Дилана свинтили за то, что принес в школу пулю, и когда он выудил из кармана гильзу, словно редкую пилюлю, мы все были уверены, что высверленный кончик разорвется в любую секунду, тела у нас напряглись и отяжелели, как десяток умирающих солнц, воображали, как руку его разорвет в конфетти, но я знала, что он из семьи, что охотилась на крупную дичь, знала, что у них морозилка для мяса и стеклянноглазые олени на каждой стене, поэтому он же не виноват, что пули не кажутся ему тем, чем они кажутся нам, остальным, их он просто подбрасывал и ловил в ладонь с легкостью, и то был год, когда губы у меня так обветрились, что под носом бежала красная трещина, и я никак не могла перестать лизать рану, и когда я отпрашивалась с урока подержать пылающий рот над питьевым фонтанчиком, Фрэнки отрубился и у него изо лба текла кровь на полу в коридоре, а мисс Роузмэри сказала, что я, возможно, спасла ему жизнь, правда ли это, не знаю, а знаю лишь то, что Фрэнки был рыжим беззвучным ребенком, и после этого никак не затыкался о том, что чуть не умер, но ни разу не отдал мне должного за то, что я нашла его тело, а на следующей неделе Стивен отправил себя в полет с качелей, и кость руки у него выбило сквозь согнутое запястье, я это видела, в общем, я слышала слово «раздробленный» в диктанте, поэтому, когда побежала сказать мисс Эми, во мне было полно решимости похвалиться свежим словарным запасом, но мне расперло щеки жесткими краешками, и память у меня размякла, поэтому я просто застыла и запиналась про скелет, и наконец, когда мисс Эми нашла Стивена в траве, слово завозилось и проелозило ко мне в рот, и я закричала: «Там раздроблено!» – а мисс Эми развернулась и рявкнула: «Там все гораздо серьезней», – но я просто обрадовалась, что заговорила на своем новом языке, а потом еще завелась семейка младенцев розовых мышек в уголке для чтения, и Карлу, моему любимому смотрителю, пришлось их убрать, но пошел слух, что он собрал их в носок и раздавил под камнем на парковке, и я не могла после этого смотреть на него так же, как раньше, из соображений того, что он – убийца всяких малюток, а мы сами были малютками, я помню, даже тогда, понимая малость свою, всех нас, и то, как мы были вынуждены увиливать и метаться по белу свету, как грызуны под мужскими сапогами, кроме того одного раза, когда Мигель поехал на каникулы в Мексику и его там убило в обрушившейся пещере, и мы посадили ему дерево, но то был просто-напросто росток, не выше моего правого колена, и когда все мы встали кружком пожелать ему до свиданья, я помню, как поглядела на пробивающийся росток, его жилистые ручки и хрупкий ствол, и почувствовала себя – впервые – большой.