой темнице. Девушка повернула голову и взглянула на Уильяма. Он заметил блеснувшие в ее ушах маленькие золотые сережки в виде колец.

Девушка была очаровательна в своем гневе. Уильям понимал, что ее неистовость вызвана сильнейшим беспокойством, и в его сердце зародилось горячее сочувствие. Она напоминала ему самого себя много лет назад, в тот день, когда он стал заложником короны: связанная, скованная, убитая горем, дерзкая, шипящая, словно дикая кошка, но в то же время испуганная и беспомощная, как ребенок.

– Развяжите мне руки, – попросила она охрипшим голосом.

– Достаточно вынутого изо рта кляпа, – сказал Масгрейв. – Пока нам от нее нужен только язык.

Девушка, игнорируя Масгрейва, смотрела на него.

– Я должна помочь отцу!

Уильям понял, что ее взвинченное состояние обусловлено главным образом тревогой за отца. Во взгляде девушки читалась мольба.

– Освободите хотя бы правую руку, левая мне не нужна. Прошу вас, сэр.

Уильям взглянул на светловолосого мужчину с окровавленной головой, неподвижно лежавшего у ее ног. Не произнеся ни слова, он принялся распутывать на ее запястье затянутую тугим узлом конопляную веревку. Та перекрутилась, и узел никак не поддавался.

– Рукхоуп! Оставьте ее в покое! – воскликнул Масгрейв.

– Мужчина серьезно ранен, – бросил Уильям. – Надо быстрее найти того, кто будет ухаживать за ним. Не лучше ли, если этим займется его дочь?

Масгрейв приподнял брови, заслышав резкость в голосе своего гостя, однако возражать не стал.

Уильям никак не мог справиться с упрямым узлом, а потом, сдавшись, вытащил из ножен, висевших на поясе, кинжал. Мужчина осторожно просунул кончик кинжала между веревкой и руками девушки в лайковых перчатках, целясь режущей кромкой по узлу. В этот момент пленница извернулась, желая заглянуть через плечо, и лезвие чикнуло по ее запястью, а затем скользнуло по его руке, которой он придерживал веревку. Оба вздрогнули, затаив дыхание.

– Прошу прощения, – тихо произнес Уильям.

Лезвие полоснуло по веревке. Он освободил ей руки. Девушка прикрыла правой ладонью левое запястье. Заметив на нем кровь, Уильям схватил пленницу за руку, чтобы осмотреть ранку. Девушка вырывалась, однако у мужчины была крепкая хватка.

– Позвольте посмотреть, – произнес он, отворачивая край перчатки на руке.

Небольшой порез на запястье. Его собственная рука саднила в месте царапины. Обе ранки соприкоснулись. Их кровь смешалась. Мужчина стер капельки их крови большим пальцем.

Девушка глядела на него широко открытыми глазами. В них, кажется, застыл страх. Резко выдернув руку, девушка опустилась на колени и начала стягивать перчатку с правой руки.

Дочь очень осторожно раздвинула слипшиеся волосы на голове отца, чтобы осмотреть рану. Потом она обратилась к Уильяму.

– Мне нужна тряпица для перевязки. Можно использовать ту, что служила кляпом.

Мужчина протянул ей полоску материи, и дочь обмотала ею рану на голове отца.

Уильям повернулся к одному из стражников и распорядился:

– Принеси воды.

Масгрейв скривился, но вмешиваться не стал. Спустя пару минут стражник вернулся с протекающим деревянным ведром с водой. Уильям принял ведро из рук стражника и поставил его рядом с девушкой.