После совещания меня отругал Говоров за то, что я зашел на совещание без них.

– Молодой, горячий! Расстреляли бы, как котенка!

– Я не заходил, стоял у штаба 52-й, оттуда вышел корпусной комиссар Диброва из 59-й и приказал войти на совещание.

– Услать бы тебя куда-нибудь! Если пойдет что-то не так, из тебя козла отпущения сделают! Ложись в госпиталь!

– Не поможет, товарищ генерал! Я лучше в роте.

– Что у тебя плечо-то кровит?

– Трясет по дороге, а кожа тонкая, рвется.

– Ладно, езжай к себе, не будем больше дергать. Все внимание правому флангу и плацдарму!

Дурацкая ситуация: вроде бы сделал все правильно, но меня фактически отстранили от работы – сиди в роте и лечись. Ходить и вправду больно, ездить – тоже тяжело. В роте почти никого нет, все в разных местах, работают, а я на связи. Веду бумажки, собираю отчеты, передаю сведения туда-сюда, принимаю пополнение. Новый год хотя бы провели без осложнений. С плацдарма приехал Костя Любимов, рассказал о том, что творится под Чудово.

– Как там немцы?

– Сидят тихонечко. В трех местах сделали еще НП, я их нанес на карту и передал в 54-ю. Возьмите себе тоже, товарищ капитан.

– А вот у Полисти они зашевелились… Вчера взорвали еще четыре котлована под дзоты. Ночью ведут какие-то работы, днем тихо.

Пятого ударил Северо-Западный фронт. Седьмого наблюдатели доложили о проходе в сторону Новгорода двух больших колонн автомашин, часть из которых тащила пушки. Я доложил Евстигнееву.

Попросил разрешения вечером выехать в район плацдарма.

– Неймется? Ну, хорошо, разрешаю!

Наступление назначено на четыре утра 8 января. От Дубцов дорога оказалась забитой техникой и войсками, в Мелехово оставил машину, дальше на лыжах. Идем ввосьмером, прижимаясь к кромке леса, примерно в трех километрах отсюда – немцы. К 02:30 добрались на плацдарм через Грузино. Только что на нейтралку пошли саперы. Группа Любимова уже на местах, я нашел только радиста группы. Сам с тремя бойцами занял позицию в развалинах завода. Радист шепотом дает целеуказания. Я знаками отвечаю, что вижу или не вижу цели. Пока у немцев тихо: равномерно пускают ракеты, иногда тарахтят пулеметы. Составляю карточку огня, расставляя веточки-ориентиры. Кто-то постучал по валенку, я отмахнулся: не мешай! Повторили постукивание. Пришлось оставить наблюдение и повернуться. Здесь Федюнинский и Соколов. Я пальцем показал, что «Тихо! Мешаете! Потом». Отстали. По шорохам понимаю, что они пристроились левее и тоже наблюдают. Командармы на передке! Совсем не дело. Начали возвращаться саперы. Сзади возник легкий шум: разбирают бревна. До начала семь минут. Я держу на прицеле пулеметчика. Далековато, правда. Ровно в четыре прозвучало шесть выстрелов залпом из бронебоек. «Моего» пулеметчика закрыло разрывом 20-мм снаряда, зато чуть левее ожил другой пулемет. Послал туда три пули – заткнулся, пошли саперы с бревнами, а за спиной раздался громкий вой моторов и лязганье гусениц. В этот момент ударила артиллерия. На довольно узком участке встали столбы разрывов. Ожил дзот слева, но по нему ударили из бронебоек. Мимо бегут саперы с бревнами: настилают ледовую переправу. Немцы пока не отвечают: все их батареи находятся под обстрелом. Слева заговорила еще одна наша батарея, но куда она бьет, мне не видно. Мимо пошли танки, артиллерия перенесла огонь влево и вправо. Теперь максимальное внимание. Открыл огонь по появившимся целям, рядом ведут огонь многие снайперы, поэтому кто и по кому бьет, совсем непонятно, но голова колонны уже на другом берегу. На танках десант, каждый танк тащит за собой волокуши. Пошли лыжные батальоны, где-то за береговой чертой начался сильный бой. Я встал и подошел к тому месту, где устроились Федюнинский и Соколов.

– Капитан Иволгин! Работу закончил! – прокричал на ухо Федюнинскому. Тот с размаху ударил меня по раненому плечу. – Е-П-РСТ!!!

– Что такое?

– У него там дырка! – послышался голос Соколова.

– Извини, капитан! Танки ворвались в Чудово! Я на радостях! – А у меня круги разноцветные перед глазами мелькают. Меня посадили на битый кирпич, дали глотнуть спирта. Малость полегчало.

– Вот донесение! Давай, капитан, дуй отсюда в Грузино, там Ворошилов и Говоров, передай им, – приказал Соколов.

Взял бойцов, лыжи, и мы побежали назад. На НП в Грузино передал записку полковнику Усманову, из комендантской роты, дальше меня не пустили, сумел пробиться к своему радисту и передал новость Евстигнееву. Пройти к оставленной машине не было никакой возможности: войска прямым потоком хлынули на переправу. Интересно было наблюдать за перемещением одного батальона: он, видимо, был составлен из курсантов какого-то училища или курсов. Несколько гармонистов лихо растягивали свои гармони, весь батальон громко пел строевую:

Калина, раз-два-три, малина,

Чернявая дивчина

В саду ягоды рвала!

Ехали они не на свадьбу, а под Чудово, и вернутся далеко не все, но демонстрировали полное пренебрежение к смерти, чем и сильна русская армия. Залихватский пересвист еще долго слышался в районе переправы.

Но взять Чудово и удержать его – это совершенно разные задачи! Утром завыли «лапотники»-пикировщики. Малочисленные зенитки и два звена «Яков» 522 ИАП, 2-й Ударной не смогли остановить первую волну «Ю-87»: на месте переправ вспухли бомбовые разрывы, в воздух полетели бревна, лед, вода. Но четыре танковых батальона двух армий и остатки танков 54-й армии были уже на том берегу Керести, а немцы не смогли договориться ни с Санкт-Николаусом, ни с Вайнахтсманном. Пришел только Румпкнехт, а с ним разговаривать бесполезно, он выпорол всех непослушных! Сам Санкт-Николаус, видимо, перебрал и отлеживался с больной головой. Везде господствовал наш дедушка Мороз: минус 27 днем и до минус 37 ночью, и восемь саперных батальонов четырех армий. Тут же вмораживались бревна, через полчаса после бомбежки переправы восстанавливались сами. На левый берег Волхова продолжали поступать войска и их снабжение. Плюс удалось договориться с Ворошиловым, к которому я все-таки попал, чтобы не снимали зенитные орудия, брошенные немцами в ночном бою до полного израсходования боеприпасов к ним, благо что немцы заготовили их много. В первый же день наши взяли Зуево, и части 30-го корпуса севернее Кировской дороги оказались в техническом окружении. Любань упорно держалась, а командование армиями начало разворачивать войска на юго-запад. Насколько я понял Говорова, это распоряжение Ворошилова, а не его. Нельзя ослаблять давление на Любань! Попытался найти Ворошилова, но его нет возле Грузино. Последний раз его видели в окружении командования 59-й армии. Скорее всего, они уволокли его к себе, в Неболчи, это почти в 170 километрах от фронта. Ну да, там не стреляют. Поехал к Соколову и Федюнинскому в Киришах, по дороге остановил танк подполковника Рудого из 122-й танковой бригады 54-й армии. Он получил приказание: переправиться в Чудово и «развивать наступление на Новгород». Порядок получения приказа был нарушен, вместо подписи Федюнинского или Говорова стоит «несуществующая» подпись Ворошилова. Радиограмма подписана им. Рудый знал меня лично, поэтому обещал, что после переправы уйдет на правый фланг, к Зуево, и там будет ждать указаний Говорова или Федюнинского. В Киришах было все командование Ленфронта, кроме Ворошилова. Я доложился, мне рукой показали, что все, жди указаний. Минут сорок вслушиваюсь в местный дурдом, в который превращается всякий штаб атакующей армии. А тут еще и фронтовые! Решался вопрос об ударе от Шапок силами 4-й армии, и разносили Новикова и Журавлева за их неспособность противостоять немецким бомбардировщикам. «Летуны» оправдывались, что недополучили технику и людей, а немцы усилили давление на Ленинград. Дескать, вынуждены держать основные силы истребительной авиации там. Если они и там так действуют – точно по часам барражируют на малой высоте, затем отходят по топливу, а в этот момент появляется противник. Наносит без помех удар и отходит. Тут вновь появляются наши истребители. Линию фронта они стараются не пересекать. Подъехал мой старшина с ночным уловом: привез донесения и отчеты групп, захваченные документы, протоколы допросов. У немцев сменился командующий группы армий. На повышение пошел фон Кюхлер, Лееб подал прошение об отставке. На участке по-прежнему действует 30-й армейский корпус, но зафиксировано появление танковой группы в Луге. Плохо, что Комарицкий прервал передачу из-под Луги.