Данди почти не ощущает вкуса еды с праздничного стола; автоматически поддерживает беседу. Улыбается в ответ на проницательно-обеспокоенный взгляд Сабира Идрисовича. Дует на слишком горячий чай, смеется шутке Рафика. Ему наверняка станут задавать вопросы, но к счастью не сейчас.

- Ну Мадииии, тебе же семь! – Насмешливо тянет Рафик. – Ты сама читаешь уже года три, ты ходишь в школу. И просить папу почитать сказку?! Ты серьезно?!

Пирожные съедены, как и праздничный ужин, на завтра намечается визит Мадининых одноклассников. Она капризно выпячивает нижнюю губу, в ее больших карих глазах-вишнях почти слезы.

- Да! Я хочу! Пусть папа почитает про девочку, Луненка, Мишку и злого волшебника! И пофигу, что ты думаешь, Раф! Это МОЙ день рождения!

- Я готов послушать. – произносит Данди совершенно искренне.

- И я! – тут же откликается Брут.

В самом деле – из всего пласта человеческой литературы, детская вызывает у них обоих больше всего эмоций и дает больше всего информации. Особенно в поэтической форме, когда строфы запоминаются сразу после прочтения, совершенно без участия цифровой памяти. Данди пробовал читать какие-то взрослые стихи – получалось ловить отдельные образы органической частью мозга, насильственно отрезая логику и структуру. С детскими было проще.

Добродушно улыбаясь, Сабир Идрисович берет с полки одну из книжек в чуть растрепанном переплете, открывает, вопросительно обводит глазами присутствующих.

Данди, Брут и Мадина глядят с ожиданием; Рафик иронично поводит бровями, но не исчезает в своей комнате и не утыкается в планшет – пристраивается на диване рядом с Брутом, принимает самый что ни на есть независимый вид.

Кашлянув, Сабир Идрисович приступает к чтению. Тембр его голоса и интонации как нельзя лучше подходят сказкам, и Мадину можно понять – это куда интереснее, чем читать самой.

Все, что Данди усвоил после прочтения некоторого количества детских книжек – для человеческих детей придумывается особый мир. Его не стоит путать с реальностью, он предназначен для того, чтобы человеческие дети максимально безболезненно перешли в мир взрослых. Им придумывают в качестве друзей часто совершенно фантастических существ.

Глядит Луна в окошко

А луч ее дрожит

И лунною дорожкой

По зеркалу бежит

Бежал, бежал - и на пол

Вдруг спрыгнул, как живой

Нескладный, косолапый,

С ушастой головой,

Как спички, руки тонкие,

Картофелинкой нос,

Малюсенький мальчонка,

До кошки не дорос…

Или оживляют детские игрушки.

- Давай поплачем вместе

Сказала, - ты и я

И лунный мальчик в кресле

Заплакал в три ручья

И тут-то странный шорох

Послышался в углу

Зашевелился ворох

Игрушек на полу

И вышел к детям бурый игрушечный медведь

- Молчать! сказал он хмуро

Довольно вам реветь

А еще для детей специально придумывают злодеев. Теоретически они предназначены для подготовки детей к трудностям жизни, хотя, по мнению Данди, злодеи из детских книг и фильмов со своей задачей совершенно не справляются.

…и ветер как-то раз

В лесу посеял семя,

Чуть видное для глаз.

В дождливую погоду

То семечко взошло

И деревом-уродом

До неба доросло.

Раздался голос страшный:

«Вот я вас всех сейчас!»

И глянул глазом красным

Волшебник Одноглаз.

Несмотря на отсутствие логики и странных персонажей, сказка Данди понравилась. По пути домой он шевелит губами, повторяя про себя отдельные строчки. Рифмованные словесные конструкции такие привязчивые.

Брут по-видимому тоже вертит историю в голове, потому что произносит вдруг:

- Этот Одноглаз в точности как хуонс с Брауни-2. Деревья там почти разумные, я про них читал, давно еще. Сказка была написана задолго до колонизации – откуда автор знал про хуонсов?

Данди чуть приподнимает уголки губ.

- Автор и не знал. Просто у людей богатая фантазия.

- Это хорошо наверное – иметь богатую фантазию. Мне в ОЗК как-то дали задание – придумать и нарисовать что-то, чего я раньше не видел. А я не смог.

- Люди тоже далеко не все умеют придумывать то, чего никогда не видели. Если тебя это утешит.

========== Подозреваемый ==========

«Гребанный ублюдок! Мразь! Ты сдохнешь, сдохнешь…! Хотя сдохнуть это слишком милосердно! Я заставлю тебя почувствовать то, что чувствую сам, клянусь…!»

Сабир Идрисович останавливает запись и выделенное крупным планом лицо человека на голоэкране застывает в гримасе ненависти.

- Вспомнили, мистер Грунски? Это вы в зале суда два года назад.

Карел Джордан Грунски, сидящий в допросной напротив инспектора и незаметной тенью пристроившегося в углу Данди, хмыкает, глядит исподлобья, ссутулив плечи. Расплывшийся, грузный, с резкими чертами лица, широким кривым ртом, зачесанными назад бесцветными волосами и светлыми глазами навыкате, он, кажется, буквально излучает раздражение, гнев и неприязнь.

«Крайне неприятный тип» – думает Данди отстраненно, тогда как его сенсоры монотонно фиксируют состояние допрашиваемого – изменение сердечного ритма, потоотделение, реакцию зрачков, мелкую моторику.

- И на что вы намекаете, позвольте спросить?!

Сабир Идрисович чуть склоняется вперед, сверля собеседника взглядом.

- Просто хотелось бы уточнить, что вы имели в виду, произнося фразу «я заставлю тебя почувствовать то, что чувствую сам». Вы тогда потеряли сына, можно понять ваш гнев. За злые слова нет уголовного наказания, даже если расценить их как угрозу. Но теперь дочь доктора Рэнда мертва, - инспектор переключает проектор, выводя на экран накрытое до подбородка тело девушки и приближая ее лицо крупным планом. – Её звали Лидия, вчера ей должно было исполниться девятнадцать. Безусловно, ее отец чувствует сейчас то, что чувствовали и чувствуете вы. А учитывая тот факт, что ваш служебный флаер засекли камеры наблюдения вблизи свалки, где нашли тело, у нас есть веские основания пригласить вас в участок и задать пару вопросов.

Грунски поднимает голову и несколько секунд сверлит инспектора тяжелым взглядом.

- Веские основания говорите… У вас не было веских оснований наказать мерзавца, который ради личной выгоды принес в жертву моего ребенка, его оправдали «за недостаточностью улик». Если у вас есть дети, вы можете напрячь фантазию и поставить себя на мое место. Теперь вы еще и пытаетесь пришить мне убийство. Чертовы ублюдки легавые…

***

В коридоре Сабир Идрисович шумно вздыхает полной грудью, будто там, в допросной, ему не хватало воздуха, вопросительно глядит на Данди.

- Ну что? Из потока отборной ругани удалось что-нибудь извлечь? Его можно хоть сейчас упечь за оскорбление при исполнении, но…

- Но у вас тоже есть дети, и вы можете поставить себя на его место, - заканчивает за него Данди. – Он этого и добивался. Все что я могу сказать – он был чертовски зол. И немного напуган, ему явно есть что скрывать. Но в основном зол. И он не ответил на прямой вопрос – виновен ли он в убийстве. И даже если бы ответил – при таком эмоциональном фоне судить о правдивости сложно.

- Да уж, вот поэтому допросы с применением детектора лжи и в присутствии служебных киборгов запретили. Слишком велик риск искажения информации.

Данди чуть пожимает плечами.

- Ну, я не служебный киборг. Все что я делаю… Это может помочь в расследовании, но никак не поможет в суде. Но если дойдет до суда, этот тип способен настроить против себя всех присяжных и без веских доказательств.

- Это точно.

- Люди слишком большое значение придают внешнему облику, - задумчиво произносит Данди. – И учат этому своих детей. Помните?

Ну кому такой я нужен?

Каждый выставит за дверь

Не желают даже лужи

Отражать меня теперь…

- Ого, запомнил! – хохотнув, инспектор хлопает Данди по плечу. – Вижу, сказка тебя впечатлила.

- Она… странная. Как и все сказки. Отражает реальность словно в кривом зеркале. Но это все еще реальность.