— Это ничего не докажет. Если ты не обожжёшься, то я слишком обрадуюсь, а потом буду разочарован, если ты пострадаешь, когда будешь сухим. А если ты обожжёшься и в воде, это может остановить меня от попытки провести полный эксперимент.

— Но ты же ничего не теряешь. Это я добровольно вызываюсь обжечься.

— Надежду, — отвечает Исак, прежде чем снять шапочку и освободить свои кудряшки. — Я бы потерял надежду. Я тебе напишу.

Исак уходит, а Эвен целую минуту проводит под водой. Его тело звенит от желания и замешательства.

.

— Как прошёл день у моего сына? — спрашивает его мать вечером.

Он приготовил пасту, а она — салат, таков их ритуал.

— Хорошо. А у тебя?

— Нормально. Ларс задал неправильный вопрос на встрече, и мне пришлось долго разбираться с последствиями. Всё как обычно.

— Что это вообще такое — неправильный вопрос? Разве такое бывает? — недоумевает Эвен.

— Думаю, зависит от ситуации, — улыбается она, поднося ложку с пастой ко рту. Эвену интересно, почему она настаивает на том, чтобы есть определённую еду ложкой.

На её лице застыла нежность, и это заставляет Эвена чувствовать себя несчастным. Он уже попробовал еду, и паста оказалась недоваренной и пресной. И тем не менее мать притворяется, что это самое вкусное, что она когда-либо ела. Его убивает, что она не честна с ним, что она продолжает с ним нянчиться. Это правда его убивает.

— Что случилось? — спрашивает она.

— Ничего, — улыбается он, по крайней мере пытается. — Как паста?

— Идеально.

— Я рад.

— Какое сегодня слово дня? — спрашивает она немного позже.

— Катарсис, — врёт он, вспоминая слово, о котором так много узнал сегодня от Исака. — Избавление и очищение от скрытых чувств и эмоционального напряжения, особенно через искусство.

— О, это хорошее слово, — говорит она с улыбкой и фальшивым энтузиазмом. Эвен чувствует себя опустошённым.

— Да. Хорошее.

.

В такие дни Эвен жалеет, что не может закрыть дверь комнаты на замок. И дело не в том, что мать или ещё кто-то может попытаться к нему зайти. Просто ему бы хотелось, чтобы у него была такая возможность. Чтобы у него была возможность закрыться в своей комнате и предаться грустным мыслям, или, может, спокойно посмотреть порнушку, может, даже поболтать с незнакомцами в интернете, и, может, поплакать, просто выпустить всю боль из сердца. Эвен не помнит, когда плакал в последний раз. Он чувствует тяжесть в груди, необходимость как-то выпустить всё это наружу.

Надежду. Я бы потерял надежду.

Эвен задумывается, настолько ли велика грусть Исака, как его собственная. Он задумывается, стало бы Исаку легче оттого, что сама эта мысль утешает Эвена. Что кто-то ещё может чувствовать грусть и одиночество, которые испытывает он.

«Я тебе напишу».

Где. Когда.

Instagram (22:19) — Гераклит подписался на ваши обновления.

Эвен смотрит на уведомление, потом видит, что это закрытый аккаунт, на который никто не подписан, и возвращается в групповой чат с парнями.

Гераклит

22:23

Завтра после школы

В спортивном зале в 15:15

Не опаздывай

?

Исак?

Кто?

Э-э-э?

Конечно, это я. Кто ещё?

В смысле кто ещё

Кто ещё мог завести инсту и назвать себя Гераклит?

Это какой-то известный философ?

Я тебя заблокирую

Не думал, что у тебя есть инстаграм

У меня нет

Не было

Только что зарегистрировался

Ради меня?

15:15

Если опоздаешь, я уйду

?

То есть ты просто не ответишь?

Кстати, Гераклит звучит интересно

Очень прогрессивно

Хорошо, что такое имя больше не дают

Ты просто ребёнок

Ха-ха, спокойной ночи

На следующий день Эвен практически окрылён, чувствуя присутствие Исака в здании и зная, что он тоже его чувствует. В этом нет никакого смысла, сама ситуация растягивает рамки логики и рациональности в его голове, но Эвен понимает, что не имеет ничего против. Ему страшно, но не настолько страшно, как убедиться, что всё это — лишь игра его воображения, что он одинок в этих чувствах, что он их придумал.

Эвен знает, что рано или поздно страх вернётся, потому что такую связь невозможно объяснить с помощью науки и теории. Но он чувствует себя немного менее одиноким, зная, что делит её с кем-то. Около полудня он улыбается, когда чувствует, что Исак заходит в столовую. Он не может сдержаться. Ему интересно, могут ли они сделать что-то с этой связью, может ли он, например, немного подтолкнуть Исака или почувствовать его мысли.

— Ты чему там улыбаешься? — спрашивает Адам.

— Я не улыбаюсь.

— Нет, улыбаешься. Ты практически хихикаешь.

— Оставь его в покое, — вмешивается Мутта. И что-то в его желании постоянно защищать Эвена кажется странно унизительным. Эвен знает, что Мутта желает ему только добра, но он чувствует себя особенно ранимым, когда тот затыкает парней, и они после этого оставляют его в покое.

Он чувствует себя слабым. Они до сих пор не говорили о том времени, когда он отсутствовал. Он не в курсе, как много они знают. И именно в такие моменты его это мучает. Ему бы хотелось, чтобы Мутта позволил Адаму и Элиасу дразнить его, как раньше, до его срыва. Ему бы хотелось, чтобы им не приходилось относиться к нему с такой заботой. Ему бы хотелось, чтобы он мог позволить себе хотя бы один день быть мрачным, не думая о том, что они примут его хмурое лицо за начало депрессивного эпизода. У Эвена много желаний.

Эвен практически давится, когда чувствует это. Тепло, знакомый и сладкий жар. Он окутывает его, заполняет лёгкие и проникает в кости, устраивается там, как дома, обволакивает суставы и баюкает сердце. Эвен чувствует себя так, словно слушает любимую песню или ест любимую еду. Эвену сейчас так хорошо, как будто что-то заставило его забыть о печалях. Эвен ликует от этого ощущения.

Ему не нужно оборачиваться или смотреть на лица парней, чтобы понять, что Исак устроился за столиком у него за спиной. Он чувствует его. Везде и всюду.

— Ты снова улыбаешься, — говорит Элиас, но он и сам улыбается, словно знает, почему Эвен вдруг кажется таким счастливым. Хотя Эвен и сам не уверен, в чём причина.

— Почему он здесь? — шепчет Адам, зарабатывая подзатыльник от Мутты. — Отъебись!

На этот раз Мутта пинает его ногой, и Эвен замечает, что группа девушек смеётся, глядя в их сторону, особенно на Мутту, отрастившего себе щетину, на Мутту, чьи черты лица стали более выразительными по сравнению с прошлым годом. Его молчаливая уверенность и лёгкость, с которой он подаёт себя, также помогают завершить образ. Эвен улыбается.

Мутта. Земля. Стабильность. Его защитник. Мутта подмигивает ему, и Эвен отвечает тем же, хотя и не уверен, о чём они только что тайно поговорили.

Юсеф обнимает Адама за плечи каждый раз, когда тот хочет сморозить очередную глупость, и ланч проходит без каких бы то ни было инцидентов. Уныние, которое ощущал Эвен до прихода Исака, полностью исчезло. И когда он берёт поднос, собираясь уходить, и наконец смотрит на Исака, Эвен думает, не принял ли он эту ношу на свои плечи. Исак выглядит ужасно, кожа бледная, а на лбу собираются капли пота.

— Ты в порядке? — остановившись, шепчет Эвен, потому что не может удержаться.

Исак отодвигает стул, встаёт, хватает свой поднос и практически бегом бросается к выходу, даже не удостоив Эвена взглядом.

— Вау, он, блядь, и правда тебя ненавидит, — заливается смехом Элиас.

— Когда ты уже поймёшь намёк, бро? — Адам тоже смеётся.

Через мгновение Эвен присоединяется к ним, стараясь не принимать их шутки слишком близко к сердцу. Он не уверен, что только что произошло, но он не слишком счастлив. Он не слишком счастлив, что Исак так относится к нему, когда они на людях, так, словно Эвен — пустое место. Пока что Исак постоянно унижает его у всех на глазах.

Он не понимает его. Исак одновременно хрупкий и безжалостный. Осторожный и непредсказуемый. Заботливый и злой. Эвен практически убедил себя, что Исак сел неподалёку, чтобы поддержать его. Но разве это возможно? Он ведь даже не знает, что чувствует Эвен, когда он рядом.