Мальчик Ваня жил на четвертом этаже, и на пятом тоже – у них была двухэтажная квартира в огромном новом доме из гранита, мрамора и хрусталя, в переулке недалеко от Белорусского вокзала, на месте старой фабрики.

Но совсем рядом была старая панельная многоэтажка, и вот в ней-то как раз и жила девочка Настя. В однокомнатной квартире на первом этаже, что несколько облегчало жизнь ее мамы, потому что девочка не могла ходить. У девочки была какая-то редчайшая болезнь. Синдром Какусаки-Тукисуки, или вроде этого. Так девочка объясняла мальчику, смеясь. Потому что в ее положении ей ничего, кроме смеха, не оставалось. Сами смотрите: папы нет и никогда не было, у мамы грошовая зарплата и крохотная пенсия на ребенка-инвалида. Мама приходила с работы, кормила дочь, а потом выволакивала ее на коляске погулять и оставляла во дворе на часок-другой.

Девочка была совсем некрасивая. У нее была плохо зашитая заячья губа, редкие крупные зубы, большие косо стоящие глаза. Прикрытые одеялом тонкие-претонкие ноги с навечно распухшими коленками. Зато руки, несмотря на ее четырнадцать лет, были большие и сильные, с широкими ладонями и намозоленными пальцами, потому что она сама вертела колеса своей коляски. Она была похожа на лягушку.

Мальчик влюбился в нее сразу. Дело было зимой. Он случайно проходил мимо детской площадки рядом с этой панельной многоэтажкой и увидел, как она одна катается в своей коляске вокруг заснеженной песочницы. Он целый час ходил рядом и смотрел в ее широко и косо расставленные серые глаза.

Вечером рассказал про нее своей маме. Какая она милая, бедная, несчастная, но веселая и умная, и вообще потрясающая. Мама сказала: «Завтра отнеси ей что-нибудь вкусное» – и сама собрала корзинку фруктов, растроганно думая, какая добрая душа у ее мальчика.

Хотя на самом деле надо было тем же вечером увозить сына в другую страну и там отдавать в кадетское училище или духовную семинарию, потому что с каждым днем он все сильнее привязывался к этой инвалидке. И вообще ни с кем не водился, кроме нее. Вот ему уже пятнадцать лет исполнилось, потом шестнадцать – а он, придя из школы, тут же бежал к ней, вытаскивал ее гулять, и они о чем-то долго разговаривали. Это было уже похоже на легкое безумие.

Потом Настина мама умерла, а папы не было вовсе, и Ваня попросил свою маму нанять для Насти помощницу.

– Ну и какие у тебя планы? – однажды спросила Ванина мама, у которой уже лопалось терпение на все это смотреть.

– Обыкновенные, – сказал Ваня. – Нам исполнится восемнадцать, и мы поженимся. Только, мама, она почему-то не хочет. Может быть, стесняется? Ты с ней поговори, ладно?

– Но нельзя же насильно! – обрадовалась мама. – Я, конечно, попробую, но ей решать, она самостоятельный человек, личность! Вдруг она тебя на самом деле не любит?

– Ну и что? – Ваня пожал плечами. – Я-то ее все равно люблю. А если она не захочет, буду ее дальше уговаривать. Не сразу, так через год, пять, десять она все-таки меня полюбит.

– Она не сможет быть твоей женой, – сказала мама.

– А почему?

– Она больна.

– Я знаю.

– Нет! – жестко сказала мама. – Ты не все знаешь. Я говорила с врачами.

– Кто тебя просил? – закричал Ваня.

– Но ты же мой сын! – крикнула она в ответ. – Я же не против! Женись хоть на лягушке, мы с папой вас обеспечим, и детей ваших, и внуков. Но я должна знать. Я все узнала. У нее глубокий инфантилизм половых органов, – чеканила мама. – У нее матка и влагалище как у годовалого ребенка. Прости меня, что я так вслух. Она не сможет не только рожать, она не сможет быть твоей женой в самом простом смысле, понял?

– Ерунда, – сказал мальчик. – Обойдемся. Я ее люблю, и все. А потом она может выздороветь. Вдруг, понимаешь? Чудом, понимаешь?

Мама внимательно посмотрела на Ваню и улыбнулась.

Ваня растерянно взглянул на нее, на ее лицо, неожиданно ставшее сказочно добрым, ласковым и чуточку беспечным. Хотя полминуты назад она была вся красная, злая и озабоченная.

– Кто знает, – прошептала она, взяв сына за руки. – Я тоже верю в чудеса. Вдруг ты ее однажды поцелуешь, как Иван Царевич свою Царевну-лягушку, и она превратится в волшебную красавицу.

– Перестань! – сказал он, выдернул руки и чуть не заплакал. Но потом спросил: – Точно?

– Вдруг… – легко вздохнула мама.

Насте исполнилось восемнадцать. Был праздник в маленькой квартире в панельной многоэтажке. Настя, Ваня, Ванина мама и Настина помощница-сиделка Клавдия Петровна. Торт со свечками и немного сухого вина.

Это была суббота.

В воскресенье Ваня, как всегда, пошел к Насте. Отпер дверь своим ключом. Вошел. Настя лежала в кровати. Она лежала на спине, укрывшись до подбородка, и спала. Ваня приблизился к ней. Она была совсем бледная и как будто неживая. Ему стало страшно. Он присмотрелся к ее груди. Было заметно, что она дышит. Он стал у изголовья на колени и шепотом позвал: «Настя!» Она не отозвалась. Тогда он нагнулся и первый раз в жизни прикоснулся губами к ее губам.

Настя открыла глаза, выпростала руки из-под одеяла, и обняла его, и поцеловала, и вдруг спрыгнула с кровати и прижалась к нему. Она была стройная, длинноногая и прекрасная. Здоровая и сильная. Только маленький, едва заметный шрам от заячьей губы и чуть крупноватые зубы.

Они поженились.

Ванины родители купили им большую квартиру неподалеку. Ваня и Настя поступили в институт и окончили его. Потом Настя родила мальчика, а через полтора года – второго. Все шло отлично, кроме одного печального случая: Ванин папа скоропостижно скончался на горнолыжном курорте при не совсем ясных обстоятельствах. Ваня унаследовал четверть его немалого состояния.

Да, все шло отлично, но однажды, когда после свадьбы прошло уже двенадцать лет, тридцатилетний Ваня пришел с работы домой и увидел плачущую Настю.

– Что с тобой? – он усадил ее на диван, обнял.

– Мама умерла…

– Что?! – он вскочил с места.

– Да нет, моя.

– Твоя? – изумился Ваня и снова сел. – Она же умерла лет пятнадцать назад! Мы же к ней на могилу ходим!

– Перестань! Хватит притворяться. Мама нашлась. Вернее, я ее нашла. Но не успела повидать. Я ее не осуждаю. Она была слабая женщина. Пила, болела. Я не решалась. Мне страшно было ее увидеть. Сегодня набралась сил, позвонила. Соседи сказали, что всё, умерла.

Она снова заплакала.

– Кто-то из нас с ума сошел, – сказал Ваня.

– Не притворяйся! – крикнула она. – Что, правда не понимаешь? Так вот тебе! Я детдомовская. Ничейная. Отказная в смысле. Твоя мама Аглая Павловна меня нашла. Вернее, выбрала. Долго выбирала, наверное. Чтоб вот такая. С бывшей заячьей губой, но глазастенькая. Она меня долго готовила. Сначала уговаривала. Потом документы мне меняла. Потом все объясняла, как меня зовут, что и как, про квартиру и двор, про твои любимые книжки…

– А потом заменила? – спросил Ваня. – Прямо вот в эту ночь?

– Да. В половине пятого утра.

– Как интересно, – Ваня вытащил из кармана телефон, набрал номер. – Мама, привет, это я. Ничего, нормально. У меня к тебе один маленький вопрос. Вот скажи, в эту самую ночь, когда мы праздновали Насте восемнадцать лет… Вы ей потом сделали укол, погрузили на машину, и тю-тю?

В телефоне было молчание.

– Какое тю-тю, ты что? – возмутилась Настя, которая сидела рядом с ним на диване. – Аглая Павловна мне все объяснила! Что она была согласна! Что ей дадут деньги, переведут в самый лучший частный интернат… Пожизненное содержание! Она же сама не хотела за тебя замуж, ты же сам это своей матери говорил!

– Ясно, – кивнул Ваня и нажал отбой, кинул телефон на диван.

Через несколько секунд телефон зазвонил.

– Алло? – сказал Ваня. – Не звоните мне больше, мадам.