Когда останешься один, как брошенная псина в грязной клетке,
И жизнь твоя отмерена рулеткой, незакрепленная, избитая, скучна,
И, выцветшая, не нужна, забыта, словно не найденная точка без отметки,
Листом кленовым опадает с ветки, как лучик солнца, бьет в глаза…
И та, хрустальная слеза, была последней каплей в жизни ветхой.
Лиловым снегом осыпается душа, не спится на верху, и снизу не живётся,
Простится, и уходит не спеша, заплачет мать, а кто-то рассмеётся.
Безумие её так сладко и безгрешно, я попытаюсь вам простить его,
Я ухожу, лишь поцелую нежно, и попрошу: не говорите ничего,
Оставьте мне мои семьдесят восемь вёсен и те сто семьдесят коротких до весны.
Кто мы такие, что у жизни часто просим укрыть нас от беспамятства молвы,
Не видеть эту мразь, не слышать бленья, забыть про всё и не искать прощенья,
И не желать врагам такой судьбы?!
Я понял всё, теперь я знаю: я – чудовище, я виноват, а не они!
Лишь ты одна простишь меня, моё сокровище,
зажжешь спасительные в темноте огни.
