Предусмотрительно воздержавшись от ответа, Серж вежливо поблагодарил за совет, молча вышел из экипажа и направился за спиной впереди идущего конвойного. Теперь конец, думал он, впереди солдат, сзади солдат – это конец и если не жизни, то карьеры точно, а это по сути одно и тоже. Если граф даст ход приговору и суду чести, то за побег ему грозит дорога на каторгу или в рабство, крепостным к тому же графу. Поднявшись по лестнице на второй этаж и пройдя длинный и узкий коридор, они остановились у двери.

–Меня примет граф? –снова, не выдержав спросил Серж.

–Ох и глупый, и назойливый народ пошел, -буркнул в сторону охранник.

–Мне необходимо передать графу один очень важный документ и лично в руки, непременно лично в руки!

–Раз нужно, значит передадите, -ответил офицер и, отодвинув Сержа в сторону от двери, вошел в кабинет. Конвойный, не высказывая ни малейшего желания разговаривать, опустил глаза и стал напевать себе под нос мелодию. Серж же напротив, с удовольствием поболтал бы с ним, ну хоть узнать к кому пришли, но пришлось созерцать стену. Коридор постепенно заполнялся народом, за окном выглянуло солнце и залило ярким светом сад. Рабочий день у чиновников вот-вот начнется, а у него этот день уже неделю длится. По мундирам пойму к кому меня привели: к жандармам, к судейским или к военным. Хуже, если к судейским, тогда точно конец и граф не заступится, не спасет. Дверь распахнулась и на пороге приемной комнаты появился офицер, который пропустил вперед маленького мужчину в черной судейской мантии и с портфелем под мышкой. Не обращая внимания на поклоны посетителей и зашелестевший почтительный шепот, они с громким стуком захлопнули за собой двери и молча прошли мимо, направляясь по коридору в соседний зал.

–Нам нужно пройти в другую комнату, там и поговорите о своей бумажке, -проговорил насмешливым голосом конвойный.

–Скажите наконец, меня примет граф или нет?

–Нет.

Сержа повели по тому же длинному коридору в другой конец здания, наконец они остановились перед маленькой дверью. Нежели пыточная, подумал Серж и мурашки побежали по телу.

–Здесь у вас аудиенция, -ухмыльнулся конвойный. Он постучал, приоткрыл дверь и получив разрешение, махнул головой в сторону, как бы приглашая арестованного войти. Серж сделал шаг и невольно остановился, за столом сидел судья.

–Не волнуйтесь, я призван графом не судить вас, а задать вам несколько вопросов и ознакомится со списком.

Сбросив мантию и оставшись в черном фраке, он подошел к Сержу и протянул руку.

–Давайте список.

Он медленно стал читать и судя по тому, как менялось выражение его лица – этот документ вызывал у судьи живейший интерес.

Голубые мраморные стены и каменный черный пол прекрасно гармонировали с роскошной мебелью. В бронзовых подсвечниках, а их было по десять на каждой стене и стояли они в небольших, бежевого цвета нишах, возвышались белые свечи. В готическом камине плясали красные языки пламени. Яркий солнечный свет, попадающий в комнату из окон, отражался в зеркалах, висевших на противоположной от окон стене и рассеивался, освещая каждый закуток небольшой комнаты. Вероятно, это здание проектировал Растрелли, у князя так же в зеркальном зале, подумал Серж и стал рассматривать судью. Из-за залысин, отчетливо проступающих над высоким лбом, судья казался глубоким старцем, его редкие седые волосы были тщательно прилизаны, а глаза бесцветные. Серж представил себе, как он этими глазами смотрит на многочисленных просителей. Несмотря на свой малый рост и бутылкообразную фигуру, в этом человеке чувствовался властный характер.

Ну вот, у меня снова начинается паника, нужно взять себя в руки, в сущности я выполнил приказ графа, но увы не в полной мере, подумал Серж и унял дрожь в ногах. Завершив чтение, судья взял листок со стола и, начав обмахиваться им словно веером, бросил на Сержа оценивающий взгляд.

–Вы офицер?

–К вашим услугам, господин судья.

–К моим услугам? Ну это вряд ли. Знаете, о чем говорится в третьей статье уложений российской империи?

–Я юрист по образованию.

–Принимали ли вы участие в войне? Если да, то в каких войсках и под чьим командованием?

–Я был военным судьей и возглавлял трибунал.

–Многих осудили?

–Были случаи дезертирства.

–Неужели среди офицеров?

–Нет, солдаты или, если угодно, можно их называть крестьянами. Отчасти помещики и дворяне – офицеры, желающие подзаработать на грабежах в оккупированных войсками узурпатора русских землях. Наполеон пообещал крестьянам землю их помещиков и свободу от крепостного рабства, а те и поверили. Помещики и дворяне, что остались на оккупированной территории, прислуживали офицерам французских войск, но все же помогали русской армии, в меру своих возможностей, в войне с узурпатором, но некоторые переходили к ним на службу, предав родину и императора.

Судья вышел из-за стола и стал рассматривать Сержа со всех сторон, сопровождая косые взгляды ехидным хмыканьем.

–Расскажите какой ни будь показательный случай из своей боевой судьбы.

–Однажды за выпивкой я пожаловался, вот ведь другим дают награды, а я выполняю нелегкую службу и воюю с самого с самого что ни на есть начала войны, одних только смертных приговоров исполнил больше сотни, а никакой награды не получил. На передовой, убей ты противника, получишь крест или орден, а я разве убиваю не врагов отечества? От меня еще никто не смог убежать и нареканий за свою службу я не имел. Трибунал – это приговор со следствием, как без него, но без всякой обязательной по закону положенной защиты и без всяких состязаний во время судебного разбирательства между защитой и обвинением.

Приговор, как говорится окончательный и обжалованию не подлежит – этот венец правосудия и я прочел его не над одним солдатом, потерявшим веру и в своих, и в французов.

–Вот война закончится и что дальше? –спрашивал меня мужичек с почерневшим от дыма лицом, осужденный на смерть, -придется вернуться к барину, а как иначе? А он до войны с нас три шкуры сдирал и голодом морил, хуже скотины жили. Теперь же, когда его француз пожег, так и вовсе со свету сживет.

–Ты перешел на службу узурпатору, потому как веришь, что он сделает тебя свободным и богатым?

–Он обещал землю и волю.

–И веришь?

–Нет, не верю, но очень хочу. Наш царь даже на обещания не решился.

Потом таких, как этот мужик, потерявших человеческий облик от страха, отупевших от безысходности, со связанными за спиной руками и смешком на голове, я привязывал к столбу или просто ставил перед канавой и, по изменникам царю и отечеству, пли. Я не задумывался по чьей вине погибают эти мужики, просто исполнял свою службу и приближал разгром французов. На могилах таких солдат нет православных крестов или колышков, только ровная невспаханная земля или болото. Я всегда говорил солдатам расстрельной команды: «Чего их жалеть, пусть они сами себя пожалеют. Враги они и достойны казни. Не гневи Бога, не трусь и не предавай, неси свой крест с достоинством и раб ты или барин, будь верным сыном своей родины – защити ее.

–Как ты сам к ним относился? –усмехнувшись спросил судья.

–Я мстил им за то, что эти предатели и рабы осмелились жить рядом со мной, дышать одним воздухом со мной. Каждый приведенный мной приговор наполнял мою душу радостью победы над предательством и малодушием. Я им приказывал умереть, и они умирали. Запомните, говорил я своим солдатам, только обреченный подозревает, что его все обманывают, только мертвец враждебно относится к добрым по отношению к нему поступкам со стороны, Богом, поставленным над ним, барина.

–А сам-то ты не мертвец? Сдается, что ты любое внимание со стороны начальства к своей личности воспринимаешь, как личное оскорбление и в приговорах вмещал всю злобу и зависть за свою отвратительную жизнь. Ведь никто из рабов не потребует объективного расследования, никто не взыщет с тебя за облыжность, прямой оговор или вранье. Ни один начальник не потребует от тебя ответить за лишнюю смерть ложного предателя.