Пока Кэти думала, что их гости оказались не самыми приятными людьми, во всяком случае, для нее, миссис Лофтли сообщила все, что должна была, о комнатах, отведенных новым постояльцам, пересказала наскоро последние сплетни и предложила подняться наверх.

– «Лавандовая спальня» всегда была нашей лучшей комнатой, – уже, наверное, в третий раз прощебетала она, – а совсем недавно мы обновили покрывала и портьеры, поставили большое, нет, просто огромное зеркало! И наша Кэтрин нарисовала прелестные картинки с букетиками лаванды, которые сделали комнату еще очаровательнее. У Кэти настоящий талант художника!

При этих словах тетушка Мэриан взмахнула тощей рукой, указывая на чинно сидящую за конторкой Кэтрин.

На лице миссис Синглтон отразилось брезгливое удивление.

– Ваша прислуга… пишет картины? Как это… современно, – приторная улыбка миссис Синглтон была обращена к хозяйке гостиницы, но ее взгляд метнулся на мгновение в сторону мужа – услышал ли мистер Синглтон то, что ее так поразило? И не должен ли высказать свое мнение? Но тучный джентльмен уже направился к лестнице, не дожидаясь супругу – подъем обещал стать для него нелегким испытанием.

– О, Кэтрин не прислуга, она наша племянница! – поспешила развеять недоразумение миссис Лофтли. – Ее отец, доктор Хаддон, и ее дорогая матушка решили, что Кэти будет полезно провести некоторое время в Кромберри. Ее родной городок слишком мал, чтобы для юной леди нашлось подходящее занятие, а проводить все время за рукоделием слишком скучно…

– Пожалуй, я бы выпила чаю, – бесцеремонно перебила ее Хелен Тармонт. – После пыльной кареты у меня першит в горле.

– Я думаю, мы все охотно выпьем чаю, дитя мое. – Миссис Синглтон и не подумала сделать замечание своей воспитаннице. – После того, как немного освежимся.

– Разумеется, прошу, я сама провожу вас. – Миссис Лофтли не выглядела сконфуженной, но по тому, как задергалась жилка на ее тонкой шее, Кэтрин поняла, что гости начинают тревожить ее. Кто знает, какие капризы предстоит вытерпеть хозяевам и прислуге и не покажутся ли эти три недели вечностью? Взбалмошные, придирчивые постояльцы прибывали в «Охотников и свинью» довольно часто, но никого из них миссис Лофтли не ждала с таким усердием и, соответственно, ни в ком еще не была так разочарована.

Все три гостьи направились вслед за тетушкой Мэриан вверх по лестнице, и Кэтрин сосредоточилась на происходящем в холле. Пока миссис Лофтли беседовала с Синглтонами, дилижанс наконец прибыл, и мистер Лофтли, которого жена старалась не подпускать к самым изысканным постояльцам, проводил одних гостей с пожеланиями всех благ и скорейшего возвращения в Кромберри и встретил других, прибывших в «Охотников и свинью» не в собственном экипаже.

На смену шумной даме в фиолетовом платье явилась другая, чуть более стройная, но ничуть не менее вульгарная. Бордовое платье с рюшами и потертым бархатным шнуром на лифе и рукавах только добавляло красноты обрюзгшему лицу с мясистым носом и маленькими желтоватыми глазками. Толстые красные губы постоянно двигались, басовито восхваляя все, что увидела гостья, включая дядюшку Томаса, чьи щеки стали почти такого же цвета, как платье миссис Фишберн, так звали эту даму.

За обширной спиной миссис Фишберн две другие гостьи могли укрыться от ветра, будь на дворе стылый ноябрь. Пока мистер Лофтли отвечал на вопросы миссис Фишберн относительно стоимости комнаты и обедов, две дамы переговаривались между собой, поглядывая на лестницу, по которой поднимались гости миссис Лофтли.

– Это она? – спросила худенькая бледная девочка в потертой коричневой пелерине и унылом сером платье без кружев и рюшей.

– Да, милая. – Пожилая женщина, чья худоба и желтизна выглядели до неприличия нездорово в такой чудесный летний вечер, одернула потрепанные кружева на узких манжетах. Ее изможденное лицо осветилось каким-то сильным чувством, глаза потемнели и прищурились.

– Лучше бы мы остались в Роквелле, – тихо сказала девочка, поежившись, словно ей стало холодно в прогретом солнцем холле. – Я боюсь…

– Я тоже напугана, дорогая моя, но мы должны сделать это, так будет правильно, по-христиански! И все будет хорошо, я уверена, здесь нас с тобой ждет удача, вот увидишь!

Девочка только вздохнула, но ничего не успела сказать – мистер Лофтли сумел избавиться от миссис Фишберн, передав ее в руки горничной, и повернулся к оставшимся гостьям.

– Милые дамы! – начал он со всей галантностью, будто бы не замечая бедности, третьей тенью следовавшей за его новыми постоялицами. – Вы не предупредили о своем приезде, но, к счастью, у нас найдется для вас свободный номер. «Вишневая спальня», «Комната с овцами» и «Комната с гобеленом»… Я покажу вам все три. Ах, простите, «Комнату с гобеленом» уже займет та дама.

– «Комната с овцами»? – пробормотала девочка, и Кэтрин, расслышавшая эти слова, улыбнулась – из всех вычурных названий, придуманных миссис Лофтли для номеров в гостинице, «Комната с овцами» звучала самым необычным образом.

– Мы возьмем ту, что стоит дешевле всего, – решительно заявила женщина.

Мистер Лофтли уважительно кивнул – в «Охотниках и свинье» нередко останавливались постояльцы со скромным достатком, но большинство из них стремилось так или иначе завуалировать стремление потратить на проживание как можно меньше. Придумывались те или иные предлоги и отговорки, и дяде Томасу порой приходилось туго, так как он не сразу мог понять, чем гостей не устраивает ни одна из предложенных комнат. Обычно на помощь ему приходила миссис Лофтли, деликатно напоминавшая, что у них есть и комнаты для людей с простым, но изысканным вкусом. Сейчас же дядюшка Томас справился сам.

– Тогда, конечно же, вам подойдет «Комната с овцами»! В ней две кровати, а на стенах прелестные обои с пушистыми овечками, они наверняка придутся по сердцу юной леди!

Женщина кивнула, и мистер Лофтли провел гостей к конторке, чтобы записать в книгу их имена.

– Миссис Луиза Мидлхем, вдова, и мисс Полин Мидлхем, – представилась пожилая дама сама и назвала свою спутницу.

Кэтрин, записывавшая их имена, невольно задумалась, кем приходится девочка этой даме. Внучкой, племянницей?

Мистер Лофтли уже распорядился, чтобы лакей отнес наверх багаж миссис Фишберн и миссис Мидлхем, и собрался вздремнуть перед ужином. Миссис Мидлхем и Полин также направились вверх по лестнице вслед за горничной, и Кэтрин осталась одна в холле.

Со второго этажа слышались голоса, сливающиеся в неясный гул. Над ним парил звучный глас миссис Фишберн, но выражает она удовлетворение от своей комнаты или, наоборот, высказывает претензии, разобрать было невозможно.

Кэтрин улыбнулась и, быстро оглядевшись, вытащила из-под стопки конторских книг свой блокнот. Сегодняшние приезжие выглядели многообещающе, если посмотреть на них взглядом художника. И Кэти не терпелось изобразить мистера и миссис Синглтон и миссис Фишберн. Вот только образы для них она еще не придумала. Частенько на ее рисунках люди преображались в животных, имеющих явное сходство с оригиналом и находившихся в ситуациях, высмеивавших их недостатки – гордыню, сварливость, пренебрежение к другим. Миссис Синглтон, пожалуй, будет выглядеть как напыщенная гусыня, постоянно подносящая к клюву нюхательные соли, так как на птичьем дворе слишком дурно пахнет. А ее супруг напоминал дородного индюка, но этот образ казался Кэтрин слишком банальным. Ничего другого не придумывалось, и она вновь спрятала блокнот, сделав в нем лишь несколько зарисовок на память. Приближалось время ужина, и гости наверняка спустятся вниз, а Кэтрин более всего страшилась, что кто-нибудь увидит ее блокнот и изображенное в нем. Тогда уж ей не миновать позорного изгнания из Кромберри и возвращения домой, под суровую материнскую опеку.

– Так, значит, Синглтоны тебе не понравились, – улыбнулась миссис Дримлейн, отставив чашку.

– Совсем не понравились, – подтвердила Кэтрин – со старшей подругой она могла быть полностью откровенной.