Сибил издала глубокий вздох скрытого удовлетворения.

– Вы так хорошо все понимаете, – сказала она.

– Разумеется. Именно для этого я здесь и нахожусь, не так ли?

– Да. Да, конечно, – ответила Сибил, испытывая блаженство.

Он сдвинул повыше браслет на ее руке и стал считать пульс. Сибил не сомневалась, что он стучит, как колеса поезда на стыках рельсов. Когда доктор отнял руку, она, постаравшись, насколько могла, придать голосу беззаботность, сказала:

– Я только что написала открытку вашей старой подруге. Верити Престон.

– В самом деле?

– Пригласила ее пообедать здесь со мной в субботу.

– Да?

– Вам, наверное, приятно встретиться снова после долгого перерыва.

– Ну да. Это было очень давно, – сказал доктор Шрамм. – Мы сталкивались в мои студенческие годы. – Он взглянул на часы. – Вам пора отдыхать.

– Вы должны тоже прийти в субботу, сможете поговорить с ней.

– Было бы замечательно.

Но оказалось, что как раз в субботу он должен быть в Лондоне, чтобы повидаться с другом и коллегой, который неожиданно прилетел из Нью-Йорка.

Верити тоже никак не могла приехать в «Ренклод», поскольку уже была приглашена на обед в другое место. Позвонив Сибил, она сообщила, что не виделась с Пру: миссис Джим доложила, будто та находится с друзьями в Лондоне.

– Значит ли это, что она с Гидеоном Маркосом?

– Понятия не имею.

– Наверняка с ним. А что насчет этого мерзкого Пэ Ка?

– О нем – ни слуху ни духу, насколько мне известно. В «Корабельных новостях» сообщалось, что «Посейдон» прибыл в Саутгемптон позавчера.

– Ну, скрестим пальцы на удачу. Может, пронесет в конце концов?

– Вряд ли, – ответила Верити.

Разговаривая, она смотрела в открытое окно. По липовой аллее к ней приближалась, шаркая ногами, безошибочно узнаваемая фигура.

– Твой пасынок, – сказала она в трубку, – уже здесь.

Клод Картер был одним из тех существ, чья внешность точно соответствует характеру. Он выглядел – и отчасти был – туповатым. Казалось, он не в состоянии ни с чем и ни с кем встретиться лицом к лицу. Возраст его приближался к сорока, но лицо было сплошь усеяно пубертатными прыщами. Очень маленький подбородок, вороватый взгляд за толстыми стеклами очков, редкая бороденка, мышиного цвета сальные волосы, вяло свисающие до середины шеи.

Из-за его физической неприглядности Верити даже испытывала к нему что-то вроде пугающей жалости. Это чувство вырастало из мысли о том, что он не может быть таким же ужасным, как его внешность, и что, вероятно, к нему отнеслись несправедливо – прежде всего его Создатель, а может, и учителя (его выгнали из трех школ), и сверстники (все они над ним измывались), и жизнь в целом. Его мать умерла при родах, и он был еще младенцем, когда Сибил вышла замуж за его отца. Тот погиб спустя полгода во время бомбардировки – Верити мало что о нем знала, если не считать того, что он коллекционировал марки. Клода вырастили бабушка с дедушкой, которые его не любили. Эти обстоятельства, когда Верити думала о них, вызывали в ней смутное чувство общей вины, коему она не могла найти оправдания и которого, разумеется, отнюдь не разделяла его мачеха.

– Клод?

– Верити, он самый.

Она пригласила его войти; он сидел в ее солнечной гостиной так, подумалось ей, словно ждал вызова. На нем была футболка, сшитая словно бы из мешка из-под блинной муки, с изображением пышногрудой дамы и надписью: «Всхожесть гарантирована», а модно обтягивающие джинсы были ему настолько тесны, что явно причиняли неудобство.

Он поведал Верити, что побывал в Квинтерн-плейсе, где нашел только миссис Джим Джоббин, сообщившую ему, будто миссис Фостер уехала и не сказала, когда вернется.

– Не слишком гостеприимно, – заметил он. – Она заявила, что адреса Пру якобы тоже не знает. Я спросил, кто пересылает им корреспонденцию. – Он троекратно с силой втянул носом воздух, издав трубный звук, который заменял ему смех, многозначительно посмотрел на Верити и добавил: – При этом вид у миссис Джим сделался довольно глупым.

– Сибил лечится, – пояснила Верити, – и ни с кем не видится.

– Как, опять? И что у нее на сей раз?

– Она очень истощена и нуждается в полном покое.

– Я думал, вы скажете мне, где она. Потому и пришел.

– Боюсь, не могу, Клод.

– Вот незадача, – раздраженно заметил он. – Я на вас рассчитывал.

– Где вы остановились?

– Пока там, в Квинтерне.

– Вы приехали на поезде?

– На попутках.

Верити чувствовала себя обязанной поинтересоваться, завтракал ли он, на что Клод ответил – нет, после чего пошел за ней на кухню, где она накормила его, выставив на стол холодное мясо с соусом чатни, хлеб, масло, сыр и пиво. Он съел почти все, после чего за чашкой кофе выкурил сигарету. Верити стала расспрашивать его об Австралии, он сказал, что в ней нет ничего хорошего, совсем ничего – разумеется, если вы не располагаете солидным капиталом. Если капитал имеется, все в порядке.

Потом он проследовал мимо нее обратно в гостиную, и она начала приходить в отчаяние.

– По правде сказать, – признался Клод, – я рассчитывал на Сиб. Так случилось, что я попал в полосу невезения. Ничего страшного, но… вы понимаете.

– Какого рода невезения? – вырвалось у нее помимо собственной воли.

– Испытываю нехватку.

– Денег?

– А в чем еще можно испытывать нехватку? – ответил он и издал свой троекратный носовой рык.

– А та сотня, которую она послала вам на Тенерифе?

Он ничуть не смутился, не стал выглядеть более виноватым, чем прежде.

– А она ее послала? – переспросил он. – Очень характерно для этой чертовой Клэссик-Лайн. Типичная для них неэффективность.

– Деньги не дошли?

– Разве я был бы пустой, если бы дошли?

– Вы уверены, что не истратили их?

– Обижаете, мисс Престон. – Он вяло изобразил негодование.

– Простите, если обидела. Я могу одолжить двадцать фунтов. Это поможет вам продержаться. И сообщу о вас Сибил.

– Не совсем нормально скрывать от меня, где она, но в любом случае спасибо за помощь. Долг я, разумеется, верну, не беспокойтесь.

Она направилась в кабинет за деньгами, он снова поплелся за ней. Ей стало не по себе, что он увидит, где она хранит деньги на хозяйственные расходы, и в коридоре она сказала ему:

– Мне нужно сделать звонок. Подождите меня в саду. А после этого, боюсь, нам придется расстаться, у меня неотложная работа.

– Я понимаю, – ответил он, стараясь сохранить достоинство.

Когда она вернулась, он слонялся возле парадной двери. Она отдала ему деньги.

– Здесь двадцать три фунта. Если не считать мелочи, это все, что у меня есть сейчас в доме.

– Вполне понимаю, – чинно повторил он и, бросив на нее свой вороватый взгляд, добавил: – Конечно, мне не пришлось бы унижаться, если бы у меня была она.

– Боюсь, я не совсем вас поняла.

– Если бы у меня была Марка.

– Марка?

– Та, которую завещал мне отец. Знаменитая.

– А я и забыла о ней.

– Будь вы на моем месте, не забыли бы. «Черный Александр».

Теперь Верити вспомнила. Эта история всегда напоминала ей рассказ из ежегодника для мальчиков. Отец Клода унаследовал марку из тиража, который был изъят в день выпуска по причине допущенной при печати зловещей ошибки: в середине лба царя Александра оказалось черное пятно. Считалось, что это единственный сохранившийся экземпляр и что сто́ит он бешеных денег. Морис Картер был убит во время бомбежки, находясь в увольнении. Когда коллекцию его марок выдали из банка, «Черного Александра» в ней не оказалось. Его так никогда и не нашли.

– Странное это было дело, – сказала Верити.

– Судя по тому, что мне рассказали, чрезвычайно странное, – подхватил он со своим необычным «смехом».

Верити не стала поддерживать разговор дальше. Клод сказал, что ему пора уходить, и шаркнул ногой по гравию.

– До свидания, – попрощалась Верити.