Кто-то любовниц себе собирает, а кто-то вот драки.

Так с кем он еще не схватывался, мой сын и моё воплощённое пророчество?

— С… с Гефестом!

Ну да, с этим не схватывался пока что. Видно, сам понял это.

Потому и схватился.

Не во внутреннем дворе, не в поединке. В мегароне дворца, в драке — смертные друг другу морды так бьют. Боги, правда, тоже бьют — только вот последствий от этого побольше.

Из дворца мне навстречу выскочила Гестия. Крикнула срывающимся от волнения голосом:

— Скорее! Я хотела разнять… а они не разнимаются… я за Герой послала уже!

Но торопиться я не стал. Неспешно прошел по коридорам, усеянным крошевом от стен, разбитыми статуями, испепелёнными цветами, пылью, оставшихся от драгоценных ваз. Прислушался к воинственным выкрикам, ругательствам, боевым кличам (орал в основном мой, Гефест просто ревел. Он легко впадает в неистовство, этот сын Зевса). Постоял у развороченных дверей мегарона, одну даже с уважением тронул пальцем — причудливая ковка была выгнута и перекручена.

А потом уже шагнул внутрь и полюбовался на битву.

По стенам мегарона непринуждённо гуляло пламя. Прогуливалось, мягко ступая, по коврам, вытканным золотыми нитями. Ухало, обнималось с колоннами. Веселясь, танцевало между крошева лавок, столов, стен…

А эти двое давили друг друга в яростных объятиях, хрипя. Казалось — в глотки друг другу вцепятся. Хотя нет, хрипит Гефест, он сверху — навалился и давит, правильно использует вес.

Что использует Арес — непонятно. Может, стратегию какую-нибудь вырабатывает.

А может — задыхается, только вот пальцы на шее у божественного кузнеца размыкать не желает.

Вот извернулся, ударил лбом (хрустнул нос Хромца), грохнул локтем, коленом… да куда ж ты, он же сейчас на тебя и повалится! А-а, что толку смотреть.

Я поднял царственный жезл (откуда он там взялся, в руке? Откуда-то всегда брался) — и драчунов разнесло по разным стенкам. Впечатало накрепко — со всей дури, так, что дальше не захотелось.

— Воины, — сказал, оглядывая поле брани. — Или вам прискучил Золотой Век?

Может, и прискучил. Сплошное благоденствие без конца и края. Роженицы замучались мальчиков воспитывать — куда их столько девать, когда никто не убивает? Тучные стада гуляют по Элладе. Плодятся люди Золотого века, Серебряного (оказывается, их Крон создал, а что мы их не сразу заметили — так медленные они, заразы), Медного (кто создал этих — не знаю, но кто-то создал). Кентавры, нимфы, божки, сатиры… Ешь, пей, веселись, удаль на соревнованиях показывай.

Только вот кому-то мало — на соревнованиях.

— Папочка пришел, — сказал Арес едко, отплевывая ихор. — Сейчас гневаться начнет. Молниями бросаться. Всем по справедливости.

Гефест пару раз ругнулся от противоположной стены. Попытался подняться — и не смог без костылей. Костыли были основательно разломаны и валялись на середине зала — так, будто их как метательные снаряды использовали.

А может, и использовали.

Кузнеца я на ноги поднял мановением руки. Сказал:

— До Пэона дойдешь? Или позвать слуг?

Сын Зевса понуро кивнул головой — пойду. Тяжко, припадая на искалеченные ноги, потащился к выходу.

У выхода его догнал голос Ареса. Какой голос — шипение!

— Помни, что я сказал тебе. Если только на нее посмотришь…

— Отцу пожалуйся, — буркнул кузнец и пропал в коридоре. Правда, перед этим бросил на меня опасливый взгляд… с чего бы?

Помогать наследничку подняться я не стал, да и не требовалось — сам отскрёбся от стены. Смотрел, тяжело дыша, только глаза поблёскивали из-за спутанных смоляных прядей.

«Ты хотел меня видеть… отец?»

Вспыхнуло вдруг под веками, показалось: юноша-пастушок стоит на зеленом холме, сжимает в ладони лук. Позади неспешно выступает коза.

И взгляд — полный предназначения взгляд из-под наползающих на лоб черных волос…

Тот же? Нет.

Другое время, другое отражение. У этого вон золотится на скуле божественный ихоровый кровоподтек. Губы разбиты, нос приплющен, на лбу шишка рогом вырастает. Плечо вывихнуто, что ли? И глаз заплыл, от этого сверлить взглядом отца как следует не получается.

Что вот можно сказать такому своему предназначению?!

— Бездарно дерешься.

Ареса будто молнией шарахнуло. Хотя… Лучше бы молнию и бросил. Откуда оно выскользнуло — непонятно.

— И давно ты повторяешь слова Таната Подземного, отец?

— А ты давно ли сражаешься с калекой? Или решил брать пример с дедули Крона? Бить тех, кто слабее?

— Слабее?!

Глаза сына — черные, как мои — высверкнули нешуточно. Ага, как же, слабее — да этот сын Зевса, когда машет молотом…

— Уран был слабее Крона. Потому что спал. Гефест слабее тебя. Потому что у него есть видимая слабость. И даже ее ты не смог использовать в бою. Свою скорость против его неподвижности. Ты бездарно дрался.

— А ты хотел бы, чтобы я — что? Ударил его по ногам? Лишил костылей? Выиграл бы, используя любую подлость?!

— Так ты ввязался в драку, чтобы благородно стоять на месте, пока он по тебе попадет? Если уж решил драться — дерись до победы. Иначе не начинай боя.

Арес хмыкнул — вышло ядовито. Вытер текущий из носа ихор остатками гиматия.

Глаза закатил — мол, началось, ну как же… Как бы уши заткнуть?

— Из-за чего хоть начали? — спросил я. Сын молчал. Глядел исподлобья хмуро, сопел и не говорил ни слова. И по всему было видно — ответа мне не дождаться.

Хотя на что они мне сдались, эти ответы. Я же здесь, кажется, вездесущий.

— Афродита? Так?

Арес дёрнул ушибленным подбородком. Ничего не сказал.

Ну да, богиню любви видели выходящей из покоев сына. И не раз. В покои Гефеста она тоже наведывалась. Да и Зевс ведь ее сватал за Хромца. Еще у меня согласия спрашивал, хотя кто я Афродите, рождённой из пены? Дал согласие — если согласна будет Киприда. Видно, сватовство оказалось удачным (не кто-нибудь — Владыка Моря замуж за сына зовёт).

— Она сговорена за Гефеста, — сказал я тяжело, — и сама на это согласилась. И тебе быть на ее свадьбе — скорее всего, она состоится после твоей.

— Пошли Афину, — выплюнул Арес. — Она представит Олимп лучше, чем я.

Не сомневаюсь. Хорошо хоть вслух это не сказал. Договорил:

— А ты влез сегодня в драку с родичем будущей жены. Зевс не особенно любит Хромца. Но это его сын. Это не может не вызвать его гнев.

— И что он сделает? Отменит помолвку? И отдаст Кору в девственные богини или за Аполлона? Ты зря тревожишься, отец. Страх перед тобой так велик, что Зевс едва ли насупил брови. Даже если бы я явился на пир с головой Хромца.

Судя по блеску его глаз — ему этого хочется.

— Ты примиришься с Гефестом.

— Нет.

— Принесешь ему свои извинения.

— Нет.

— Отдашь дары — на сегодняшнем пиру.

— Могу ему в морду еще раз заехать. Или двинуть копьем — какой дар предпочтёшь?

— Ты меня слышал.

— А ты слышал меня. Что ты сделаешь, если я не примирюсь с ним? Посадишь до свадьбы на цепь? Выйдешь против меня сам на поединок? Так давай же! Проверим, кто из нас дерется бездарнее. Сколько можно осторожничать и договариваться — Владыка ты или не Владыка? Так ведь могут подумать, что ты боишься Зевса… или Гефеста… или меня.

Пальцы дернулись. Сжались на жезле власти — казалось, жезл сам повел руку: покарать дерзкого!

— Гневаешься, отец? — спросил Арес, темнея глазами еще — до Тартарской ночи. — Так покарай меня — чего тебе стоит. Ты дерешься не бездарно… так ведь, отец?

Давай же, шепнула тьма в глазах сына. Мягко, ласково, искушающе. Ударь сейчас, пока ты Владыка, пока ты — в полной силе. А еще лучше — подними свой лук и закончи со своим роковым предназначением.

С вязким страхом, который двадцать лет не дает спать, с вкрадчивым шепотом из прошлого: «Тебя свергнет сын, сын, сын…»

Стрелу и в Тартар — и пусть Пряхи на Олимпе подавятся гнилыми пророчествами!

— Ну же, — шепнули губы сына. Рокового пророчества. Он стоял, готовый к удару. Меч держал наотлет: соберется отразить удар? Нет?