— Как… ты вообще, пацан? — с хрипом выдавливает моё полыхающее, сорванное горло.
— Плохо соображаю после того, как меня вывезли. Было страшно одному, но появился Дан и бросился меня защищать от этих… Он просто крут.
— Пиздит! — вклинивается бес, но я его фоном слышу неразборчиво, будто гасят голос, прикручивая громкость.
— Упыри об него обтирались, но не поимели ничего! Будто он один из них, — я не стал разочаровывать юношу, что крутой Дан страшнее нечей-похитителей порядка на два и сам бес. Да и как арабчонок мог не заметить ту жуткую сущность, что шла на него с ножом?! И было ли это вообще или мне привиделось? Происки теневой стороны? Туманить мозги она может прекрасно. В любом случае более менее вразумительное объяснение происходящему мог мне дать лишь Волков, а он сейчас сидел жопой на земле и сверлил меня диким взглядом. Протянутую руку не взял, а схватил, дёрнул на себя.
— Одень уже штаны, волчара дурной! Нах рюкзак с собой притащил?! Или ещё не все стриптизом насладились? — с раздражением выдавил из себя каждое слово, пнув при этом под коленку так, что я покачнулся, зрачок у него по-звериному вытянулся в узкую полоску. — Что происходит, вожак? — спокойнее, тоном прожжёного оперативника на допросе.
Леон появился минутой позже, подскочил к нам и вытаращился на араба, бесконтрольно втянул носом запах, выключился на минуту, а потом выразительно посмотрел на меня. Потом на Дана, но когда тот истерично развёл руками, недоумевающий взгляд бати бумерангом вернулся ко мне. Я пожал плечами, прокашлялся и поднял с пола Волкова, пока он окончательно не превратился в лёд.
— Мелкого и близнецов забирай прямо сейчас, не жди, пока чудовище белобрысое активизируется, — замечаю, как расширяются глазища пацана, и посмотреть он как раз не прочь, согласен, зрелище впечатляющее, но слишком опасное. Едва пришедшие в себя молодые волки по-пластунски ползут в сторону Леона, закрывая глаза и уши лапами, ибо Дан уже начал…
— Бойко, я у тебя спрашиваю один раз, ты где, сука, наследить успел?!
— Это не я. Это Кир. И я так же не понимаю ничего!
— А что тут понимать?.. Виктор! Я с человеком разговаривал! — ага, орал ты, а не разговаривал, на тебе твои любимые уши, целых два! — Чтоб тебя плешь до всей жопы достала!
Ему ничего не остаётся, как подчиниться и молча сесть верхом, говорит он уже с трудом, зуб на зуб не попадает, а смысла разбираться на морозе нет. Нам обоим нужно время подумать, но оставшись наедине, впечатываю беса в постель, целую плечи, оставляя алые засосы на коже, только чтобы он заткнулся, чтобы понял что мне так же как и ему страшно. Сначала накормлю, потом буду пытать, сам еле держусь, а Волков тянет на себя. На подготовку потратил меньше, чем планировал:
— Сегодня половина порции, если не хочешь овдоветь раньше времени, — шепчу на ухо своему мужику, разметавшемуся по постели. Тот облизывается и кивает, но даже полдозы вырубает меня к концу бешеного соития, а этот наоборот трезвеет, и очень меня его прямой, оценивающий взгляд настораживает. Ощущаю, как тёплые уже, сильные руки скатывают на кровать рядом с собой, пытаются обтереть и укрыть. Возня прекращается, мне в ключицы летит лёгкое дыхание, лишают свободы объятия. Допрос откладываем до утра, сам, сука, без сил и желания.
— Спи, — просит спокойно, настырно погружая меня в сон, — я присмотрю за тобой…
Дан
Произошедшее напрочь выбило из колеи, даже принудительная «кормёжка» прошла навылет, как если бы волка заставили есть зелень вместо мяса. Вик безмятежно спит, только измотав, можно было его вырубить, но восстанавливается слишком быстро, не надолго хватит его усталости.
Сижу рядом возле кровати, уткнувшись лбом в колени, и медленно раскачиваюсь. За плотно сжатыми веками от напряжения уже мелькают цветные круги. Всё стало плохо, и я даже не могу понять, с чем именно это связано. Роль мальчишки в происходящем не снимаю, он сам сказал, глядя мне в глаза, что он — моя проблема, за что поплатится, в этом можно не сомневаться. Загвоздка в том, что мои проблемы автоматически становятся и Вика, и, боюсь, теперь единолично приняв решение, могу зацепить волка взрывной волной. Он только-только стал отходить, успокаиваться, перестал подрываться ночью от кошмаров, стал доверять, пока хотя бы своим.
Качнувшись ещё несколько раз, бесшумно встаю и бреду на кухню. Нервозность такая, аж руки чешутся, разнести тут всё к чёртовой матери, но Вик спит, и я не хочу его будить. Вообще пока не могу смотреть ему в глаза. Открыв форточку, курю в глубокий затяг, подолгу держу дым в лёгких, пока их не начинает сводить спазмами, и только тогда выпускаю, наблюдая, как сизые струи затягивает на улицу, где их без жалости пожирает вьюга.
Погода снова взбесилась, мёрзнут конечности, ноги немеют от холода, и почему-то почти останавливается сердце, словно моя человеческая сущность притормаживает жизненный цикл.
Достаю бутылку спрятанного Виком на «чёрный день» коньяка, отпиваю прямо из бутылки, пока быстро собираюсь, всё равно не усну. Было бы гораздо проще, будь мы вдвоём, я бы смог защитить оборотня, а он — смог бы меня, за себя отвечать всегда легче, чем за целую свору, это ещё сильнее накладывает груз ответственности.
На улице стужа лютая, дыхание замерзает, только покинув лёгкие, в валенках, будь они неладны, шагать тяжело, ещё и…
— Да чтоб тебя! — выругавшись и стерев с рожи снег, заново принимаю вертикальное положение. Один из клонов, кто именно я даже отгадывать не буду, сидит рядом и, высунув язык, забавно дышит, игриво дёргая хвостом. Вот интересно, я хоть где-то могу побыть один?!
Честно стараюсь идти быстрее, но по наметённому снегу это довольно сложно, а менять сущность не хочется, вообще боюсь не вернуться, зверь внутри подозрительно притих — это настораживает. Выматерившись и напсиховавшись на погоду, хотя вроде бы шёл проветриться и остыть, наступив на гордость, забрался на волка. Скажу вам, Вик здоровее, и ехать на нём комфортнее, а это чудище мохнатожопое скачет, как в зад ужаленный, и исключительно в воспитательных целях у него стало немного меньше шерсти в загривке.
К Леону захожу без стука, не то чтобы он всегда был мне рад, скорее привык к моей бесцеремонности. Сидя у огня, тот пристально смотрит в камин, словно может выудить из пламени какую-то информацию. На меня не обращает внимания, только просит, когда уже поднимаюсь по лестнице, чтобы в его доме никакого кровопролития, и снова отключается.
Мальчишку нахожу в самой дальней комнатушке, он валяется на постели и с интересом смотрит на меня, оценивает.
— Можно мне называть тебя папой? — голос до неприличия спокойный, раздражает. — Или лучше мамой? — склоняет голову вбок, улыбается, демонстрируя свое малолетнее мышление во всей красе. Не страшно. Куда хуже, что я почти слышу в голове хруст костей, когда буду ломать ему сейчас шею. Именно шею, хочется так.
— Что именно приказано тебе сделать? — не люблю недосказанностей.
— Это не имеет значения, — собирает жопу в кучу и встает, но даже в полный рост ниже, и это его бесит, хочет на равных, он вообще слишком много хочет, как я погляжу.
— Слышь, задохлик, я дважды просить не люблю, — сил у него куда меньше, к тому же кровь оборотня сохранила ему человеческую оболочку, но не дала и половины их возможностей. Он не может перевоплощаться, а значит это всего лишь пацан-долгожитель, и он это знает, поэтому за беспардонной наглостью я читаю ещё и страх.
— Я ничего не помню, — пожимает плечами и отступает, — с того момента, как начались вливания, почти регулярно впадал в кому. Немного помню отца и слуг. И вдруг раааз, и здесь очутился!
— Врёшь, — не менее спокойно, орать вообще расхотелось, — ты сказал мне, что стал моей проблемой.
— Может, ты не расслышал?
— Я страдаю запоями, блядством, чрезмерной агрессивностью и даже запорами временами, но глухотой — точно нет. Не пытайся меня одурачить, я тебя вижу насквозь.
— Я правда не помню, — и стараясь меня переключить, меняет тему. — А… где Виктор?
