— И что, мы будем писать и всё такое прямо здесь, на природе? — обеспокоенно спрашивает Исак.

— Ну да. Ты что, никогда раньше не ходил в поход?

— Ты серьёзно? Конечно, я никогда раньше не ходил в поход!

— Боже, расслабься! — смеётся Эвен. — К тому же я уверен, что в месте проведения фестиваля есть туалеты для нежных принцесс.

— Нежных принцесс? Ты что, хочешь, чтобы я отправил тебя в больницу в этот прекрасный день?

— А что такое? Тебе не нравится это милое прозвище? Нежная принцесса? Я думал, ты оценишь.

— Забери свои слова обратно! Слышишь?! — хмурится Исак и бросается за Эвеном, но в его голосе слышатся лишь смех и радость.

И это нелепо — бегать друг за другом по лесу, когда они пришли к молчаливому соглашению не признавать тот факт, что снова могут касаться друг друга. Всё это нелепо.

Они не прикасаются друг к другу. Они близки к этому и всё же не переступают черту.

— Нам, наверное, нужно идти туда, — говорит Исак.

— Да.

.

Эвен не знает никого из исполнителей. Рок-музыка никогда не была ему по душе. Он никогда её не понимал и даже не думал о том, чтобы слушать. Он не считает себя музыкальным снобом и слушает практически всё от рэпа 90-х до попсы, входящей в Топ-40.

Но рок, казалось, всегда принадлежал более старшему поколению, и не отражал то, что он искал в музыке, что питало его душу.

Он ошибался.

И то, что он видит, как Исак наслаждается происходящим, питает его душу настолько, что Эвен не может это описать.

Счастье Исака зарождается внутри и вырывается наружу. Наверное, всё в нём подчиняется данному принципу. Исак горит внутри, тем самым полыхая и снаружи. Всё, что он чувствует, чувствуют и окружающие его люди. Счастье, холодность, доброту, жестокость, тепло. Исак распространяет всё, что чувствует.

Все чувства вырываются из него. И Эвен одновременно завидует ему и хочет подарить весь мир.

Поэтому он делает всё, чтобы этот день стал для Исака идеальным. Он стоит позади него, вытянув руки в стороны, не прикасаясь к нему. Он покупает ему пиво, потому что Исак попросил об этом. Он прыгает, когда Исак прыгает. Он смеётся, когда Исак смеётся. Он кричит и аплодирует, когда это делает Исак. Он делает вид, что знает слова песен, играющих на сцене, и кричит их Исаку в лицо.

— Я загадал желание! — признаётся Исак, прыгая и танцуя, тряся влажными от пота кудряшками. Возможно, Эвен уже мог бы прикоснуться к нему.

— Что?

— Я загадал желание! Я читал, что люди загадывают желание на день рождения.

— Серьёзно? И что ты загадал?

— Я не могу тебе сказать.

Эвен улыбается и делает всё, чтобы Исак мог чувствовать себя, как любой другой посетитель фестиваля, мог чувствовать себя нормальным. Таким же нормальным, как и все, пусть даже само понятие причиняет Эвену боль, обжигает его. Он хочет, чтобы Исаку сегодня не пришлось ни о чём волноваться. Сегодня его день. Сегодня — для него.

И Исак прыгает, и кричит, и поёт, и танцует, и улюлюкает, и смеётся, и Эвен не может понять, что он чувствует.

Он знает, что это химические реакции. Он знает, что чувства мимолётны и эфемерны. Он всё это знает. Но Эвен думает, что Исак никогда не оставит то место, что занял когда-то в его сердце.

.

Эвен не сразу осознаёт, что пошёл дождь, потому что он и так мокрый от пота. Ему нужно какое-то мгновение. Краткий миг.

Исак оборачивается к нему и широко улыбается. — О господи! Дождь!

Эвен надеялся на это. Его приложение с прогнозом погоды уверяло, что так и будет, но всё же.

— Похоже на то.

— Пойдём! — Исак хватает его за руку и тянет в толпу.

Они наконец могут подойти ближе к сцене. Исак наконец может задевать плечами других людей, прыгать вместе с другими фанами. Эвену больше не нужно прикрывать его собой.

И тем не менее Эвен всё равно остаётся рядом, нависая сзади, закрывая широкими плечами. Ему нравится их разница в росте. Эвен понимает, что она нравится ему даже больше, чем он полагал.

— Это было моё желание, — говорит ему Исак.

— Дождь?

— Да, дождь.

И пусть это глупо, но Эвена успокаивает понимание, что Исак мог бы тереться сейчас о кого угодно на фестивале, но он всё равно решает опираться спиной на грудь Эвена, что он решает оставаться рядом и прижиматься именно к нему. Что несмотря на то, что дождь даёт ему возможность прикасаться к любому, он всё равно жаждет только Эвена.

Эта мысль опьяняет, и Эвен даже не пытается сопротивляться.

Он обнимает Исака за живот и прижимает его теснее, ближе. И Исак не сопротивляется. Он расслабляется в его объятьях и накрывает ладонями руки Эвена.

Люди вокруг прыгают, в то время как Исак и Эвен чуть покачиваются, обнимая друг друга. В этом есть определённая поэзия — что они решили замедлиться, оказавшись наконец рядом со сценой. Эвен не может не наклониться и не прижаться губами к шее Исака, прямо за ухом, потом к его плечу, прежде чем снова обратить внимание на выступающую группу.

Он замечает, как у Исака перехватывает дыхание и как напрягается его тело.

И Эвен ничего не может с собой поделать, он повторяет это снова и снова, пока Исак не начинается выгибать спину и прижиматься к нему более явно, более настойчиво, пока сам Эвен не теряется в этих движениях.

Группа играет. Люди хлопают. Дождь идёт. А Исак извивается в его объятьях, тяжело дышит, умоляет.

Эвен с силой разворачивает Исака к себе и целует его, не успевая зафиксировать, каким потерянным и растрёпанным он выглядит. Он целует его, и Исак открывается ему навстречу, выдыхая стон ему в рот и сжимая волосы в кулаке.

Идеально. Всё идеально. Земля сошла со своей оси. И это никогда не казалось более правильным.

— Это было моё второе желание, — говорит ему Исак, когда они отстраняются друг от друга и тяжело дышат, соприкасаясь лбами.

— Ты загадал несколько?

— Три. Я слышал, что люди загадывают три.

— Какое же третье?

.

Они бегут обратно к машине. Под ногами хлюпает грязь, но Эвену плевать, потому что Исак тянет его за руку и смеётся, и они бегут, бегут.

Они вваливаются в свою палатку, оба насквозь промокшие, и Эвен не может не думать о том, чей спальный мешок они сейчас испортят навсегда.

Исак тянет его за шею и целует, пока Эвен не забывает собственного имени.

— Блядь! — бормочет Эвен и позволяет рукам скользнуть по бокам Исака, забраться под футболку, сжимать и мять тело под ней. Кожа. Прикосновения к коже Исака всегда сбивают с толку.

Он чувствует, как Исак немного отшатывается, но знает, что это просто инстинкт, что он не привык, когда кто-то дотрагивается до верхней части его тела.

— Прости, — бормочет Эвен, но Исак снова целует его, возвращая себе контроль над ситуацией.

Он сжимает пальцами волосы на загривке Эвена и так сильно кусает его нижнюю губу, что тот морщится. Потом Исак хватается за подол его футболки и начинает тянуть её наверх.

— Сними её! — настаивает он, продолжая самостоятельно стягивать её с Эвена, у которого кружится голова. Это происходит на самом деле? Исак что, правда сейчас раздевает его?

— Исак…

— Ты не взял с собой другую одежду! — объясняет он Эвену, и это самая нелепая отмазка в истории, чтобы заставить кого-то раздеться.

— Ну да, точно.

— Вот-вот, и я не могу допустить, чтобы ты завтра вернулся в Осло в грязной одежде, — говорит Исак, делая глубокий вдох и начиная бороться с пуговицей и молнией на джинсах Эвена.

Эвен забывает, как дышать.

— Да, мы не можем этого допустить.

Эвен позволяет Исаку раздеть себя. Он позволяет ему прикасаться и целовать себя. Он позволяет ему делать всё, что тому хочется, в их гигантской палатке — просто водить руками по своей груди, останавливаясь на ключицах, и на его сердце, и на его рёбрах. Эвен изо всех сил старается удержаться на ногах.

На Эвене лишь нижнее бельё, в то время как Исак стоит в насквозь промокшей одежде. Это слишком. Эвен издаёт жалкий, позорный звук, когда во время поцелуя Исак сжимает рукой резинку трусов, другой рукой гладя его по шее. И Эвен готов взорваться, когда Исак скользит рукой внутрь и обвивает пальцами его член.