Датчики свидетельствовали о том, что соляролог-два, попавший под раздачу, знает что-то конкретное, но не решается придавать свои знания огласке из-за сомнений в доли их достоверности. Существовал риск. Капитан же находился в таком состоянии возбуждения, что готов был идти напролом и был согласен на любой риск, лишь бы обладать информацией. Её тот и стал выбивать из бедолаги соляролога, воспользовавшись виртуальным каналом тактильного контакта.

Координатор был единственным свидетелем этой сцены, так как для остальных капитан перекрыл инфо-порталы. Для них был объявлен кратковременный перерыв с отключением, вид принудительной изоляции, из режима которой можно было выйти только вернувшись на совещание согласно допуска. Уровень комфортности в режиме изоляции понижался до степени физиологического минимума как при дрейфе после аварийного катапультирования. Допуск в данный момент, естественно, был закрыт. И мог оставаться закрытым до двух часов, согласно капитанским полномочиям. Времени более чем достаточного для насилия.

Ситуация не могла разрешиться компромиссом и координатор вынужден был вмешаться. Обоих нужно было попросту спасать – соляролога от капитана, капитана от себя самого.

Он знал с кем имеет дело – не в первой,– и потому нужно было действовать жёстко.

Капитана встряхнул электрический разряд, отвлекший его от жертвы и переключивший агрессию на посторонний раздражитель. Вслед за этим было пресечено предсказуемое нападение на образ ковбоя, в который воплотился координатор в виртуальном пространстве. Ковбой-миротворец – вполне подходящий, с точки зрения конфликтной психологии образ, не подавляет, как, нечто огромное, как Кинг-Конг или Годзилла, и не унижает, как цирковой укротитель.

Координатор принял решение не гасить агрессию капитана игрой в корриду с рыцарем-кентавром – слишком быстро среагировал тот с перевоплощением. Капитан видел в действиях ковбоя покушение на собственный статус, и решением в его понимании, было только физическое устранение оппонента.

В таком случае шоковая терапия с наведенной амнезией была единственно приемлемым способом разрешения проблемы.

Координатор встряхнул хорошенько капитана, чтобы тот вышел из истерики, встряхнул, но чуть слабее, соляролога-два, чтобы тот вышел из предступорного состояния, и вколол обоим антидепрессант, побочным действием которого было устойчивая амнезия на недавние события. На Земле этот препарат был запрещен, но здесь его применение было в порядке вещей.

Сон, в который координатор погрузил обоих, должен был продлиться двадцать минут—времени вполне достаточного, чтобы восстановить силы и сделать внушение под гипнозом.

–Вы спокойны и вам тепло,– ровным голосом произнес координатор.– Если меня слышите, кивните.

Соляролог-два кивнул головой.

–Когда проснетесь, вы расскажите капитану всё, что вы знаете. Дайте ему понять, что вы только собрали информацию и не более того. Принятие решений прерогатива капитана. Не отказывайтесь от своих слов, но и не соглашайтесь делить с ним риск от принятого решения. Вы меня понимает?

Кивок в подтверждение.

–Сейчас вы будете спать. Проснётесь через двадцать минут и спокойно приступайте к работе. Вы не будете помнить о насилии над собой. Капитан, кстати, также ничего помнить не будет.

Капитан… Координатор уже не в первый раз утихомиривал вспышки его бурного темперамента. Даже полуторасуточный больничный не пошел ему впрок. С другой стороны – прекрасный организатор и везунчик… Подобные в корпорациях нарасхват, и таким прощают многое… Хотя бы его одержимость идеей найти и разоблачить женщину среди экипажа.

Но почему только одну?

* * *

Совещание возобновилось через полчаса.

Докладывал соляролог-два, «второй».

Да, ожидается эруптивный протуберанец в желаемом квадранте. Плотность ожидается на порядок выше средней – это плюс. Еще плюс – известно точное время эрупции. Минус – протуберанец ожидается недолговечный и высотой близкой к минимально критически допустимой, плюс-минус столько-то мегаметров. Вопрос состоит – в плюс или в минус . На это нельзя дать однозначный ответ. По крайней мере, он дать не может.

Стопроцентная достоверность только того, что плотность будет на порядок выше средней.

Он и рад был бы этого не оглашать, но язык было не унять, и его вибрации и биение о зубы порождали, вкупе с дыханием, звуки, сливающиеся в слова, которые затем составляли фразы. В них была информация, которая всеми воспринималась неоднозначно.

«Второй» оперировал не фактами, но оперировал вероятностью. Наибольшая её плотность ожидалась именно в таких-то координатах и в такое-то время «Ч». У них, судя по выкладкам, есть все необходимое, чтобы попасть в нужное место и в нужный час.

Оставалось лишь оценить риски.

По его мнению, риск был пятьдесят на пятьдесят, как монету кинуть. Пан или пропал. Очень высокая, для этих условий, степень. Если пропал, то пропадешь по-настоящему. И праха не останется. Возможно, слишком скоропалительные выводы, но это видение решения проблемы сквозь призму его знаний.

В ход доклада вмешался «третий».

Он утверждал, что риск не так уж и высок. Речь пойдет скорее не о жизни и смерти, а о сроках возвращения к Земле, потому что, по его мнению, протуберанец действительно ожидается высотой близкой к минимально критически допустимой, только допуски на порядок ниже, чем у его коллеги. Всё не столь фатально. Риск угодить в корону отсутствует напрочь.

Сам же он не решался объявить свои выкладки первым, потому что ничего не мог сказать о плотности выброса. Данные о плотности – всецело заслуга соляролога-два.

«Третий» закончил.

Для окончательного принятия решения предстояло выслушать мнение «первого».

Подобные номера на корабле не означали ничего – ни степени превосходства, ни какого-либо квалификационного разряда – лишь служили отражением номинального количества. Просто в штате корабельного экипажа было три единицы ученых солярологов и очередность их номеров зависела лишь от даты приема на борт.

Первый молчал.

Соляролог-один был очень пессимистичным прогнозистом и мог своими доводами подвергнуть сомнениям, что бывало не раз, даже самые выверенные теории. Он вообще не терпел понятия риск в расчетах.

В ожидании разноса, «второй» и «третий» воззрились на экраны, с которых должен был вещать их коллега и оппонент.

Экран был пуст. Время шло, но ничего не происходило.

Это было странным.

Бывало, что для формирования ответа, во время совещаний, специалисту требовалось дополнительное время, и тот брал своеобразный тайм-аут, вывешивая предупреждение.

Предупреждения не было.

Либо «первый» вообразил, что он действительно первый, на которого не распространяются общие правила, либо произошло нечто, что относится к разряду форс-мажора.

Совещания всегда происходили в экранном режиме. Для принятия серьезных решений в виртуальном пространстве находиться запрещалось. Капитан, нарушивший запрет, уже поплатился за это, неся более чем смутные воспоминания об обстоятельствах совершённого проступка, но очень яркие об испытанной боли, еще более крепкого осознания виноватости.

Судя по тому, что он еще во главе корабля – наказание было низкой степени. Средняя могла привести к недееспособности от нескольких часов до нескольких суток. О высшей никто ничего толком сказать не мог, кроме того, что до неё дело ни разу не доходило и это была явно не смерть, но что-то похуже её.

Вблизи преддверия раскаленного ада смерть не пугала. Здесь она могла просто заменить собою жизнь так быстро, что сознание просто не успевало осознать факта кончины.

Когда корабль входил в корону или его слизывал протуберанец, те, кто был в нем, должно быть, и не верили в то, что они уже мертвы. Ходили слухи, подобные тому, что при таком быстром распаде плоти сознание не успевает разрушаться и, уже несуществующий в реальности, человек продолжает существовать в своем сознании – сам в себе. Как в субъективном коконе, не соприкасающемся с реальностью или как собственная, индивидуальная вселенная, в которую нет посторонним входа и нет выхода из неё ему самому. Да и зачем. Когда ты сам вселенная – не имеет значения, что ты не существуешь для других, которые для тебя перестали существовать. В себе вселенная, в себе вечность.