Мама сунула в рот кусочек мяса, который ей удалось отщипнуть.

– Ну, а у тебя самой какой проект? – спросила она.

– Пока не знаю. Все мне твердят, что надо думать об учебе – как будто я не отличница еще со времен детского сада!

– Моя талантливая Роза! – пылко сказала мать, и я сделала над собой усилие, чтобы не разозлиться.

– Можно устроить турнир по домино с viejitos в качестве тренеров, – предложила я. – Ксиомара может давать уроки сальсы и бачаты. И угощать всех pastelitos и кубинскими сэндвичами – такой оммаж Хемингуэю, и еще устроить конкурс, кто поймает самую большую рыбу.

– Все это очень… по-кубински, – отметила мать.

Моя улыбка погасла. Мне стало некомфортно от необходимости отстаивать перед ней свою идею. Я откашлялась:

– Ну, bodega все это спонсирует, ну и в нашем городе действительно много людей латиноамериканского происхождения, не только с Кубы, так что все логично.

– Латиноамериканского происхождения? – переспросила Мими, уперев руку в бедро.

– Обобщающий термин, – сказала мать.

Мими подняла глаза к потолку:

– Eso no es un palabra[34].

– Это просто выражение, не заморачивайся, – сказала мать, а потом ухмыльнулась: – Ты заметила, как она размахивает руками, когда сердится? Того и гляди, самолет приземлится.

Мими расхохоталась, и даже мне пришлось подавить смешок.

Потом мы все вместе поужинали bistec empanizado[35]. Моя мама сидела напротив меня, свернувшись на стуле, и улыбалась, пока Мими рассказывала ей последние сплетни о соседях. Дождь снаружи начал утихать, и я погрузилась в уют нашего совместного ужина. Интересно, как долго она пробудет здесь на этот раз?

– Какие у тебя завтра занятия? – спросила мама, вставая, чтобы сварить кофе. Мими отнесла тарелки к раковине.

– Завтра воскресенье, – сказала я. – Хотя на самом деле это неважно, потому что они все онлайн.

– Я бы так не смогла. Мне нужен внешний контроль, – заметила она совершенно серьезно.

У Мими вырвался резкий смешок. Он тут же оборвался, но мы успели его услышать.

И вся установившаяся легкость разлетелась в один миг, словно упавшая на пол тарелка. Ножи и вилки злобно клацали, пока Мими мыла их в раковине. Мама насыпала сахар в железную чашку, просыпав часть на стойку – кто-нибудь потом уберет. Она плеснула в чашку первую порцию жидкости и принялась быстро стучать ложечкой, размешивая сахар в горячем эспрессо и взбивая возмущенную пену – обязательный атрибут кубинского кофе. Губы Мими сложились в тонкую линию – знакомая гримаса раздражения.

Казалось, кто-нибудь сейчас взорвется. Что называется, добро пожаловать домой.

Я взяла свой ноутбук и поднялась на ноги.

– Пойду доделаю кое-что.

У себя в комнате я принялась напряженно вышагивать перед своим алтарем, стоявшим на небольшом ночном столике. А в глубине дома мама и бабушка начали ссориться.

– Она вернулась, – поведала я фотографиям отца и деда. Молчание. Впрочем, какого ответа я ожидала от этих мужчин у себя на столе?

Я ведь совсем ничего о них не знаю. Как и о своей родине.

– Где то ужасное желтое одеяло с маргаритками? Оно мое любимое. – Из коридора раздался мамин усталый голос, и дверцы шкафчика с постельным бельем скрипнули.

– No me grites[36]! Где-то в шкафу, – крикнула бабушка из кухни. Я негромко включила радио.

– Его нет, – уже тише сказала мама. Было слышно, как она, роясь в шкафу, постукивает по стене, отделявшей коридор от моей комнаты, и сердится, ничего не обнаружив. Я достала из шкафа мягкую футболку для сна.

Мама крикнула:

– Не могу найти!

Я вытерла лицо салфеткой для снятия макияжа.

– Oye, pero оно там лежит, я видела! – огрызнулась Мими.

– Его тут нет, – тяжело и устало вздохнула мать. – Ладно, тогда возьму синее.

Я погасила лампу, залезла в кровать и свернулась клубочком под одеялом – желтым, с маргаритками. От него всегда пахло фиалками и солнечным светом.

Проснувшись, я увидела на полу своей комнаты соль. Я села на краешек кровати, сонно потирая глаза и пытаясь сообразить, откуда тут взялась эта зернистая субстанция.

В дверном проеме, опираясь на косяк, стояла мама. Ее распущенные волосы рассыпались по плечам, а одета она была в короткий топик медового цвета, открывавший загорелую талию.

– Осторожно. Мими моет полы.

Я почувствовала сильный розмариново-лимонный запах. Мими не просто моет полы, она их драит. Я постепенно начала различать звуки музыки, которая меня и разбудила. По звучанию песня была похожа на старую кубинскую мелодию, с ритмом, под который легко можно кружиться в танце, несмотря на то, что в тексте шла речь о святых, духах и спасении. Кассеты Мими. Ее плеер был настолько древним, что не стоило удивляться – работал он так себе, но она считала это частью ритуала.

Обычно ее дни уборки меня успокаивали. Звуки и запахи свежести вселяли уют, но сейчас, глядя на напряженную позу матери, я задумалась о том, каково это, когда тебя каждый раз встречают таким образом.

– Судьба у меня такая. – Она пожала плечами и отвернулась. – Я перестала переживать по этому поводу лет в двенадцать. Кофе на кухне.

Я прошла по доскам, избегая залитых чистящим раствором щелей между ними. Мими была на середине прихожей – то есть уже практически закончила. Увидев меня, она тут же наклонилась проверить, надела ли я носки. Как будто я первый раз в доме, где присутствуют моя бабушка и швабра!

В гостиной курилось сандаловое благовоние, но в воздухе еще стоял запах шалфея, который Мими всегда зажигала первым. Я налила себе чашку кофе и включила ноутбук. Старичок пробуждался ото сна медленнее, чем обычно, а учитывая, что мама дома, он будет еще несколько минут ловить вай-фай, прежде чем загрузит мою почту. Я уселась поудобнее.

– Покажи свои фотографии, – попросила я.

С телефонами мама не дружила – постоянно их теряла, но свой цифровой фотоаппарат берегла как зеницу ока. Она включила его и подала мне. Я пролистала последние снимки. Здесь были кадры, которые она выкладывала в свой онлайн-фотоальбом, но не только. Огромные подсолнухи на стене чьей-то столовой. Поле, заросшее дикими цветами, рядом с художественной студией. Уставшие, но улыбающиеся ковбои со шляпами в руках. Порт, который так и манит выйти в море. Лимонные деревья, усыпанные плодами, звезды, мерцающие над заливом, тенистые переулки, покрытые слоем опавших лепестков…

Я подняла глаза: мать смотрела на меня, ожидая реакции, и грызла ноготь большого пальца.

– Очень хорошие фотографии, – сказала я. – И ковбои довольно милые.

Она с облегчением засмеялась.

– Это для школы в Остине. Их спортивной команде нужен был новый имидж. Слышала, что следующий матч по баскетболу они выиграли.

В кухню вошла Мими, в одной руке – пучок сладко пахнущих трав и вязаная сумка, в другой – черный железный казанок. Она с громким звуком бросила все это на кухонную стойку, посмотрела на нас и возмущенно произнесла:

– Nadie me ayuda[37].

– Я сделала кофе, – сказала мама.

– А я вообще только что проснулась, – пожала плечами я.

На Мими наши отговорки не произвели впечатления. Она зажгла уголек и бросила его в котел:

– В hierba[38] полно сорняков. Пойдите прополите.

– А ты нам заплатишь? – поддразнила мама.

Мими возмущенно фыркнула, но ее губы слегка дрогнули в улыбке. Она бросила в котел несколько сушеных листьев, цветов и корешков, и пахучий дым поплыл по комнате. Мы все на мгновение замерли, наслаждаясь запахом ее домашних благовоний.

– У нас сейчас начнутся галлюцинации? – спросила мама.