— Славка! — ору в трубку на ходу, замечая спину скрывшегося за деревьями мальчишки. — Тут пиздец! Будет много крови!
— Тебя забрать? — уже вижу, что он набирает номер лётчика, а я вот не могу так эгоистично мыслить, приходится глобальнее, это все, сука, Бойко виноват, заразил меня чем-то!
— Опергруппу сюда, срочно! А надёжнее — две! Ищи лазейки, им нельзя воевать. Демоны порвут стаю! Их больше, чем мы думали!!!
Лес путает следы и мешает двигаться, с трудом бегу, увязая в сугробах. Дыхание сбивается, щиплет кожу от мороза, но всё это перестает иметь значение, когда ноги просто врастают в землю, а рука с трубкой безвольно опускается вдоль тела, рация выскальзывает в снег…
Прикрываю глаза.
Бессилие сквозным навылет прошло через сердце. Закрылся улыбкой. Сдавило виски, и кровь хлынула к лицу. Берусь за грудь, но это не помогает ослабить давление, хотя бы чуть-чуть, чтобы дышать, чтобы видеть, жить…
Злости нет совсем. Ни капли. Сильнейший адреналиновый приход — да, а злости — нет. Да и не умеет злиться охотник на жертву, нет смысла чувствовать что-то к тому… кого собираешься убить.
Смех в голове дал понять — я действительно спятил, и демон, солидарный с моим решением, крепко держит меня за руку, доказывая, что всегда со мной будет только он.
В метрах пятнадцати, всего в паре скачков, замерли на небольшом заснеженном холме Шейн и Виктор. Сплетясь телами и прижавшись друг к другу, они целовались с упоением, не замечая, как спокойно иду к ним шаг за шагом, как меняется тело, деформируясь от прорывающейся сущности, а смех в голове всё безумнее и отчетливее подстёгивает.
Вик обнял араба покрепче, не представляя, как делает больно мне, подтянув его выше. Из-за разницы в росте они смотрелись нелепо и вычурно, слишком пошло, слишком неуместно, слишком…
Боль усилилась, и смех, и давление, и крики в голове, потянуло сухожилия, будто кто-то дёргал назад, но не было в этом смысла. В принципе смысла не осталось. Только желание. Дикое, всепоглощающее, требовательное — убивать. И с этим смириться оказалось легче, чем с семейной жизнью — потому что правильно, потому что это — часть тебя. Как не к месту кончились силы. Их не осталось совсем, чтобы бороться и думать здраво. Слух пропал. Только смех делался громче и громче, заполняя собой всю черепную коробку. В то время, как тело двигалось вперёд, я отступал назад, а демон проходил насквозь, в реальность…
Глубокий вдох — но ничего кроме запаха падали, а ещё отчего-то осеннего сырого леса, а дальше — бросок, боль под когтями, когда те врезались в плоть пониже горла, распарывая ещё тёплое мясо, и темнота, живая, окружившая и ставшая материальной, затянувшая в неизвестность и до потери сознания приложившая обо что-то твёрдое, наверно об реальность — «я ему не нужен».
Дезориентированность непростительно долго господствовала над разумом. Успеваю понять: без Вика я всё равно сдохну, не морально так физически; разувериться хоть в каком-то добре этого мира; разочароваться в себе, а заодно и подписать контракт со смертью, размашистым витиеватым почерком собственной кровью, потому что всё — хватит!
Я потерял из вида Виктора, это ещё больше выбесило, но араб продолжал стоять передо мной, с этой ухмылкой поганой, со взглядом больным и страшным, с мыслью, что сможет выжить, наивный. Но то, что стало с ним происходить дальше — пошатнуло мою уверенность в своих силах…
Вик
Под нашими лапами тает снег от жара тел, дыхания и капающей слюны. В боевой трансформации трудно разобрать пол, но я-то знаю всех по именам, по мечтам, по поступкам. Почувствую боль и агонию каждого и с каждым умру, упав на тёмные от крови проталины. Салан накрыл густой туман, больше похожий на дым, когда жгут что-то химическое. И из этой серой массы выступали десятки таких же серых фигур, и уже реально брали сомнения, а имели ли они плоть, которую можно разорвать зубами и когтями. Старейшины Андрей и Савва, за нашими спинами плели кольчуги оберегов и бросали на нас, мы чувствовали их на руках и ногах, взоры прояснялись, и начинали видеть врагов по-другому, уязвимее и менее пугающими.
Напевы стариков напоминали сказания волхвов под гусли, голоса были тёплыми и густыми.
Собираются сыны рода славного
На битву великую, на правую.
Не топтать вражине их земель,
Не пить кровь буйную, горячую.
Нежить ледяная да стеной стоит,
И не бьются сердца в их груди.
Нет в них ни жизни, ни Родины,
Пришли каты чужое гробить.
В ушах нарастал звон, так пульсировала наша кровь от грохота сердец. Слышу каждое, резонировал каждому и не хотел верить, что вот так просто вывел свою стаю на опасную битву. Что волки послушали и вышли, несмотря на мои проколы и косяки, на мою сомнительную связь с таким же демоном, как те, что сейчас обступили Салан. Рядом зарычала Мирра, это было не просто рычание, в её голосе яростно взвыли гнев, разочарование и боль. Проследил глазами взгляд волчицы, и мне захотелось развеяться с ветром, исчезнуть раз и навсегда, потому что увиденное было невозможным. С чем не получалось согласиться, его отторгало все моё существо, и это война сердца с разумом разрывала надвое. Мой самый страшный кошмар материализовался наяву. В первом ряду демонов, похожих на древние ободранные гобелены, стоял… Дан. Горели и испепеляли аметисты глаза, острые иглы когтей были устремлены вперёд, гротескно стёбная гримаса до неузнаваемости искажала красивое лицо. Но его я бы признал из тысячи подобных. Мирослава почти рванулась, но удержал, схватив со всей дури, чем сделал ей больно. Будь волчица в себе, заскулила бы, а тут лишь лязгнула зубами. Я смотрел сквозь Волкова, сквозь всех инкубов, словно познавая их природу в первый раз, медленно сходя с ума.
Ни жизни, ни Родины…
По сути, так можно было сказать про любого неча на Земле. Нигде на планете, заселённой людьми, нам не было места. Нежеланные. Иные. Ненависть к людям вполне естественное состояние. Но неприязнь к нечам, таким же бесправным изгоям, доведённая до предела геноцида, могла быть лишь подстроена. Чтобы нелюди истребили в войнах нелюдей, и это явно был чей-то чудовищный план.
Дан ухмылялся, чем делал ещё больнее, легче было бы видеть его на коленях, связанного и раненого, но не сдавшегося, не познавшего вкус предательства. Очевидно, ситуация его забавляла, и либо я совсем не знал своего инкуба, либо демон его победил. Если всё же произошло последнее, то моей стае охрененно не повезло. Волков опасен, брать его придётся на себя, а сама мысль причинить ему вред, ввергает в ужас. Сколько моих погибнут, пока я буду отвлекать его внимание?.. Кем стану я, когда буду видеть итог своих действий?.. А теперь, рванись я на нервном пределе вперёд, кто вцепится в меня и остановит?
Совсем рядом послышался душераздирающий вой. По стае прошла дрожь, сам едва не передёрнул плечами, силой воли держа себя в руках.
С двух сторон от меня застыли близнецы в боевой стойке: когда успели так вымахать? Год прошёл?! Это в семнадцать такие рослые, а что будет к двадцати? Паша Лекса на полголовы обогнал, лапы почти, как у меня, ещё бы мозги подросли. Но хорошо, что хотя бы начал слушать и слышать, что вокруг происходит. Сейчас пацаны глухо утробно рычат на Дана, глаз с него не сводя, цель намечена, и клыки вывернули тёмные губы, не могут понять, не в силах простить… Я считаю слои инкубов, обернувшие Салан, как-то многовато для небольшой деревушки. Нас всего сто пятьдесят голов. Из них почти половину сейчас я вывел на защиту нашего дома. Не считая меня, инкубам на стаю плевать. И Дан теперь с ними. Месть за погибших? Так откуда мне знать, что кто-то помер?
— Чем обязаны такому визиту? Знакомство с родственниками? Так без предупреждения чего и со злыми рожами? Тумана напустили, всё как-то не по-людски.
— А кто тут люди? — прошипел выступивший вперёд высокий инкуб в сером пальто с мехом, явно не по погодке. — Вы, встречающие нас в зверином обличие? Или мы, заселяющие чужую плоть?
