Вечером отец заходит в его комнату и молча стоит в дверях. Подходит к нему. Берет на руки котенка, тот ластится, пытаясь устроиться поудобней в больших ладонях. Одним резким движением отец ломает животному шею и бросает трупик на пол, к ногам ребенка.

Маленький мальчик неделю ничего не ест и еще очень долго плачет по ночам. С того самого дня не разговаривает с отцом.

У Армитажа Хакса и сейчас текут слезы. Не высыхая, катятся по щекам, кровь снова идет носом. Он так далеко спрятал эти воспоминания и даже забыл, что когда-то был тем самым мальчиком.

Вот оно.

— Арми, скажи мне, когда ты успел превратиться из чувствительного, эмоционального и доброго ребенка в чудовище, которое, не моргнув глазом, уничтожает целую систему?

Ответом мне был лишь жалкий, натужный полувсхлип, полувсхрип. Хакс был на пределе своих физических возможностей. Но я зашел слишком далеко, чтобы останавливаться сейчас. Он либо выучит свой урок, либо не выйдет из этой комнаты живым.

— Ты приказал себе не думать об этом. Но тебе снятся кошмары, хоть ты их и не помнишь. Знаешь, Арми, для не обладающего Силой ты чертовски хорош в том, чтобы ставить блоки на собственную память, заставлять себя забыть. Но это ничего. Ты вспомнишь. Я помогу.

Когда Старкиллер выпустил свой смертоносный заряд по Хоснианской системе, я стоял на мостике звездного разрушителя. Только регулярные «практики» со Сноуком, отточенная годами способность не показывать свою боль не позволили мне тогда рухнуть под тяжестью агонии, которая затопила Силу в момент гибели миллиардов живых существ. Многие из них были чувствительны к Силе, и их смерть оставила особенно четкий след — целые картинки, которые никогда не сотрутся из моей памяти.

Отец играет с маленькой дочкой на лужайке у дома, но вздрагивает, вглядываясь в небо. Он видит алые вспышки в небе и луч, несущийся к ним. В ту секунду, когда он осознает, что сейчас произойдет, все вокруг окрашивается красным. Он прижимает к себе ребенка и кричит. Кричит нечеловечески, вкладывая в вопль всю безысходность, боль и ярость, ведь он никогда не увидит будущего своей дочери, потому что кто-то там, далеко, скомандовал: «Огонь!»

И вот кто скомандовал «Огонь!» Генерал Первого Ордена Армитадж Хакс. Тот, кто так и не смог простить отцу бессмысленное убийство маленького животного. Он их убил. Он их всех убил.

Хакс уже просто воет. Захлебывается слезами, собственной кровью — похоже, он сильно прикусил язык. Чувство вины раздирает его на части, ставит на самую грань безумия.

Я отпускаю захват Силы, и он валится на пол. Сжимается в комок, будто пытаясь соединить края огромной дыры в груди, пробитой пониманием того, что он сделал.

— Убей меня, Рен, — хрипит Армитаж, — прошу тебя, убей меня. Я не смогу с этим жить.

Я опускаюсь на корточки рядом с ним.

— Нет, Хакс, ты будешь с этим жить. И всю оставшуюся жизнь будешь пытаться искупить то, что натворил.

— Как, впрочем, и я.

Вкладывая немного Силы в слова, я продолжаю:

— Ты больше никогда не будешь даже думать о бунте, Хакс. Ты приложишь все возможные и невозможные усилия, чтобы донести до командования: отныне наша цель — не захват новых систем, не террор, а утверждение мира и обеспечение благосостояния в тех мирах, где правит Первый Орден. И начнешь ты с генералов, которых сам подталкивал к бунту. Завтра поговоришь с ними в камерах. Если они одумаются — вернутся на свои посты. Если нет, ты разберешься с ними, как и со всяким другим, кто захочет вновь раздуть огонь войны в Галактике. Ты будешь верен мне, Первому Ордену и нашим общим целям. Хосниан не должен повториться. Никогда.

Я взмахнул рукой, погружая генерала в сон. Без внушения в конце можно было обойтись, но я не должен рисковать. То, во что Сноук превратил Армитажа Хакса, исковеркав его душу, используя его слабости, боль и страхи, не должно править Первым Орденом и Галактикой, если завтра рыцари решат казнить меня. Теперь я спокоен.

— Охрана. Отнесите генерала в медблок. Постарайтесь сделать так, чтобы его в нынешнем состоянии никто не видел. Если спросят, он по моему приказу работал над выявлением мятежников в командном составе Первого Ордена. Во время доклада ему стало плохо. Пускай ему окажут медицинскую помощь. Оставьте с ним кого-то. Как только очнется, сразу сообщите мне. Выполняйте.

Отпустив штурмовиков с бесчувственным Хаксом, я осмотрелся. От чрезмерного использования Силы на протяжении дня перед глазами плясали разноцветные точки. Еще немного, и я сам свалюсь на все эти порошки-тряпки. Нужно срочно добраться до каюты. Слабость нельзя показывать никому.

Шатаясь, я побрел по коридору к себе. С пятого раза попав по электронному замку ключ-картой, ввалился в каюту и упал прямо в коридоре. Двигаться не было сил. Дышать не было сил. Слишком много их я потратил сегодня, слишком мало спал в последнее время.

Как-то лениво подумалось, неужели это всё? Вот так уйду, прямо как Скайуокер, истратив себя всего за раз? Ну и ладно. Дереку не придется пачкать моей кровью свой замечательный топор. Хакс завтра очнется и посмотрит на мир другими глазами. Может, даже рыжую кошку заведет. Первый Орден возьмется за то, чем должен был заняться давно. А Рей наконец-то освободится от монстра.

Да… Рей. Ну сейчас-то можно о ней подумать, правда? Напоследок, так сказать.

— Рей…

========== Вот и всё, чего я хочу ==========

Я не могу понять, где нахожусь. Только что умирал от истощения на полу своей каюты, и вот стою в каком-то непонятном месте. Это ванная, что ли?

Всё кажется смутно знакомым, но память почему-то не дает никаких подсказок. Помещение похоже на часть старого, но богатого дома: прямоугольный мраморный резервуар, даже маленький бассейн, в котором плещется горячая вода с ароматными маслами.

Кто, скажите на милость, может сейчас позволить себе ванну с водой?

Остальная обстановка ванной — под стать роскошному бассейну. Вычурный столик с какими-то бутылочками, кушетка для отдыха, обитая бархатом глубокого синего оттенка, белоснежные полотенца и тяжелый халат… Такое ощущение, что кто-то со знанием дела подготовился к водным процедурам.

— Кто-то знает толк в удовольствиях, — пытаюсь вспомнить, когда я сам последний раз принимал ванну.

— Года в четыре. Помню, как мать мыла волосы пахучим шампунем. И запах масел, кстати, очень знакомый.

Будто ответ на незаданный вопрос, за дверью слышатся голоса.

— Рей, детка, тебе нужно отдохнуть, отвлечься, — в голосе Леи Органы звучит неподдельное волнение. — Ты сама не своя после нашего спасения с Крейта. Сначала плакала все время, а с тех пор, как мы прилетели сюда, прерываешь медитацию, только когда уже не в состоянии удерживать концентрацию. Ты так уничтожишь себя.

Ничего себе. Рей недолго знала дядюшку, таким странным и явно не радостным, как я помню, было знакомство, но, тем не менее, так себя изводит. Неужели она не понимает, что его уже не вернуть?

— Вы не понимаете. Он не мог вот так просто взять и умереть. Не мог оставить меня одну. Не после всего, что было, — ее голос срывается на последних словах, я слышу, как она рыдает взахлеб, будто из нее вынимают душу.

— Я больше не чувствую его.

Ее шепот сквозь рыдания почти не слышен, он режет меня без ножа. И я понимаю, что уже даже не важно, что она плачет по тому, кто принес мне столько боли. Хочется, чтобы она перестала так убиваться, хочется обнять, успокоить, защитить. Но сомневаюсь, что она будет рада меня видеть. Ведь, прямо или опосредованно, именно я виноват в смерти Люка.

— Ну, ну, дитя, не убивайся так, — успокаивает ее мать, и я почти вижу, как она обнимает Рей и медленно гладит по голове. — Пойдем, я тебе ванну приготовила. Расслабишься немного. Потом поспишь, а завтра будем думать, что со всем этим делать.

Что?! Черт! Черт! И куда же мне деваться? Они сейчас зайдут, Рей меня увидит! Могу себе только представить, что она скажет убийце Люка Скайуокера, монстру.

Проклятые Узы, чертов странный сеанс связи! В этот раз я полностью в ее окружение спроецировался. Только я. Целиком и полностью, здесь, на Набу. Да, теперь я вспомнил это место. Это старый сенаторский дом, который достался матери в наследство от приемных родителей. Они уже открывают дверь! Что же мне делать?