Эвен не видит их реакции. Его взгляд затуманен. Дыхание сбилось. Кожа горит.

Должно быть, он плачет. Он не уверен.

Он уходит прочь.

Его сердце разбито на мелкие кусочки. Слёзы не прекращаются. Наконец-то. Слёзы.

Эвен уходит, и никто не идёт за ним. Они все оставляют его в покое.

.

Исак находит его час спустя на пляже, где Эвен сидит, сложив руки на согнутых коленях. Бессмысленные и неудержимые слёзы прекратились. Теперь он чувствует себя опустошённым.

— Тебе лучше? — тихо спрашивает Исак, расстилая рядом с ним полотенце.

— Я в порядке.

— Нет ничего страшного в том, чтобы быть не в порядке, Эвен.

— Вау, спасибо большое! Мне стало намного лучше благодаря этому дерьму! Вау!

Он срывается на Исака, хотя тот не сделал ему ничего плохого. Он с трудом узнаёт себя.

Исак, наверное, счастлив такой реакции. По крайней мере чувства вырываются на свободу.

— Я просто хочу помочь. Скажи мне, чем я могу помочь.

— Может, просто оставить меня в покое? Как насчёт этого? — сердито фыркает Эвен, и это не он. Он никогда не был таким. Он никогда не был злым и мерзким по отношению к Исаку.

Исак встаёт, и Эвен практически сразу начинает скучать по его обществу. Он хочет окликнуть его, закричать: «Прости! Пожалуйста, останься со мной. Не бросай меня. Мне кажется, ты единственный, кто относится ко мне как к человеку, а не как к вещи, которую нужно починить. Мне жаль. Прости меня! Вернись».

Но Исак ушёл. Он идёт по пляжу, быстро, очень быстро, а Эвен смотрит ему вслед. Исак не останавливается, пока не доходит до воды.

А потом Исак ныряет в холодное море. Он не колеблется. Не раздумывает ни секунды. Просто бросается в воду.

Что он делает?

Исак всплывает на поверхность, мокрый с головы до ног. Он остаётся в воде ещё несколько секунд, а потом как угорелый бежит к Эвену.

Эвен не понимает.

Он не понимает до тех пор, пока всё вдруг не становится ясно, пока Исак не возвращается к нему, усаживаясь на полотенце, которое аккуратно расстелил раньше, словно знал, что оно ему понадобится для этого.

С Исака течёт вода, он дрожит, когда протягивает руки к Эвену.

Исак обнимает его. Эвен задыхается.

Он ждёт, что Исак будет холодным, но не чувствует ничего кроме тепла.

— Объятья помогают при стрессе, — шепчет Исак ему в волосы, сжимает его сильно, так сильно, что кости хрустят. — Объятья помогают, потому что благодаря им вырабатывается окситоцин, а это полезно. Поверь мне, это помогает. Я много об этом читал.

Исак обнимает его, пока Эвен не сдаётся и не приваливается к нему, наслаждаясь близостью их тел, окситоцином и прочими полезными химическими веществами. Он закрывает глаза и дышит.

— Они так не думают, — снова шепчет Исак, скользя мокрыми руками вверх и вниз по его свитеру, согревая его, хотя по идее должен был делать обратное. — Я знаю, что только что назвал их мудаками, но они так не думают. Они просто не знают, как себя вести. Это слишком для их понимания. Они ведут себя как дебилы, но они тебя любят. Они так сильно переживают за тебя. Они просто не знают, как сейчас быть твоими друзьями.

Исак продолжает повторять эти слова, как мантру, словно хочет, чтобы они отпечатались в мозгу Эвена, словно пытается им манипулировать.

— Я же говорил тебе, что я обуза. Я тебе говорил, — бормочет Эвен, не открывая глаз. — Я тебе говорил.

— Нет. Эв, это неправда, — настаивает Исак. Эв. Он ведёт себя так мягко, так нежно, эта доброта прорывается сквозь обычные заслоны.

Эвен чувствует, как глаза наполняются слезами, когда Исак проводит пальцами по его волосам, потом по шее, гладя кожу.

— Не плачь. Пожалуйста, не плачь.

Неужели Исак может видеть и сквозь веки?

Эвен хочет сказать что-то типа: «Ты же говорил, что это полезно для здоровья?», но он слишком эмоционально опустошён. Он не может быть уверенным, что у него не задрожит голос.

— Ну вот, я сглазил, — добавляет Исак, и это очаровательно. Он милый. Он такой милый, когда ведёт себя так.

Эвен обнимает его в ответ, обхватывает обеими руками и прижимает к себе, пряча лицо у него на груди и придвигаясь ближе. Они сидят так какое-то время, просто укачивая друг друга, и Эвен впитывает в себя всё утешение, какое может получить, пока Исак не решит, что уже достаточно, пока не начнёт высыхать.

Исак обнимает его, пока огонь в душе Эвена не успокаивается, пока боль не начинает покидать его тело, пока голова не проясняется, а лёгкие снова не наполняются кислородом.

Эвен неохотно отпускает его, когда Исак предпринимает попытку отстраниться. Он не тратит времени и быстро поднимается на ноги.

— Не двигайся. Я сейчас вернусь! — говорит он.

Он снова бежит к воде и ныряет в неё ещё быстрее, чем в первый раз. Он чуть не спотыкается, и Эвен не может сдержать секундную улыбку.

Исак возвращается и снова бросается на Эвена, теперь обнимая его сбоку.

— Чем больше окситоцина, тем лучше.

Исак продолжает удивлять его своей заботой и нежностью. И Эвен знает, что это происходит не в первый раз, помнит, что чувствовал, когда Исак целовал его в щёки в день, когда он признался матери в своей ориентации, но от этого подобное отношение не кажется менее поразительным.

— Почему ты это делаешь? — Эвен наконец задаёт вопрос, который вертится на языке.

— Потому что мне не нравится, когда ты расстроен, — говорит Исак, чуть отстраняясь, чтобы накрыть мокрыми ладонями его лицо.

Слова произнесены с такой чёткостью, как если бы были написаны на упаковке с хлопьями, бездумно и ровно. Эвен бы проигнорировал их, если бы не нежное прикосновение Исака к его лицу.

— Если ты продолжишь в том же духе, я могу начать думать, что я тебе небезразличен.

— Очевидно, что дело не в тебе. Это для меня, — как и предполагалось, возражает Исак. Эвен готовится к сложным научным объяснениям, очарованный явным румянцем, разливающимся по лицу Исака. — Когда я вижу, что тебе больно, мой мозг вырабатывает вредные химические вещества, те, что ассоциируются с неприятным опытом. Мне вредно видеть твою боль, поэтому я пытаюсь её облегчить.

Reductio ad absurdum. В словах Исака нет смысла. Он спорит об абсурдных вещах и делает это специально. Он делает то же, что делал Эрик Стюарт со своей женой.

— Я могу пойти со своей болью куда-нибудь в другое место, если хочешь, — улыбается Эвен, испытывая облегчение, что может сконцентрировать на чём-то помимо только что подслушанного разговора, так сильно его ранившего. Эвену интересно, специально ли Исак делает это — отвлекает его от свежей раны, переключая внимание на ту, с которой он живёт уже какое-то время, на ту, которая носит имя Исака.

— Или ты можешь позволить мне помочь тебе избавиться от боли, — шепчет Исак, и его глаза горят решимостью. — Я знаю кое-что ещё более эффективное, чем объятья.

— Правда? И откуда ты знаешь, что это ещё более эффективно?

— Я читал об этом. Я тебе покажу, если позволишь.

— Конечно.

Исак влажно и громко чмокает его в щёку, и у Эвена по телу бегут мурашки.

— Ты читал об этом? — спрашивает он мгновение спустя с наигранным удивлением, пытаясь замаскировать явное потрясение. — О том, что нужно целовать людей в щёку, когда они грустят?

— Да, — врёт Исак, прежде чем поцеловать его в скулу, а потом спуститься ниже к челюсти. — Могу потом показать тебе эту статью.

— Да? — Эвен не замечает, что его голос звучит выше, пока не произносит это слово.

Внезапно он начинает тяжело дышать, его сердце бешено колотится в груди, пока Исак покрывает лёгкими поцелуями его лицо. — Могу я поинтересоваться, где же ты нашёл эту научную статью?

— В очень престижной академической публикации, — отвечает Исак, прижимаясь губами к уголку рта Эвена, дразня его, сводя с ума, заставляя прикрыть глаза и инстинктивно приоткрыть губы. — Она заслуживает доверия. Говорит об очень успешных результатах.

— Да, очень.

Эвен думает, что Исак собирается поцеловать его в губы, и горит от предвкушения, испытывая дикую жажду подобной развязки. Но Исак целует его где угодно, только не там.