Ужасное известие о массовых расстрелах мирных жителей, подготовка к которым велась гитлеровцами в глубокой тайне, всколыхнула весь город. В тот же день Бобруйский подпольный комитет дал срочное указание группам развернуть немедленную агитацию среди жителей, а также призвать все еврейское население как можно быстрее уходить в леса, под защиту партизанских отрядов. Вскоре патриоты (в основном это были женщины) распространили по Бобруйску выпущенное подпольным парткомитетом обращение к населению города, в котором предлагалось всем гражданам выходить в леса, объединяться и становиться на путь вооруженной борьбы.

Этот призыв нашел горячий отклик в сердцах бобруйчан: вместе с уцелевшим еврейским населением город покидали и многие члены антифашистских организаций и групп, все те, кому нельзя было больше оставаться в Бобруйске, кто мог вызвать хоть малейшее подозрение у фашистов. Через руководство отдельных групп им выдавались пропуска, заготовленные Иваном Химичевым, Виктором Ливенцевым, Андреем Колесниковым и Алексеем Сарафановым. Активизировало свою деятельность и подполье.

Чудовищным и диким было злодеяние фашистов, уничтоживших в течение одних только суток многие тысячи беззащитных жителей Бобруйска, в основном — женщин, детей, стариков. Однако никто из нас не мог тогда подозревать, что буквально на следующий же день, 6 ноября, в канун 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, в оккупированном городе разыграется новая кровавая трагедия, которая затмит своими масштабами и изуверством только что совершенное гитлеровцами преступление.

В ночь на 7 ноября над северо-восточной частью Бобруйска, там, где находились бастионы старинной Березинской крепости, вспыхнуло и высоко взметнулось вверх огромное багровое зарево. Почти тотчас же оттуда донеслись приглушенные расстоянием крики, частая дробь автоматных и пулеметных очередей. В воздухе запахло гарью. А через несколько минут немного левее, в стороне, вспыхнул еще один сильный пожар и одновременно с ним, заглушая человеческие возгласы, тяжело и размеренно ударили пулеметы.

Ни для кого в городе не было секретом, что на территории бобруйской крепости с первых же дней оккупации фашисты создали один из самых крупных в Белоруссии лагерь военнопленных. Немногие чудом спасшиеся узники, нашедшие приют у гражданского населения, с ужасом рассказывали о невиданном произволе, об истязаниях и голоде, о зверских пытках, терроре и казнях, царивших в лагере. Живущие поблизости от крепости изо дня в день видели за проволочной оградой лагеря целые штабеля из тел замученных насмерть военнопленных. На колючей проволоке, в два-три ряда окружавшей крепость, тут и там зловеще темнели десятки окровавленных и почерневших трупов. Они висели так неделями для устрашения всех тех, чью волю и стойкость не могли сломить никакие мучения и кто день и ночь мечтал об одном — о побеге из этого ада.

И теперь, видя охваченную пожаром крепость, слыша леденящие душу крики, горожане, так и не сомкнувшие глаз в ту ночь, не могли не понять, что в лагере происходит что-то ужасное. Никто еще не знал всех подробностей творимого фашистами злодеяния, но в том, что в эти минуты беззащитно и совершенно безвинно гибнут советские люди, сомневаться, увы, не приходилось. И бобруйчане, подавленные сознанием своего бессилия, молча глядели на зловещее багровое зарево, и большинство из них думали об одном и том же: надо скорее браться за оружие.

А наутро стало известно, что минувшей ночью в бобруйском лагере хладнокровно и умышленно были истреблены тысячи советских людей. Об этом массовом убийстве, жестоком и невероятном, совершенном накануне самого дорогого для всех нас праздника, с болью и гневом рассказывалось в листовке городского подпольного комитета партии, распространенной тотчас же бобруйскими патриотками. Листовка призывала народ беспощадно и сурово карать немецко-фашистских оккупантов:

«Смерть за смерть! Кровь за кровь! Сыновья и дочери свободолюбивого белорусского народа! Вооружайтесь и бейте врага всюду и чем только можно. Становитесь в ряды народных мстителей — этим мы спасем себя и своих родных от уничтожения гитлеровскими убийцами. Партизанская война — война всего белорусского народа. Все, как один, — в ряды партизан!»

Мне не забыть, с каким волнением Лидия Островская, принесшая эту листовку в штаб нашей группы, описывала ужасные подробности той ноябрьской ночи.

Выяснилось, что за несколько недель до трагедии в бобруйский лагерь, который мог вместить не более трех-четырех тысяч человек, стали прибывать один за другим эшелоны, до отказа заполненные военнопленными. Вскоре на территории старинной крепости, где был лишь один каменный дом, а остальные строения — кое-как сколоченные бараки, холодные и дырявые, — не могли вместить и половины согнанных людей. Многие сотни из них, лишенные крова, были вынуждены ночевать, стоя по колено в жидкой грязи. Дневная норма пищи — пол-литра тухлой баланды и одна гнилая репа вместо хлеба. В лагере начались повальная дизентерия, сыпняк и множество других болезней. От невыносимых условий, голода и ран там умирало по нескольку сот человек в день.

Но и этого нацистам было мало.

Днем 6 ноября вокруг территории лагеря были наспех выстроены пулеметные вышки, а вечером на чердак трехэтажной каменной казармы охранники доставили бочки с горючим.

Наступила ночь, и, когда изможденные узники забылись в тяжелом сне, эсэсовцы подожгли здание. В забитых до отказа пылающих помещениях тотчас началась паника и давка. На лестницах и у выхода образовались громадные пробки. Спасаясь от смерти, люди выбрасывались из окон всех трех этажей, но тут же попадали под губительный огонь пулеметов и автоматов.

Расправа длилась всю ночь. Из восемнадцати тысяч человек, которые находились в помещениях, спастись удалось немногим — остальные сгорели. Уцелевших эсэсовские палачи хладнокровно добивали с высокого земляного вала и охранных вышек на ярко освещенном прожекторами плацу.

О зверском, бесчеловечном обращении фашистов с военнопленными в бобруйском лагере нам уже давно и достаточно подробно было известно. Еще в начале октября 1941 года Марии Масюк с большим риском удалось познакомиться и наладить связь с одним из узников крепости бывшим военфельдшером Виктором Фестовым. Ему, как единственному в лагере медику, администрация разрешала время от времени в сопровождении конвоя покидать территорию крепости и появляться в городе, где можно было, хотя и с громадным трудом, все-таки раздобыть кое-что из медикаментов и перевязочного материала.

Используя любую возможность, Мария почти каждую неделю передавала Фестову хлеб, продукты, медикаменты — все, что могла достать для его тяжело раненных и больных товарищей. Несколько позже, когда подпольщики окончательно убедились в добропорядочности Виктора, Масюк по заданию руководства через него наладила связь с военнопленными в самом лагере.

Через Марию узники лагеря передали бобруйским патриотам несколько десятков удостоверений и различных справок, которые принадлежали их умершим товарищам и теперь могли бы принести неоценимую пользу для ведения нелегальной работы в городе. Одновременно Масюк принимала самое активное участие в подготовке и организации побегов военнопленных из крепости — заботилась вместе с другими подпольщицами о надежных квартирах, собирала гражданскую одежду и продовольствие для них.

В середине октября, после того как Виктор Фестов сообщил Марии о том, что гитлеровцы начинают отбор самых здоровых и крепких людей из узников для угона в Германию, было решено немедленно действовать. Поздней ненастной ночью 96 заключенных, сделав несколько подкопов под колючей проволокой, вырвались на свободу. В условленном месте их уже ждали подпольщики. Через некоторое время все военнопленные группами по семь-десять человек были разведены и укрыты на конспиративных квартирах бобруйских патриоток — Лидии Островской, Нины Гриневич, Ольги Сорокиной, Александры Вержбицкой, Марии Саватеевой, Марфы Миловой, Марии Масюк и других. После недолгого отдыха всех спасенных из фашистской неволи ждала одна и та же дорога — в бобруйские леса, к партизанам.