Мысль о возможности создания из разрозненных произведений устного народного творчества единого целого высказывалась и до Лённрота. Например, еще за десять лет до его диссертации, в 1817 году, начинающий фольклорист К. А. Готтлунд написал ставшие впоследствии широко известными слова: «Если бы только нашлось желание собрать воедино наши древние народные песни и создать из них стройное целое (то ли это будет эпос, драма или еще что-нибудь), из них мог бы возникнуть новый Гомер, Ос-сиан или Песнь о Нибелунгах…»

Готтлунд имел в виду песни, бытующие в Финляндии. Ни он, ни другие в это время еще не знали, что рунопевческая традиция сохранилась не только в Финляндии, но и в соседней русской Карелии. Открытие это сделал Сакари Топелиус-старший, которому посчастливилось встретить летом 1820 года двух коробейников-карел, пришедших торговать в Финляндию из русской части Карелии. Коробейники исполнили по просьбе Топелиуса руны, которые знали. Сенсация состоялась. В дальнейшем контакты Топелиуса с карельскими певцами продолжились. Топелиус не только записывал песни, но и издавал их в виде сборников. Эти сборники Топелиуса стали для Лённрота одним из источников при написании диссертации. Его, как и других исследователей, не могли не воодушевить слова Топелиуса о том, что за пределами Суоми, в некоторых волостях Архангельской губернии «еще звучит голос Вяйне-мёйнена, там звенит еще Кантеле и Сампо» и что именно оттуда он, Топелиус, «получил свои лучшие руны, которые бережно записал».

Поэтому неудивительно, что именно в русскую Карелию и решает отправиться в поисках песен Лённрот. Однако путь туда не был столь простым.

Первая фольклорная экспедиция Лённрота состоялась в 1828 году. В очерке «Путник, или Воспоминания о пешем путешествии по Хяме, Саво и Карелии» Лённрот подробно описывает свое увлекательное предприятие. И это описание показывает нам, что молодой исследователь размышляет над вопросами, выходящими за рамки интереса к народному творчеству. Что же это за вопросы? Дадим слово самому Лённроту: «На следующий день я пришел в Юва… Поскольку я знал, что студент Готтлунд уже собирал здесь руны, то не стал о них даже спрашивать. Для собственного развлечения я занялся сбором растений и выяснением их названий. Я считаю, что изучение финских наименований растений и других объектов природы способствовало бы выяснению вопроса о древней родине финнов. Известно, что в разных местностях и названия эти различны, но есть немало названий растений, птиц, рыб, животных, а также минералов, общих для всей Финляндии. Поэтому можно предположить, что финны знали их еще до переселения сюда, тогда как большинство объектов, имеющих совершенно разные местные наименования, по-видимому, стали известны им после переселения в эти края. Исходя из этого можно было бы определить место обитания подобных животных и объектов природы и считать его местом древнего поселения финнов». Выяснение вопроса «о древней родине финнов» – такова амбициозная цель молодого выпускника университета. Не забудем, что на дворе 1828 год. Со дня обретения независимости от Швеции прошло 19 лет. И хотя формально Финляндия входит в состав Российской империи, она бурно переживает подъем национального самосознания, который является необходимой предпосылкой зарождения государственности. Поиск собственных корней, истоков, исторического базиса становится важной задачей складывающейся нации. Для того, чтобы двигаться вперед, нужен фундамент. Лучшие финские умы прекрасно это осознают. Взять хотя бы того же Готтлунда. В вышеприведенной цитате он высказывает пожелание, чтобы кто-нибудь собрал «наши древние народные песни» и создал из них нечто целое, по примеру гомеровского эпоса или «Песни о Нибелунгах». А дальше продолжает: «И, прославившись, финская нация с блеском и достоинством проявила бы свою самобытность, осознала бы себя и светом своего развития озарила бы восхищенные лица современников и потомков». Лённрот мыслит в этой же парадигме. Собрать песни не для того, чтобы просто напечатать их, как это делал Топелиус, а создать из них что-то вроде варианта национального эпоса, куда были бы «упакованы» вопросы происхождения финнов, их древней славной истории, их героических (а каких же еще?) предков – вот сверхзадача Элиаса Лённрота.

На пути обретения исторических корней Лённрот обращается не только к людям, он – как мы уже видели на примере очерка «Путник» – вопрошает мир природы (впоследствии он напишет книгу «Флора Финляндии»), его также интересует происхождение топонимов, о чем он рассказывает в том же очерке. С годами Лённрот все более пристальное внимание начинает уделять языку (языкам), справедливо полагая, что язык – надежный фиксатор многих явлений прошлого. «Например, язык свидетельствует о том, что когда финны составляли единое племя, у них было представление об общем боге Юмала, и поэтому у всех разбросанных ныне финноязычных племен он обозначается одним словом. Многобожие, вероятно, зародилось позднее, иначе у разных племен сохранились бы одинаковые названия богов…» «Изучая язык, узнаем также, что финны до распада на отдельные племена занимались скотоводством, рыбной ловлей и обработкой железа, а отчасти и земледелием…» «Обращаясь к языку, можно отчасти выяснить и то, какую одежду носили финны прежде и какую стали носить в ходе самостоятельного развития отдельных племен…» «Ранее я уже высказывал свое убеждение, что если изучить диалекты разных финских племен, то можно выяснить многие неизвестные еще факты». Это цитаты из «Путевых заметок» Лённрота, относящихся к его четвертой фольклорной экспедиции 1833 года.

В те же тридцатые годы Лённрот работает над большим стихотворением «Рождение Суоми», повествующим о том, как первопредок Калева с сыновьями путешествует по свету в поисках нового места жительства. Край, в котором они останавливаются, Калева решает назвать Суоми, потому что он «дарован» ему свыше (suotu).

В «Калевалу» этот сюжет Лённрот не включил, однако тема обретения родины там присутствует и является одной из центральных. И заявлена она почти в самом начале поэмы. Родившийся в морских водах Вяйнемёйнен доплывает до одинокого острова и решает обустроить на нем свою страну, назвав ее Калевалой. На первый взгляд, это совершенно случайный остров, но неожиданно автор упоминает находящийся там колодец первопредка Ка-левы, и это в корне меняет дело, потому что это уже не просто первый попавшийся остров, а обретенная родина предков. Из дальнейшего повествования мы узнаем, что Калевала – это и есть Суоми, а вождь народа Вяйнемёйнен – сын Калевы.

Эйно Лейно считал, что Лённрот нагрезил свою «Калевалу». Нагрезил как поэт.

Но вернемся к первой фольклорной экспедиции Лённ-рота. Знаковым событием для молодого собирателя стала встреча с замечательным рунопевцем западной Карелии Юханой Кайнулайненом (1788–1847). Обстоятельства этой встречи описаны Лённротом в том же очерке «Путник». В гостеприимном доме Кайнулайнена в деревне Ху-муваара Лённрот прожил несколько дней, записав за это время от знаменитого певца более 2000 песенных строк. А до этого, ожидая возвращения Кайнулайнена с работ домой, обошел окрестности деревни. Для Лённрота познаваемый им песенный мир – часть той таинственной среды обитания, уже утраченной, где человек, природа и боги находились в совершенно особых отношениях друг с другом. «С неизъяснимой отрадой ходил я по лесу, где покойный отец Кайнулайнена когда-то читал свои заклинания, обращенные к богам и богиням леса, и где в былые времена «девы Метсолы» показывались своим любимцам. Следует заметить, что в бытность свою старый Кайнулайнен был лучшим охотником этих мест. И по суеверным понятиям людей того времени его охотничье счастье во многом зависело от благосклонности лесных богов, которых он, как никто другой, умел расположить к себе своими песнями. Эти песни перешли от отца к старшему сыну, но младший Кайнулайнен – сын своего времени – уже не считал их столь могущественными, какими они являлись для предков. Они были для него скорее святым наследием отца и напоминали ему детство».