– Ты чем-то недоволен? – смахнув со лба бисеринки влаги, спросил Лёня изумлённого приятеля.

– Но с шариками и картами как-то занимательней. Весело и не так страшно.

– Так ведь это ловкость рук. Сам подарил.

– Сколько лет ты мне это будешь припоминать?

– Но раз древние фокусы тебе понравились больше, то – пожалуйста!

Где-то около получаса шарики взмывали к потолку комнаты, исчезали и появлялись в самых необычных местах, скользили по тыльной стороне ладони. Карты тоже творили чудеса, то меняя масти и достоинство, то появляясь в самых неожиданных местах костюма, молчаливо и бесстыдно вылезали на всеобщее обозрение. Старший Фирсанов лишь слегка посмеивался в усы.

Потом Леонид заставил Александра, несмотря на его смущение, прочесть несколько собственных стихотворений. Леониду врезались строчки:

К глубочайшему удовлетворению Саши, отец и сын Фирсановы высоко оценили его поэтический дар. И заряжаясь от слушателей, Краснов, с горящими глазами и раскрасневшимся лицом, снова эффектно читал свои стихи. Песни петь он не рискнул. Не помогли никакие уговоры и даже появившаяся откуда-то гитара. Одним словом, прощальный ужин удался.

Стоя в дверях, Краснов долго жал руку Александру Леонидовичу и рассыпался в восторгах его голосу и пению. Старший Фирсанов не часто выслушивал дифирамбы по этому поводу, а посему с благожелательной улыбкой кивал в такт словам Александра. Для Саши Краснова Леонид, видимо, оказался в родственном кругу, поэтому последовал принятый в его семье ритуал крепких мужских объятий.

– Откуда завтра пароход? – спросил Саша, когда весь «сок» из Леонида уже был выжат.

– Ниоткуда.

– Ты что, передумал ехать?! – ужаснулся Краснов.

– Нисколько. Только отсюда я не поплыву.

– Это ещё почему?

– Если прямо из Портсмута до Кейптауна, то Сила Яковлевич опасается, что с англичан станется, как он говорит, «чинить каверзы». Так во избежание оных я завтра с Витебского отправлюсь в Одессу. Далее через Стамбул и Александрию в Лоренцу-Маркиш, а далее поездом в Трансвааль. – Кто бы мог подумать, что оброненное капитаном название порта станет теперь для Фирсанова предпоследней, но важной точкой назначения. – А дальше железной дорогой до Оранжевой республики, а там на лошадях до места назначения.

После ухода Краснова отец и сын долго сидели в кабинете, допивали коньяк и говорили о всяких разностях, но серьёзных тем не поднимали. Это был вечер небывалого единения отца и сына. Они усилием воли заставляли себя не заглядывать в будущее. Ни далёкое, ни самое ближайшее. Не сговариваясь, они приняли постулат – нет ничего, кроме сейчас. Если бы они могли заглянуть в будущее, то… Но такой возможности у них не было. И слава богу!

На вокзале, стоя возле вагона, оба Фирсанова себе и окружающим демонстрировали, что ничего особенного не происходит. Правильный сын уезжает погостить на некоторое время к бабушке в Одессу – и ничего более. А уважаемый отец провожает. Каждый выцедил из памяти полный арсенал известных ему шуток, связанных с дорогой, проводниками и забывчивыми путешественниками. На самом деле Леонид первый раз в жизни предпринимал столь длительное путешествие. За границей они бывали, но впервые младший ехал один. И не на курорт. Отца бил озноб, то ли нервный, то ли от гулявшего по перрону пронизывающего ветра. Он старательно кутался в пальто. А ветер вдруг расшалился не на шутку, он не только обжигал кожу, но и выдавливал нежданные, но соответствующие моменту слёзы. Из-за чего вся перспектива перрона и вокзала в глазах Фирсанова дрожала и гнулась.

Норд-ост норовил залезть в любую щель, дырочку и складку. Отец одной рукой удерживал котелок, а второй пытался свести борта демисезонного пальто. За то, что не находилось щелей и дырочек для залезания «под кожу» или не удавалось что-нибудь с кого-нибудь сорвать, ветер мстил всеобщей красноносостью, носоотвислостью и носоопухлостью. И не удовлетворившись неприятностями, доставляемыми людям, он поднимался ввысь, гнал по небу и яростно трепал, как злобный пёс, мелкие облака.

Глядя на Фирсанова-старшего, сердце Фирсанова-младшего дрогнуло, и он решил отправлять совсем окоченевшего родителя домой и устраиваться в вагоне. Будто дожидаясь этой мысли, на перроне появился бегущий Краснов. Он увидел своих друзей, вскинул руку.

– Я успел! Не опоздал! – радовался Саша. А ветер, обнаружив новую жертву, накинулся на него с удвоенной силой.

Пожав руку старшему, Краснов протянул младшему шикарный ежедневник в кожаной переплёте с небольшими ремнями и ажурными застёжками.

– Это тебе! Из-за него и задержался. Для заметок и мыслей. Он даже с золотым обрезом! – немного смутился своей романтичности и сентиментальности Краснов.

– Вчерашнее освобождение навеяло? – спросил Леонид, подёргав за фальшремни.

– Ага! – кивнул, шмыгнув красным носом, Александр.

– Так ты сам запустил исполнение нашего общего плана! Я – в Африку, так что ты теперь обязан в короткий срок женится.

– А это как получится. Сам знаешь: поспешишь – людей насмешишь. А тут никакого веселья. Все должно быть надолго, если не навечно, – резюмировал Краснов.

– Но всё равно, помни – план начал действовать. Два пункта уже исполнены.

– Долгие проводы – лишние слёзы, – сказал Александр Леонидович. По его лицу текли слезы. От ветра ли или от предстоящей разлуки? Но, по крайней мере, их можно было не скрывать, опасаясь уронить свою репутацию. Он обнял сына. – Помни мои наставления. Для победы иногда нужно сделать шаг в сторону, чтобы потом начать поступательное движение вперёд. Бывай и береги себя.

– Саша, ты иногда навещай отца…

– Мог бы и не говорить, ради того, чтобы услышать его голос, я готов на всё!

– Полно, Александр Савельевич, я же не сирена гомеровская, – несколько подобиделся Фирсанов-старший.

– Что вы! Что вы! Вы много лучше!

– Ну, вот и договорились.

– Ой! Простите, ради бога, не хотел вас обидеть, Александр Леонидович! – принялся извиняться за невольно возникшую двусмысленность Краснов.

– Вот, я вас обоих и пристроил! – слушая эту неожиданную перепалку, обрадовался Лёня.

Обрядовые обнимания прошли без жертв с обеих сторон. И два самых близких ему человека, поддерживая друг друга, пошли прочь. Один раз они всё же не выдержали и синхронно повернулись, помахали и затерялись в толпе. Леонид, сколько мог, провожал из взглядом. Когда он ещё их увидит и увидит ли вообще? От подобных драматичных мыслей не удавалось избавится все последние дни.

Едва толпа провожающих поглотила их спины, у Лени так защемило сердце, что он был готов послать эту Южную Африку куда подальше и черт с ним, со стыдом и потерянной репутацией! Он не хотел никуда ехать! Что его ждёт там, где смерть вплотную подходит к людским душам? Где играющий блик на стальной косе безносой старухи так же легко увидеть, как и чихнуть от поднятой пыли. А тут всё налажено: дом, учёба, уже видны горизонты будущей карьеры. Неосторожно брошенное женское слово, как это часто бывает, поменяло ход истории. На любом уровне. Хотя валить на женщину – последние дело. Голова ведь не только для кепи и волос нужна.

Потребовалось большое усилие воли, чтобы остаться возле вагона, не заскочить в купе, схватить баул и с ошалевшими глазами броситься вслед за отцом и другом. Чтобы не провоцировать себя, Лёня решил уйти в вагон. Но едва он поставил ногу на первую ступеньку, как услышал:

– Леонид! Лёня! Подождите! – Этот женский крик разрезал воздух, как молния. Он резко повернулся. К нему бежала Елизавета.