Глядя на зверя, поджимавшего уши и не решающегося броситься на него, Судзуки понял, что победил. Ему не нужен был острый меч, чтобы поразить зверя. Он знал уже, как ударит и, проткнув шкуру, доберется до внутренностей зверя.

Как он плакал мальчишкой, когда Учитель до невыносимой боли, до крови заставлял его и других учеников колошматить пальцами высохшие, прошлогодние фасолины до тех пор, пока пальцы не покрывались твердым, как броня, наростом. Эти тренировки были обязательными для ниндзи на протяжении всей жизни.

Рванувшись вперед, Судзуки прыгнул и, перелетев через зверя, оказался у него за спиной. Ударом кулака сверху (с такой силой бьют молотобойцы по наковальне), ниндзя перебил хребет зверя. Тот, скуля и хрипя от боли, поволок парализованные задние лапы, норовя развернуться и достать передней лапой человека. Судзуки, воспользовавшись беспомощностью зверя, нанес еще один удар прямой ладонью растопыренными пальцами. Он, как вилами, пропорол шкуру зверя и почти по локоть вогнал в него руку. Тигр несколько раз дернулся в предсмертных конвульсиях и затих.

Судзуки стоял рядом с мертвым зверем, не испытывая радости от победы. Ему, как в детстве, хотелось плакать от жалости к тигру.

Тишина стояла и наверху.

— Великий Будда, этого не может быть, — прошептал один из самураев, — он расправился с тигром, как со слепым котенком. Это не человек!

Не отвечая, Санхэй крикнул воинам, чтобы те разогнали толпу, а затем, обратившись к гостям, повелительно произнес:

— Друзья, я прошу вас пройти в дом.

Никто не возражал. Оглядываясь на одинокого ниндзю, стоящего над поверженным зверем, самураи ушли.

Санхэй в сопровождении воинов подошел к яме:

— Послушай меня, Судзуки. Я знаю, ты гордый и смелый человек. Не в моих правилах отпускать пленного ниндзю, но было бы обидно, если бы ты умер после победы над тигром. Я хочу сказать тебе, что вас предал Гомикава. Он послал ко мне человека с требованием заплатить за свою жизнь. Гомикава сказал, что ниндзя из вашего клана готовятся убить меня…

— Он сам заплатил за твою голову…

Санхэй на мгновение замер:

— Это правда, Судзуки?

— Да, Санхэй, наш клан служит Гомикаве… — Хитрая, подлая лиса. Нечто подобное я и думал… Ты будешь жить, Судзуки, и ты убьешь Гомикаву!

Судзуки склонил голову в знак согласия.

Гомикава слыл самураем просвещенным. В юные годы он изучал не только воинские искусства, но и музыку, стихосложение, живопись. Да и сам Гомикава считал, что лучше его в Японии никто не владеет мастерством и изысканностью чайной церемонии. В саду его замка «чайный» домик занимает центральное и самое видное место.

Даже бродячие актеры кукольного театра всегда могли найти у знатного самурая достойное отношение, приют и ночлег.

В отличие от многих жилищ самураев-даймё, построенных в традициях древней японской архитектуры из дерева, замок Гомикавы был каменным.

Большое количество комнат, залов, переходов и всевозможных помещений делало замок похожим на огромный лабиринт. Правда, все это было как бы игрушечным и непостоянным. Время от времени весь внутренний интерьер в доме самурая полностью менялся. Там, где раньше были комнаты, появлялись коридоры или залы. Двери, стены, перегородки исчезали в одном месте и появлялись в другом. Делалось это с помощью конструкций скользящих дверей и стен. Они изготовлялись из деревянных решеток, оклеенных с наружной стороны рисовой бумагой, пропускающей свет. Внутренние же скользящие перегородки оклеивались плотной, задерживающей свет бумагой с обеих сторон.

Убранство комнат было более чем скромным. Пол застилался ковром из рисовой соломы — татами, на котором несколько подушек для сидения и небольшой столик составляли обычную мебель. Даже жаровня с углями или очаг для обогрева устанавливались не везде. В холодное время года можно было продрогнуть не только в хижине крестьянина, но и в замке даймё.

Покровительствуя людям искусства, Гомикава лукавил, когда заявлял, что не ищет в этом личную выгоду. Ну, во-первых, слух о даймё Гомикаве как о меценате и попечителе талантов заслонял его истинное лицо вероломного интригана, а частое общение с бродячими актерами, художниками и поэтами позволяло ему быть в курсе событий как в аристократических самурайских кругах, так и в самом низу — среди городской бедноты и крестьянства.

Небольшая актерская труппа Нингё дзёрури — театра марионеток была без лишних расспросов пропущена по навесному мосту в замок Гомикавы. Время было вечернее, и актеров не стали представлять князю. Знакомство отложили на следующий день, а служителей изящного отвели в комнаты для гостей.

Надо сказать, что актеры в период правления сегуната Токугава занимали довольно привилегированную ступеньку на социальной японской лестнице. Некоторые из актеров за свою игру удостаивались даже княжеского титула — даймё, остальные приравнивались к нижним слоям самурайского сословия. Конечно же, даймё не мог выступать перед простолюдинами. Поэтому в Японии существовала своя театральная иерархия. Театр Но был привилегией самураев, а театр Кабуки, например, считался зрелищем для простолюдинов. Так сложилось к началу 17 столетия.

Бродячие актеры нингё дзёрури, волею случая забредшие во владения знатного самурая, производили впечатление людей тихих и непритязательных. Скарб их умещался в одной повозке, в которую был запряжен старый, тощий мул, обошедший со своими хозяевами, наверное, всю Японию. Слуги самурая, хотя и не оказывали того уважения и почтения, какое заслуживают самураи, но и не смели выразить открытое пренебрежение к незнатным гостям, зная об отношении своего господина к людям этой профессии.

Актеров накормили, и слуги, пожелав хороших сновидений, внесли в комнату жаровню с углями, которую поставили в специальное углубление в полу. Как только двери за слугами закрылись, актеры стали готовиться ко сну.

До недавнего времени в бродячем театре было пятеро мужчин, но в Киото к ним присоединился еще один актер, которого поначалу взяли учеником, однако видя, что он далеко не новичок в актерском деле, признали равноправным членом труппы.

Звали нового актера Сотагава. В отличие от своих товарищей Сотагава не лег поближе к пылающим жаром углям, а устроился недалеко от дверей.

Когда в комнате раздались сначала робкие похрапывания, а затем заливистые трели уснувших актеров, Сотагава бесшумно встал со своего ложа, прислушался, затем легко, словно тень, выскользнул из комнаты.

Сотагава шел так, как не может ходить ни один актер, даже самый талантливый и одаренный. Так могли ходить только «черные дьяволы» — ниндзя.

Судзуки не узнавал расположения комнат в замке Гомикавы. В этих переходах и тупиках впору было запутаться. Ниндзя притаился, услышав шаги стражников, всю ночь охраняющих внутренние покои сюзерена.

Не испытывая больше судьбу, он вернулся в комнату своих товарищей. Актеры все так же похрапывали вокруг мерцающих в темноте углей.

Судзуки лег на циновку, завернулся в плащ и тут же заснул.

Судзуки изменил внешность по всем правилам маскировки. Начал он с лица. Широкие густые брови, небольшая бородка и усики, тени под глазами ничем не напоминали прежнего Судзуки. Ходить он стал, припадая на левую ногу, якобы поврежденную еще в детстве. Плечи его были постоянно опущены, руки висели плетьми; преображались они, становились ловкими только во время представления, когда необходимо было быстро манипулировать куклами-марионетками.

Ниндзя не боялся, что его узнают. Даже родной брат, считал он, не признал бы его в новом обличьи. Поэтому Судзуки действовал так, а не прорывался через редуты самурайской стражи, рискуя быть убитым, не достигнув цели.

Санхэй предлагал ниндзе деньги за убийство его бывшего хозяина, но Судзуки гордо отверг это предложение, сказав, что его кровное дело — отомстить за товарищей.

Разговор с Санхэем происходил с глазу на глаз. Никто не должен был узнать, что Судзуки жив и выпущен на свободу. Для всех он после схватки с тигром продолжал томиться в подвалах Санхэя.