– Я могу помочь вам и моей родине?

– Можешь. Ведь твой отец – министр финского Правительства.

– Нет, он замминистра.

– Сейчас он министр снабжения Финляндии.

– А мое письмо маме пришло?

– Да, но без обратного адреса. Она знает, что ты жива.

– У меня есть подруга в Стокгольме. Мама может написать туда.

– Давай адрес или имя. Мама ее адрес знает?

– Да, конечно. Мы с Ванессой постоянно переписывались, в моей комнате много ее писем.

– Кто такая Ванесса и чем она занимается в Стокгольме?

– Она замужем за шведским ученым-психоаналитиком. У него небольшая клиника в Стокгольме. Его фамилия Рудберг. Франк Йохим Рудберг. Клиника «Ван Берг».

– Плохая идея! Этот человек связан с абвером.

– Да??? А вообще, вы правы, Максим, Франк учился в Германии. Тогда Ева Ларсен! Ее папа – член парламента Швеции, лейборист, и он работает на почте.

– Это интереснее! Давай их адрес!

Она написала адрес, я передал его в разработку. Свен Ларсен оказался тем человеком, который помог нам установить переписку с семьей Рамсай.

Наши попытки установить связь с Паасоненом были также безрезультатными. Генерал не отвечал. Череду неудач прервал Вадим, захвативший штабную машину 6-го корпуса. В донесениях в штаб армии говорилось о панических настроениях в войсках из-за массового применения нашими войсками крупнокалиберных снайперских винтовок. Пули 14,5 мм шансов выжить не оставляли. Снайперские пары находились за пределами эффективного огня пехоты и были неуязвимы. Пули с металлокерамическим сердечником пробивали шторки дотов и дзотов, повреждали пулеметы, калечили личный состав. Большое количество оптических приборов было выведено из строя. Назначение в наблюдатели считалось серьезным наказанием в войсках. Солдаты предпочитали просто показывать активность, демонстрируя оптические приборы из амбразур, но укрываясь ниже. После того, как снайпер разбивал прибор, наблюдение прекращалось вообще. Потери снайперов и артиллерийских наблюдателей не позволяют вести полноценный огонь по русским позициям.

30 мая нам был устроен строевой смотр, так как мы доложили о готовности корпуса. Приехали Говоров и Жданов, который принял активное участие в формировании корпуса, его комплектации вооружением. Много ленинградских добровольцев были включены в состав частей корпуса. Особую гордость ленинградцев вызывали новейшие САУ-152 двух модификаций и десантный дивизион из тридцати «Северянок». Еще двадцать четыре обещали спустить по Волго-Балту из Горького. Жданов произнес речь, и они с Говоровым приняли парад корпуса. Механизация корпуса была стопроцентной. Нас перебросили в Свирьлаг. Там, на берегах Важинки, захлебнулось весеннее наступление.

Своим ходом и скрытно десантные средства подойти в район не могли: финны просматривали с правого берега всю Свирь, кроме трех участков. Поэтому «Северянки» мы доставили на четырехосных платформах в Свирьлаг, а потом стаскивали их на воду. Но корпуса позволяли их катить по бревнам. Шестого июня ближе к нулю часов началась погрузка. Ночи короткие и довольно светлые. Снайперские пары держали финнов в обычном режиме: не высунуться. Порыкивали моторы танков и автомобилей двух понтонно-мостовых парков, было довольно шумно, поэтому наблюдатели финнов обнаружили сплавляющиеся на малом газу десантные баржи только тогда, когда загремели цепи аппарелей и на берег начал высаживаться 7-й штурмовой полк, поддержанный восьмью танками, на нашем берегу на прямую наводку выскочили шестнадцать САУ, и 152-мм снаряды начали срывать маскировку с дотов. Десантные баржи развернулись и подошли к нашему берегу, началась посадка второй волны. Все было сделано быстро и согласованно. Важины были взяты штурмом за час тридцать. Попытки удержать Куйтежи, теперешнее Михайловское, ни к чему не привели. Мы зависли над правым недостроенным флангом Олонецкого УР и начали подтягивать резервы.

Егеря финнов попытались создать неприятности на левом фланге: там болота, и наши танки туда сунуться не могли, но у нас там действовала рота разведки и около двухсот групп снайперов, которых поддерживало два дивизиона 122-мм гаубиц. Силы были слишком не равными. Потеряв около двухсот человек, финны отошли к Олонецкому УР.

В этот момент ожила волна, зарезервированная для генерала Паасонена. Он проявил интерес к контакту. Меня новость застала в Михайловском, где я перебирал захваченные документы 4-й дивизии. Евстигнеев приказал срочно прибыть в Ленинград. Два «доджа» поглощали километры, когда раздалась команда «воздух»: подловили нас у Чаплино. Местность открытая, один из «доджей» без вооружения, а четыре тупорылых «кертисса» разворачивались для атаки. Влипли! Оба водителя остались в машинах. Три МГ, два ДП и браунинг изготовлены к бою. Пулеметчики открыли огонь, а водители пытались развернуть машины под углом к атаке. Саша бесполезно кричал по рации, вызывая прикрытие. Больше всего пробоин насчитали потом в ротном «додже». У нас трое убитых и пять раненых. Самолеты провели три атаки и преспокойнейшим образом удалились. Двигатель одного из «доджей» выведен из строя, пришлось брать на буксир. На место прибыли только к утру. Черт возьми! Если над полем боя нам удается создать прикрытие, то все дороги – это просто полигон для немецкой и финской авиации. Самая тяжелая потеря – Павлик Андреев. Он сидел за рулем «доджа».

Уже в корпусе я поднялся к «летунам».

– Что с вами, майор? Ранены?

– Нет, но ординарца моего убили. Какой полк финнов имеет «кертиссы» в районе Олонца?

– Авиаполк LeR 1.

– Где базируются?

– В Салми.

– Проштурмовать можем?

– Можем. Но они растаскивают машины по капонирам, которые находятся довольно далеко от ВПП. Точных данных у нас нет.

– Вояки! – Ночи светлые, высадить группу в районе Салми сейчас не удастся. – Вышлите туда разведку, найдите чертов аэродром.

– Есть, товарищ майор! Запишите в журнал заявку и распишитесь, – дежурный протянул мне книгу.

Я пересел в «виллис» и поехал в разведупр. Евстигнеев спал в комнате за кабинетом. Пока его будили, я успел выпить полграфина воды у него со стола.

– Ты почему так поздно и весь в крови?

– Развели нас, товарищ генерал! Как детей малых, развели. У меня восемь раненых и убитых из двенадцати. Атаковали под Чаплино четыре «кертисса». За нами шла колонна, не шибко уж и прикрытая. Цель гораздо более жирная. Эти четыре борта висели в стороне и никаких действий не предпринимали, пока мы не оказались на дороге, где укрыться негде. Там и подловили. Я заходил к летунам. По журналу, за пять минут до этого восьмерка «кертиссов» связала боем дежурную восьмерку 555-го полка. Помощь нам они оказать не могли. У нас один крупняк, а остальное – пехотные пулеметы. Павлика убили!

– Андреева?

– Да! Это этот сука, Паасонен, придумал. Знали «финики», что я в Михайловском. Слушают и вас, Петр Петрович, и нас. Надо чаще волну менять. Но не сейчас. К «летунам» я заходил, на них надежды никакой. Я два часа назад отправил Сашку обратно в Михайловское. Через час, как рассветет, устроим «концерт», что я не приехал, что вы меня ждете в управлении срочно, а я задерживаюсь. Саша доложит, что ждали утра, так как не безопасно, что в соседней части потери двух машин. Дескать, выезжаем в пять утра на двух «доджах». Пойдут четыре машины. Две уже вышли, ждут остальных в Подпорожье. У всех машин сзади прицеплены четырехствольные зенитные пулеметы. И по четыре пулемета на каждой. Пойдут растянутой колонной: один впереди, один сзади и два в центре плотной колонной. Встретим сволочей.

– Считаешь, необходимо?

– Иначе мы этого стервеца не выхватим. Он считает нас глупее себя.

– Сашка в курсе?

– Абсолютно! Все обсудили!

И началось! Сценарий составил Сашка. Он – радист-коротковолновик. Переговоры шли на сленге радистов. Один другого предупреждал, что его и его начальника отымеют за то, что его начальник – «666» – не прибыл на доклад. Ответ: он не мог прибыть, так как – «76» – поддал, а потом – «88» – бабу нашел. Сейчас – «0000» – спит в обнимку с бабой, но есть возможность сообщить ему об этом – «111», – так как есть чем опохмелиться – «1!» Через некоторое время второй радист сообщил первому, что выезжают на двух машинах в пять тридцать. Самое смешное было уже после войны: запись с расшифровкой этого сеанса связи я нашел у себя в личном деле!