— Смотрите, Ленин! — так и застыл с вытянутой рукой разведчик.

Остановившись, Самохин с изумлением вглядывался вверх, откуда на бойцов словно живой смотрел сам Ленин. С холодных каменных скал неожиданно повеяло чем-то родным и близким и по всему телу прошел горячий живительный ток. Еще вчера, провожая отряд в горы, замполит напомнил Леону про Поронин. Это местечко неподалеку от Закопане, где незадолго до революции некоторое время жил и работал Ленин. «Не забудь, своди туда бойцов», — наказывал замполит. Как можно забыть об этом! Выбив противника из ленинских мест, они завтра же осмотрят Поронин. А сегодня Ильич их сам встречает и с гордостью смотрит на них, что живут и воюют под знаменами его великой партии.

Леона охватило раздумье. Чьи руки высекли тут родной образ? Чье искусство и чье мужество запечатлено на камне? Сделал ли это безвестный словацкий партизан или польский гураль?

— Его за сто верст видно, — с гордостью произнесла Мария. — И кругом не мало скал, где вырублено его имя: оно тут у каждого в сердце! — и вместе с бойцами долго всматривалась в дорогой образ, навеки высеченный в камне.

За лесом пошли татранские хребты, изрезанные ущельями. Партизанка вывела отряд к узкому каньону. Дунаец сдавлен здесь отвесными скалами и ревет и бушует, как дикий зверь, только что пойманный и заключенный в клетку. Люди перестали слышать друг друга. В ряде мест ущелье несколько расширяется. Воды бешеного Дунайца источили скалы и превратили их в изваяния каких-то птиц и великанов, в башни и замки самых причудливых очертаний. Но бойцы ничего не замечали. Оглядываясь назад, они дотемна видели, как им вслед смотрел Ленин.

С выходом в долину быстро сгустились сумерки, и к ночи Мария вывела отряд прямо к немецкой заставе на краковском шоссе, которое предстояло перерезать. На южной окраине польской деревеньки одинокий домик. Рядом шлагбаум. Разведчики Якорева без шума сняли часового. Скрученный прямо в тулупе, он с платком во рту оставлен тут же в кювете. К домику! Дверь не заперта. Максим рывком открыл ее и с группой разведчиков проник за порог. Никого. Слабо мерцает керосиновая лампа. Лишь в соседней комнате, безмятежно раскинувшись на польских пуховиках и укрывшись такими же сверху, спят трое.

— Ауфштеен! — негромко скомандовал командир.

Где там! Хоть из пушки пали! В такие минуты солдата охватывает озорство.

— Ваше благородие, извольте вставать, — и Зубец тронул за плечо толстого немца, — нам, право, некогда.

Толстяк вздрогнул, и его выпученные глаза безумно уставились на синеглазого паренька с автоматом. На одних локтях, не переворачиваясь на живот, он пополз к стене и сразу придавил второго.

— Вот видите, и его перепугали! — закачал головой разведчик.

Еще минута, и все трое в белых подштанниках и длинных до колен рубахах стоят у кроватей. Челюсти у них не попадают зуб на зуб.

— Живые привидения! — не сдерживаясь, захохотали разведчики.

В Закопане полк. Один из его батальонов уже в пути на новый рубеж. Его роты с артиллерией пройдут примерно через час. Второй батальон пойдет следом, а третьему приказано держать горные проходы еще несколько суток.

План действий готов сам собою. Максима, который чисто говорит по-немецки, Леон поставил на пост у шлагбаума, а вдоль шоссе организовал несколько сильных засад автоматчиков с гранатами.

Вскоре и первая машина «оппель-капитан» сердито засигнализировала у закрытого шлагбаума. Максим нехотя махнул рукой в сторону заставы и что-то пробормотал по-немецки. Дверца раскрылась, и юркий офицер заспешил к домику. Едва он скрылся, как машину окружили разведчики. В ней еще трое автоматчиков. Офицер из штаба немецкого полка с папкой документов. «Оппеля» отогнали в сторону.

Не прошло и несколько минут — сразу три грузовых машины. Этих окружили одновременно и тоже взяли без выстрела. Из кузова каждой машины вылезли сонные немцы, похожие на живых кукол из детского театра: так неестественны их движения и действия. Одна из машин с разным саперным имуществом, а две других с противотанковыми и противопехотными минами. Командир саперного взвода, низкий одутловатый гитлеровец, дрожит с перепугу. Не успели задать ему и одного вопроса, как он начал рассказывать все сам. Они ехали подготовить к минированию назначенные участки дороги. За ними следует танковая рота из семи танков, а чуть дальше — две роты пехоты.

Как быть? Ударить по танкам — уйдет пехота. Заминировать дорогу — танки станут подрываться, а пехота успеет изготовиться к бою. Вот что, решил Леон: пропустить немецкие танки. Да, да — пропустить! — подтвердил он, почувствовав вопросительный взгляд Якорева. Дальше по шоссе есть узкое дефиле, которое собирались минировать немцы. Что ж, не успели они, надо успеть нам. И туда на машинах умчались саперы с противотанкистами-истребителями, которые добьют танки, если те не успеют подорваться на минах.

Полк, с которым прямая радиосвязь, ведет ночной бой в горах на шоссе у самого Закопане, и там уже знают всю обстановку.

Немецкие танки подошли с приглушенными фарами. Чтобы не задерживать их, Максим предупредительно открыл шлагбаум. Высунувшись из открытого люка, немецкий офицер что-то крикнул часовому в тулупе, а тот махнул ему рукой, дескать, катись дальше, не задерживайся: там вас ждут не дождутся! Вскоре появилась и пехота. Она вся на повозках. Высокие колеса поскрипывали на снегу. Тяжелые битюги с удовольствием остановились у шлагбаума, нетерпеливо помахивая головами: «распрягайте, чего медлите!» На повозках спят или дремлют: очень тихо, лишь кое-где кто-то ворчит с досады.

— Командиров к начальнику! — потребовал Максим по-немецки.

Офицеры где-то далеко. Впрочем, один уже виден. Он медленно тащится в голову обоза. А бой с танками все не начинается! Тихо. Первый офицер скрылся в домике, и его там вмиг обезоружили. Да, идут две роты, и меж ними батареи — восемь орудий. Затем приплелся второй офицер, за ним третий. Теперь подразделения без командиров.

Как же лучше обезоружить их? Пусть офицеры прикажут им сдаться без боя. Что, могут не послушать? Все же придется попробовать. Но если что, расстрел на месте!

С дрожью в голосе, сначала один, потом другой немецкие офицеры объясняют, что роты окружены целым полком русских, и просят сложить оружие. По обозу — как ток по цепи. Ужасный переполох! Но стрельбы нет. Крики из конца в конец колонны.

— Молчать! — раздался голос Якорева. — Клади оружие! Руки вверх!

В это время издалека донесся первый взрыв. За ним второй, третий… и там у саперов закипел бой. Началось! А здесь, бросая оружие, немцы сбивались в кучи и ждали. Но это только перед заставой. Там, дальше, вдруг резанул немецкий автомат и, как сигнал, он вызвал залпы других, а в ответ грянул огонь засады. Бойцы притаились у дороги за густыми деревьями, которые тесно обступают ее с обеих сторон. Бой начался с такой силой и с такой яростью, будто и в самом деле здесь не облегченный отряд, в котором всего две сотни бойцов, а по крайней мере целый полк, бросившийся в атаку. Немецкие офицеры с отчаянием зажали уши.

Сдавшихся в плен разведчики оттянули к заставе, а на остальных повели наступление, вынуждая их к сдаче и уничтожая упорствующих. Мелкие группы гитлеровцев, отстреливаясь, скрылись за деревьями. Тяжелые туши битюгов или лежали недвижно, или бешено бились в постромкам, а некоторые бросились через кювет, просунулись меж деревьев и застряли в них с повозками. На заснеженной дороге всюду чернели убитые и раненые.

Саперам удалось подорвать пять танков: два на минах и три гранатами истребителей. Одна из машин ушла по боковой дороге в сторону, а еще одна помчалась назад в Закопане и налетела на мину, предусмотрительно поставленную саперами у самой заставы. Она разута на обе гусеницы, и ее экипаж захвачен.

Еще во время боя в домике у заставы оглушительно затрещал телефон, на который вначале никто не обратил внимания. К нему подскочила было Янчина, но Голев строго цикнул, и Мария передала ему трубку. В нее что-то кричали, чем-то грозили и требовали ответа. Чувствовалось, самообладание начальства уже на пределе. Понимая, что молчание невозможно, Тарас упорно повторял одну и ту же фразу: