Литмир - Электронная Библиотека

С другой стороны, Иван, насколько я понимаю, вам все-таки чего-то в Польше не хватает. Несмотря на то что вы востребованы и признаны в Европе, вы возвращаетесь сейчас в Россию, чтобы возглавить здесь театр[8]. Вам важно ваши тексты, ваши фильмы представлять именно российской аудитории. Почему художнику необходимо победить эту зажатость?

Во-первых, в войне с зажимом ты уже проиграл. Сам по себе факт, что ты хочешь что-то изменить, – это уже сильный зажим. Наверное, нужен вектор движения в другую сторону. Он в отпускании, а не хватании. А Россия – потому что я носитель русского языка. Я – русский писатель, я пишу по-русски. И я носитель русской ментальности и русской культуры.

Для меня это, во-первых, естественно. А, во-вторых, наверное, и необходимо. Потому что, если я разорву связь с этой энергией, которая здесь пребывает, из которой я состою, то мне трудно будет найти какую-то другую энергию. Нельзя отрезать пуповину.

А то, что мы работаем на Западе, это очень хорошо. Потому что мы как бы на разведку туда выезжаем. Мы там смотрим, как вообще что бывает. И я не хочу, чтобы моя страна была похожа на какую-нибудь западную страну. Я вообще думаю, это прекрасно, что в мире есть разное.

АКТЕР, ПЕВЕЦ, МУЗЫКАНТ
ИГОРЬ СКЛЯР:
Я НЕ ЗНАЮ, У КОГО-ТО ЕСТЬ ЛУЧШЕ?

Д. З. В фильме «Год Собаки» вы поете «блатные песни» и делаете это очень здорово, потому что блатную песню спеть сложно, особенно если ты не сидел в тюрьме сам. Нужно проникнуть в суть, что такое вообще блатная песня, что в ней такое содержится, почему она так важна для людей, живущих в России, даже для тех, кто не имеет отношения к криминалу.

И. С. А это откуда-то издалека вытаскивать не надо. Это уже в нас есть. В истории России всегда одна половина сидела, другая охраняла. У нас с этим очень много связано. Как нет семьи, в которой кто-то не погиб во время войны, так практически нет семьи, в которой кто-то где-то когда-то не сидел. Это в крови, это в народе. Так же, как шум моря или свист ветра в горах.

Я помню людей, – иногда безногих, – с гармошками, которые у меня во дворе, где я вырос, пели страшно жалостливые песни про соловьев, про вздохи под окном: «А она не дождалась», и так далее, и так далее. Это нормально для нашей жизни, ничего в этом удивительного нет. «Ой, надо же, сидел?! Ужас какой!» – «Да, сидел». Причем это могло коснуться любого. Когда, за что? Ни за что. Милиционера обозвал.

Мы еще студентами ездили по зонам. Правда, выступали не перед заключенными, а перед охраной. Там столько невероятных историй, которые рассказывают и сидящие, и охраняющие, что вдруг понимаешь – это история страны. Вот такая история. Я не знаю, у кого-то есть лучше? Ну, похвастайтесь, если кто-то может.

АКТЕР
ЛЕОНИД КУРАВЛЕВ:
В РУССКОЙ ДУШЕ ЖИВЕТ ЖАЛОСТЬ

Д. З. У вас было три знаменитых роли воров: это Жорж Милославский в картине Леонида Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию», Копченый у Говорухина…

Л. К. И Шура Балаганов в «Золотом теленке».

Да. И все они, несмотря на то, что воришки, вызывают невероятную симпатию. Почему это, как вам кажется? Для русского человека воровство не является таким уж сильным грехом и преградой на пути к сердцам людей?

Вы уже сказали, Даша: дело в том, что в русской душе живет жалость. К людям поскользнувшимся, упавшим, раздавленным русский народ сразу приходит на помощь, жалеет. Это великое чувство русского народа – жалеть. Это желание снова возродить человека. Вот как Афоня[9]: его пожалели, вернули ему Дашу.

Катю!

Ой, какая прекрасная оговорка!

РЕЖИССЕР, СЦЕНАРИСТ, ПРОДЮСЕР
АНДРЕЙ КОНЧАЛОВСКИЙ:
НЕ ХВАТАЕТ ЖЕЛАНИЯ ЖЕЛАТЬ

Д. З. Вы сказали, что вас самого удивило, как сложилась картина «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына»[10]. А изменилось ли благодаря этому фильму ваше отношение к так называемому крестьянскому сознанию, о котором вы много говорите, ни в коей мере себя с крестьянством не ассоциируя, а, напротив, достаточно жестко его клеймя?

А. К. Можно себя ассоциировать и при этом клеймить. Маму же родную можно ругать. И родственников близких можно.

Безусловно.

Если говорить о том, почему картина получилась такой, – начнем с того, что я этих людей прекрасно знаю. Я их знал и до того. Я их знаю, как себя. Всех. Потому что, во-первых, я – русский. Во-вторых, я уже снимал картину[11] в русской деревне 50 лет назад, и ее обитатели с тех пор мало изменились. Единственное, что изменилось с тех пор, – советского колхоза больше нет. И многие мужики «зашились». Это новое поветрие.

То есть меньше пьют, вы хотите сказать?

Нет. Те, кто пьют, – пьют. А те, кто не пьют, – не пьют. Действительно «зашиваются».

С другой стороны, сегодняшняя деревня находится в упадке, потому что нет колхоза. Последней собирательной силой был колхоз. С тех пор, как людям сказали: «Делайте, что хотите», – они не знают, что делать. 50 лет назад ушло последнее поколение людей, которое смотрело, откуда ветер дует, думало: на Ивана Купала надо делать это, на Илью Пророка то; знало, когда сеять, когда жать. Это знание ушло из людей, которые живут на земле. И они уже не знают, что делать с этой землей. И они стали ее продавать.

Люди в деревне не становятся ни хуже, ни лучше. Они просто живут в таких обстоятельствах. Сила этих людей в том, что они могут жить в любых обстоятельствах. И, собственно, об этом я делал картину: о том, что они могут жить в любых обстоятельствах и сохранять человеческое во всех своих проявлениях. И в хороших, и в плохих.

Я бы мог роман написать про отношения между родственниками, которые существуют в деревне. Там все друг друга знают помногу десятков лет. А поскольку там нет анонимности, то нет и преступности. Она появляется, когда крестьянин попадает в город, и там все можно, что хочешь. А в любой деревне все знают, кто тать[12], кто гулящая женщина. Все избы открыты. И общественное мнение навязывает определенное поведение.

Вы знаете, что поразило многих критиков? Кажется, что такая картина должна производить впечатление «так жить нельзя». Но, когда смотришь фильм, понимаешь, что между летящей ракетой и жизнью этих людей нет глобального противоречия: они просто живут в разное время.

В разное время, в разных измерениях. И это очень типично для России в силу того, что в русском государстве у власти и народа очень мало связей. И если государство не старается втащить народ в настоящую общественную деятельность, то народ отлынивает.

Как устроены отношения между государством и крестьянином? Крестьянин говорит: «Ты меня не трогай и не вмешивайся в мое». А государство делает свое и говорит: «А ты не вмешивайся в мое». И это до сих пор существует.

Но для того, чтобы вернуть людей на землю, нужна инициатива. А этой инициативы у нас всегда было маловато. Антон Павлович Чехов говорил: «Если вы спросите, что нужно русскому человеку, я скажу: русскому человеку не хватает желания желать». Вот: «желания желать».

РЕЖИССЕР
ПЕТЕР ШТАЙН:
КАК НЕМЦЫ, ТОЛЬКО В ПЯТЬ РАЗ БОЛЬШЕ

Д. З. Ютта Лампе, одна из величайших актрис не только Германии, но и всего мира, с которой вы работали в берлинском театре Шаубюне, как-то сказала, что она открыла себя как актрису благодаря вам. Она говорила, что вы обсуждали с ней не только спектакль, но говорили о ней самой, о ее жизни.

вернуться

8

С 2013 по 2016 год Иван Вырыпаев был художественным руководителем московского театра «Практика».

вернуться

9

Главный герой фильма Георгия Данелии «Афоня», вышедшего в 1975 году. Заглавную роль в нем исполнил Леонид Куравлев, влюбленную в него девушку Катю Снегиреву сыграла Евгения Симонова.

вернуться

10

Фильм Андрея Кончаловского, вышедший в 2014 году. Главный герой картины – почтальон, доставляющий почту в отдаленные российские деревни. Фильм получил главный режиссерский приз Венецианского кинофестиваля и российскую кинопремию «Золотой орел» за лучший сценарий.

вернуться

11

Вероятно, речь о фильме «История Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж» (1967). В 1968 году после многочисленных доработок картину под названием «Асино счастье» отправили «на полку» на 20 лет. В 1987-м в широкий прокат вышел восстановленный режиссерский вариант.

вернуться

12

Вор (устар.).

6
{"b":"663951","o":1}