– Мне, наверное, к врачу надо сходить? – спрашивала Лора неуверенно. – Ой, Боря! Я боюсь! Я ужасно боюсь! Нас, всех девчонок, водили в начале десятого класса к гинекологу. Там такое кресло! Вот так нужно ноги задирать, а в тебя лезут. Ой, как я боюсь!

– Ну и не ходи, – позволил Боря. – Еще не хватало, чтобы в тебя лазили! Как-нибудь само пройдет.

И они выкинули из головы досадное подозрение. Зажили, как и прежде: тайно и счастливо.

Беременность обнаружила тетя Люба. Мерили платье, купленное на выпускной вечер, Лора стояла у зеркала в лифчике и трусиках, боком к матери. И та увидела выпирающий животик, похожий на половинку длинной самаркандской дыни, спрятанной под кожей.

– Да ты брюхатая! – ахнула тетя Люба. – Отец! Отец! – истошно завопила она. – Скорей сюда!

Дядя Вася на кухне пил вино с родителями Бориса, который мирно ужинал на краешке стола.

Прибежав на зов, получив информацию, врезав по лицу дочери, дядя Вася бросился к Борису.

– Ах ты! Сучок! – схватил его за грудки и подхватил со стула. – Девку забрюхатил, подонок!

Отец Бориса, вначале ринувшийся на подмогу сыну, услышав, в чем дело, присоединился к избиению. Мать Бориса пьяно причитала и призывала «показать мерзавцу, где раки зимуют». Они орали и ругались в три пьяные глотки.

Борис, вначале не понявший, почему они взбесились, растерялся. Отец воспользовался: держал его, вывернув руки за спину, чтобы дяде Васе сподручнее было наносить удары. Мать схватила разделочную доску и норовила огреть сына по голове. Боря решил, что они все вместе сошли с ума, допились до белой горячки. Он не прислушивался к их выкрикам, давно отвык обращать внимание на их алкогольный бред. Он стал вырываться и тут услышал, как в голос плачет Лора:

– Мамочка! Пожалуйста! Не бей меня!

Борис мгновенно озверел. Размахнулся ногой и врезал дяде Васе в пах. Задохнувшись от боли, тот свалился на пол. Борис вывернул шею под каким-то невероятным углом и вцепился зубами в голое отцовское плечо, ниже полоски майки. Отец заорал благим матом и отпустил руки. У матери Борис выхватил доску, швырнул в сторону, со стола полетели бутылки и стаканы.

– Уйди! – прорычал Борис. Она отскочила в угол.

Борис ворвался в комнату соседей. Тетя Люба хлестала раздетую Лору белым выпускным платьем:

– Шлюха! Проститутка! Девка подзаборная!

– Мамочка! Не надо! – рыдала Лора.

Краем глаза Боря отметил странное: Лора закрывает руками, точно оберегая самое ценное, живот. Руками обхватила себя за талию, а лицо подставляет.

Он подскочил к тете Любе и пятерней захватил ее волосы на макушке. Чуть не сорвал скальп, отбрасывая женщину в сторону. Она полетела под стол, сметая всё на своем пути, и затихла там, скуля, как паршивая собака, смелая на беззащитных, а против пинка – трусиха.

– Я с тобой, я с тобой! – быстро говорил Боря, обнимая дрожащую Лору. – Тихо, тихо, тихо! Не плачь! Где твоя одежда?

То, что ее били голую, Борю разозлило до умопомрачения. Ему хотелось втоптать обидчиков в землю – ногами, пока не превратятся в кашу. Он то уговаривал Лору успокоиться, то выл от невозможности немедленно выплеснуть ярость. Быстро натягивал на Лору юбку, суетился, разыскивая кофточку.

– Они знают, – твердила Лора, – мама увидела, что я беременная. Они всё знают! Боря! Почему у тебя рот в крови? Они тебя ранили?

– Нет! Да! – путался он. – Где кофта? Это не моя кровь, отца схватил зубами.

Ему точно вогнали спицу в мозг – и всё стало ясно. Лора беременна. Носит ребенка, чтоб он сдох! Что делать?

Тетя Люба вылезла из-под стола, когда в комнату протиснулись остальные побитые жильцы, присоединилась к ним.

Они стояли как две вражеские группы: четверо пьяных родителей и дети напротив. Боря закрывал спиной Лору. Она была выше ростом, в зеркале трюмо он видел ее испуганные глаза, растрепанные волосы и собственное неузнаваемое лицо – перекошенное от ярости, с кровавыми губами.

– Зверь! – обозвала его мать.

– Волчара! – подтвердил отец, зажимавший ладонью укушенное плечо.

– Ублюдок! – кипятился дядя Вася. – Как он мне врезал!

– И мне! – вставила тетя Люба. – Чуть не убил!

– Заткнитесь! – рявкнул Боря.

Он выставил вперед кулаки. Руки дрожали, и весь он сотрясался от злости.

– Только троньте Лору! Сволочи! Разорву на части! Ясно?

– Кобель бешеный! – истерически воскликнула тетя Люба. – Дочку испортил! Куда нам теперь с ней?

– Мы тебя, поганца, жениться заставим! – угрожал дядя Вася. – Женилка выросла? Девку оприходовал? Неси ответственность!

То, что он женится на Лоре, Борис знал всегда. С раннего детства Лора была для него и подругой, и сестрой, и невестой, и женой – единственной избранницей. Что еще прибавить к этому абсолюту, клокочущий мозг Бори понять не мог.

Его молчание было истолковано как позорное предательство. Родители Лоры наперебой, с пьяным вдохновением стали его обзывать и стыдить. Мать и отец Бориса не могли сообразить, что им выгоднее, женить сына или отказаться от всего, помалкивали.

– Скажи, что мы распишемся, – тихо подсказала Лора.

– Мы распишемся! – повторил он, перекрикивая ругань. – Закройте свои грязные пасти! Молчать, я сказал! Все, концерт окончен! Но напоминаю: если кто-то из вас пальцем до Лоры дотронется, в землю урою!

– Подарил бог зятька! – всхлипнула тетя Люба.

– Ну и невеста у нас не сказать чтоб завидная, – поспешно возразила мать Бориса.

Они ушли на кухню: обсуждать молодых, планировать свадьбу и, конечно, обмывать событие.

Боря с Лорой тоже говорили о женитьбе. Расписывают в ЗАГСе. До этого, кажется, надо подать заявление. А как его писать? Во многих отношениях они были наивными, не ведающими элементарных правил и реалий окружающего мира детьми. Грибы, выросшие на помойке. На помойке иногда вырастают хорошие съедобные грибы.

Лоре оставалось сдать два экзамена за среднюю школу, получить аттестат и сходить на выпускной вечер. Тетя Люба не нашла ничего лучше, как прийти в школу и растрепаться о состоянии дочери. Мать Бори не скупилась на рассказы соседкам и приятельницам: как-де сына, которому только восемнадцать стукнуло, окрутили и завлекли. Боре было плевать на общественное мнение. А Лора, превратившаяся в позорный объект насмешек и косых взглядов, боялась одна, без Бори, выходить на улицу.

Им, прежде никогда не сталкивавшимся с бюрократическими бумажными играми, пришлось пройти по кругам ада: объясняться с заведующей ЗАГСа, сидеть, как перед пыткой, в очереди в женской консультации, чтобы получить справку о беременности, потом в другой очереди в райсовете за разрешением на брак, ведь Лоре только через полгода исполнится восемнадцать, потом снова в ЗАГСе…

Счастливый кокон их мирка, из которого нужно было выползать, совершать идиотские и необходимые действия, разительно отличался от суетной и нервотрепной действительности. В очередной раз Боря убедился, что все кругом – кретины и дебилы, и только они с Лорой – нормальные и правильные.

Родители устроили свадьбу, «чтоб как у людей». Вынесли мебель из большой восемнадцатиметровой комнаты, заставили столами, наварили холодца, нарубили салатов, навертели голубцов, закупили водку и вино – на первые часы, для последующих – самогон.

Гости, такая же местная пьянь, как и родители, кричали «Горько!» и скабрезно шутили о скором потомстве. Лора, в выпускном платье, обернувшемся свадебным, с гипюровой фатой на голове, радостно улыбалась. Поэтому Борис терпел свадебку. Но когда дошло до пьяных песен и плясок, утащил жену в ванную – надежное их убежище.

– Нам никто не нужен! – в тысячный раз повторял он. – Почему какая-то толстая тетка имеет право сказать «Объявляю вас мужем и женой»? Пошли они к такой-то матери! Нам никто не указ! Чего они лезут? Ненавижу! Ты, я – все! Больше никого!

– И ребеночек, – напоминала Лора, – который родится. Ты его будешь любить?

Борис неопределенно мычал. Любить кого-то, кроме Лоры, он решительно не мог.