Первый раз в Турцию Виктория съездила еще в студенческие годы, на практику. И влюбилась в эту удивительную стану, совмещающую в себе культурные особенности Востока и бешеный ритм Запада, с первого взгляда. Первым турецким городом, в который она попала, оказался курортный Мармарис. Виктория навсегда запомнила его удивительный воздух, пропитанный запахами моря и сосновой смолы, запомнила обрывистые скалы, бесконечно чистое глубокое море и невероятный яркий подводный мир, на который ей удалось взглянуть на одной из экскурсий.
Побывала она в тот приезд и в Каппадокии. Видела древнейшие горы, насчитывавшие в своей истории несколько тысяч лет. Таинственные расселины и пещеры, в которых сердце замирало в груди от неизъяснимого восторга.
После пришло время и для Стамбула с его романтичными розовыми закатами, запахом кофе, башней, где заточали строптивых султанш, со знаменитым дворцом Топ Капы, с ароматом кальяна в районе Султан Ахмет и жареных каштанов на улице Истикляль. В общем, духом Турции Виктория прониклась с первого же приезда, полюбила эту страну и решила, что непременно постарается связать с ней свою жизнь.
Здесь было интересно, непривычно и… забавно. Внешне Виктория представляла собой типичную «русскую красавицу». Высокая, статная, с кожей, склонной от любых переживаний покрываться нежнейшим румянцем, с безмятежным взглядом васильковых глаз, с пшеничными волосами, струящимися по горделиво расправленным плечам, она производила на турок парализующее впечатление. Завороженные взгляды, бесчисленные комплименты, попытки в первые же минуты знакомства предложить руку и сердце – все это преследовало ее с первых часов, проведенных в Стамбуле. Но самым уморительным было наблюдать, как вытягивались лица у восхищенных поклонников, стоило им вдруг осознать, что под ласкающей взгляд кроткой внешностью Василисы Прекрасной скрывался твердый, авантюрный характер, склонный к скептицизму.
Нет, Виктория не спешила соглашаться на предложения о замужестве, сопровождаемые обещаниями счастливой безбедной жизни в вилле на берегу моря. Не потому, что была убежденной противницей брака или семьи, и не потому, что боялась связывать судьбу с турком. Разница менталитетов и вероисповеданий не пугала ее, она знала, что турки, особенно турки из Стамбула, по воспитанию и мировосприятию гораздо ближе к европейцам, чем жители других мусульманских стран. Просто пункты «муж» и «семья» значились в ее списке приоритетов далеко не первыми. Жизнь, сама жизнь, вот что интересовало ее больше всего. Путешествия, приключения, возможность посмотреть мир, работа, творчество – это было первично. А семья… Что же, если когда-нибудь сложится – с турком ли или с россиянином, – она будет не против. Но сама искать тихой гавани не станет. По крайней мере, пока.
Сочинять истории Виктория начала так давно, что и не помнила, когда ей впервые пришла в голову такая фантазия. Еще толком не умея писать, она выцарапывала печатными буквами пришедшие в голову сценки и обрывки диалогов – при этом делала это на чем придется. И не раз получала головомойку от матери за то, что испортила своими каракулями отчет, который та притащила с работы, чтобы посидеть над ним вечером. Время шло, рассказы становились все менее наивными и более изобретательными, вот только Виктории никогда не приходило в голову попробовать показать их кому бы то ни было. Это было так, хобби, несерьезное марание бумаги.
И только после первой поездки в Турцию внутри что-то перевернулось, щелкнуло, и Виктория поняла, что просто не выдержит, если не поделится ни с кем впечатлениями. Собственная голова по ощущениям напоминала паровой котел. Эмоции, подсмотренные сценки, дофантазированные в новом колорите истории бурлили внутри, кипели, булькали и требовали немедленного спуска пара, грозя в противном случае взорваться. И Виктория решилась – почти ни на что не надеясь, отослала в первое попавшееся издательство рукопись под названием «Солнце Стамбула». Нет, она не мечтала немедленно построить головокружительную писательскую карьеру и уж точно не рассчитывала, что когда-нибудь сможет зарабатывать этим на жизнь. Переводы были надежным, серьезным, а главное, любимым ремеслом. А отправка романа на суд знающих людей была скорее своеобразным жестом психотерапии.
Но в издательстве ее книгой заинтересовались. Объявили вдруг, что это свежо, ново, остро. Что у Виктории легкое перо, неповторимый стиль, а герои ее выглядят настолько живыми, что, кажется, вот-вот соскочат с бумажных страниц и ринутся куролесить в реальной жизни.
Роман опубликовали. Преувеличением было бы сказать, что он стал бомбой, взорвавшей российские литературные круги. Однако книга была замечена, заслужила положительные рецензии, нашла своих читателей. А издательство заключило с Викторией договор на собственную серию. И через несколько лет Виктория Стрельцова уже была автором, которого знали и в России, и в Турции (разумеется, переводила свои книги на турецкий она сама). Читатели обеих стран любили ее, ждали новинок, приходили на творческие встречи. А сама Виктория жила на две страны, вернее, на два города, ставших ей одинаково дорогими, – Стамбул и Москва, и затруднялась сказать, какой из них считает своим настоящим домом.
К тридцати пяти у нее было, пожалуй, все, о чем только можно мечтать. Известность, успех, постоянный доход – не такой, чтобы купаться в роскоши, но вполне позволяющий жить так, как хочется. Возможность заниматься тем, что нравится, и получать за это неплохие деньги. Свобода от каких-либо обязательств, благодаря которой можно было вдруг, по наитию, срываться в путешествие или, наоборот, запираться дома, отключать телефон и устраивать себе день релаксации. Может быть, такой стиль жизни кто-то назвал бы эгоистичным, но Виктории всегда было наплевать на чужое мнение. Она жила так, как ей нравилось, по нескольку раз в год летала из Москвы в Стамбул и обратно, пару раз едва не выскочила замуж – один раз за редактора из Москвы, другой за университетского преподавателя из Стамбула, но в конце концов всегда делала выбор в пользу независимости.
Именно такой, успешной, молодой, красивой, свободной, способной кружить головы своей славянской красотой и ставить в тупик умным, язвительным разговором, она чувствовала себя в тот день, когда ехала на киностудию – обсудить детали предлагаемой ей работы.
Фильм, о котором шла речь, Виктория еще не видела. Но, судя по тому, что сказал ей в телефонном разговоре продюсер – и судя по известной ей фамилии режиссера, – проект был серьезный, артхаусный, и отнестись к нему стоило со вниманием.
В то утро она проснулась в странном настроении. То ли сказалось всегда царящее в Стамбуле осенью желание задержать ускользающее лето, то ли то, что день выдался не по-осеннему жаркий. Но отчего-то внутри что-то тревожно и радостно подрагивало, требовало немедленно сделать что-то, чтобы солнечный карнавал не заканчивался. И, повинуясь этому смутному чувству, Виктория оделась для визита на киностудию легко – в летящее светлое платье и белые открытые туфли. Вошла в здание киностудии, поднялась по лестнице, свернула в коридор и… Она даже не сразу поняла, что произошло. Несколько секунд просто смотрела вниз, на собственные босоножки, по светлым кожаным мыскам которых расплывались коричневые пятна. Потом оторопело подняла глаза и встретилась взглядом с незнакомым парнем, так же растерянно созерцавшим зажатый в руке стакан, из которого расплескался кофе.
Удивительно, он явно был ее ровесником, может, даже на пару лет старше. Возраст проглядывал в мелких лучиках морщинок, расходящихся от уголков глаз, в складках у губ. И все же лицо его оставалось неуловимо мальчишеским – может, благодаря живой мимике или открытому, даже чуть вызывающему взгляду зеленых с коричневыми крапинами глаз. А может, все дело было в улыбке – лукавой и ласковой одновременно. Так или иначе, но этот незнакомый парень, столкнувшийся с ней в коридоре и расплескавший кофе ей на туфли, был чертовски обаятельным.
