- И как же?

Базиль в задумчивости взял череп художника Николаса, вернул его на место и уставился на экспозицию.

- Оказывается, - сказал он все так же непривычно спокойно, - все здесь по-настоящему.

- Прекрати интриговать и мистифицировать.

- Нет никаких совпадений, мы в западне.

- Ты бредишь, что ли?

Базиль повел рукой, указывая на выставку черепов в кабинете.

- Держу пари, я их всех знал лично!

- Что, и того вавилонянина под колбой?

- Это залог, - прошептал Базиль.

- Какой залог?!

- Тсс!! это обмен!, - еще тише сказал он.

- Залог, обмен. Ты просто бесишь меня.

Базиль посмотрел жалобно.

- Я не нарочно! Я и того, что сказал, не должен был говорить. Но… слушай! если Авесоль предложит тебе кое-что! ты ни в коем случае не соглашайся!

Я только головой покачал – осуждающе и безнадежно.

- Да не тряси ты башкой-то! - к Базилю возвращался темперамент. - Подумай! Каждый раз! когда я сюда приезжал, я что-то привозил с собой! И оно потом оставалось у Авесоль навсегда! А в этот раз – что я привез?

- Что?

- Я привез тебя! дурень!

Тогда я рассмеялся, услышав это.

13.

Перед самым обедом Базиль прибежал ко мне в комнату, не вынеся беспокойных мыслей, что тревожили его в одиночестве.

- Слушай! То, что я тебе сказал! это не шутки!

Я приоткрыл глаза и сразу уперся взглядом в артистические самоубийства, так как картины висели точно напротив кровати.

- А что ты мне сказал? - спросил я, зевая.

Базиль забегал по комнате в своей обычной манере.

- Я сказал тебе, что здесь все настоящее!

- Об этом Авесоль поведала еще за завтраком.

- Да!.. Вот!.. - Базиль встал как вкопанный у картин. - Босх – настоящий! - Он постучал по письменному столу ладонью. - Стол настоящий! Книги в шкафу настоящие! И cмерть здесь настоящая тоже!

Я сел и развел руками.

- Смерть везде и всегда настоящая. Ты можешь изъясняться не такими широкими категориями?

- Не могу! - Базиль снова хлопнул по столу и побежал по комнате. - Не могу! Теперь совершенно понятно! что не могу! Но я тебя заклинаю! уедем завтра же! Сегодня, ясное дело! не выйдет, но! завтра! как можно раньше!.. Какой я осел! осел! Как можно было не увидеть этого! еще тогда! - Он неожиданно остановился. - А Тино-то понял! А!.. Я баран! овца!

- Козел, - подсказал я.

Он уставился на меня, как на предсказавшего ему зло.

- Ну уж нет! - и бросился к выходу.

Возле двери он обернулся:

- Никаких договоренностей с Авесоль! Ни!ка!ких!

Он распахнул дверь и отшатнулся – на пороге стоял слуга.

- Пожалуйте к обеду.

- Сейчас!

Базиль вышел, а я отправился в ванную.

На фоне гладкой черной стены держатель для туалетной бумаги притягательно выделялся: оскаленный череп, шейные позвонки, кости плеч и рук, согнутых в локтях и протянутых ладонями вверх, на ладонях лежит посох… Плечи, руки, посох были искусно выточены, вероятно, из слоновой кости, но череп выглядел настоящим – с черными глазницами, с истончившейся и местами обломанной носовой костью, с темными пятнами на шероховатом темени и длинными редкими зубами цвета охры.

Я поспешно отвернулся, склонился над сияющей белой раковиной. Серебристые краны были выполнены в виде изящных черепушек на перекрещенных косточках. Я крутанул сразу оба. Вода широкой струей ударила о дно раковины, рассыпалась брызгами, закружилась водоворотом.

Я умылся и успокоился.

14.

За обедом Базиль не сводил глаз с Авесоль (в светло-желтых одеждах) и держался так скованно, как я раньше никогда у него не видел. Все время, пока мы с хозяйкой виллы переговаривались, он сидел не раскрывая рта. В конце концов даже Авесоль не выдержала и спросила, глядя на него в упор:

- В чем дело, Базиль?

Он заморгал, заерзал и, вероятно, ему пришлось собрать все мужество, чтобы не отвести глаз.

- Я! тут вспомнил! одно важное дело! В *** (он назвал город подальше от виллы)! Нам завтра же! надо уехать!

- Нет, это решительно исключено, - отозвалась Авесоль. - Завтра здесь собираются витабревицы, а ведь ты – помнишь? – один из них. Так что, - она повернулась ко мне, - вы, professore, можете уехать, если хотите, но Базиль должен остаться.

- Как это? Как это? -взволнованно закудахтал Базиль. - Почему собрание так внезапно? Я же не получал никакого пред!ва!рительного извещения!

- Ты непременно получил бы его. Я планировала встречу через несколько недель. Но раз уж мы встретились в такой подходящий момент, я несколько ускорила события. Завтра общество собирается срочным порядком.

Базиль помолчал, и за время паузы его растерянность вроде как прошла.

- И что? Все приедут?

- Разумеется.

Базиль бросил на меня быстрый взгляд.

- А он, значит, может уехать?

- Если хочет.

Базиль уставился на меня, словно на телепатическом сеансе. Это продолжалось добрых две минуты, во время которых мы с Авесоль спокойно ели.

- Значит, так! - сказал наконец Базиль, обращаясь ко мне. - Давай-ка мы встретимся с тобой! знаешь, где? В ***! денька этак через! - он посмотрел на Авесоль и что-то прикинул, - через три!

Я покачал головой и ответил, что остаюсь. Я чувствовал небывалое вдохновение и не собирался покидать так скоро место, подарившее мне его.

Базиль был в ярости: он покраснел, запыхтел и стал подскакивать в кресле. Однако присутствие Авесоль явно удерживало его от иных проявлений гнева, и он только произнес сдавленно:

- Ну ладно же!

Авесоль же сказала по-прежнему спокойно:

- Это хорошо, professore, что вы решили остаться. Общество, которое здесь соберется завтра, вряд ли вас заинтересует, но ведь вы остаетесь не затем. Я по вашему лицу вижу, что вилла произвела должное впечатление… Но я бы хотела усилить его, причем незамедлительно. Я предлагаю вам совершить прогулку сразу после обеда.

Базиль опять начал подскакивать в кресле, да так, что на этот раз оно застучало.

- Ты что, Базиль? - не глядя на него и не меняя тона, спросила Авесоль.

- Меня-то! ты зовешь с вами или нет?

- Я собираюсь показать доктору Деметрию тот алтарь, который ты привез сюда в **** году. Тебе незачем смотреть на него.

- Ну я бы и прогулялся!

- Нет, - просто ответила Авесоль.

Базиль снова стал пялиться на меня, гримасничая при этом ртом и бровями. В конце концов я отложил приборы и спросил в упор:

- Чего тебе?

Базиль тут же отвернулся к Авесоль и, сочинив на лице безмятежность, поинтересовался:

- И Ванда тоже приедет завтра?

- Приедет.

Я подключился к разговору:

- Что это за общество, о котором вы говорите?

- Один маленький творческий союз, - ответила Авесоль с мимолетной жесткой улыбкой.

- Вы, кажется, назвали их как-то странно – витабревичи?

- Витабревицы. Дело в том, что их общество называется «Vita brevis».

15.

Сразу после обеда мы отправились смотреть алтарь. Ливень кончился, облака начинали расходиться, в их просветах то и дело проблескивало солнце. Одежды Авесоль развевались на ветру.

Выйдя из здания, мы свернули налево, миновали засыпанную гравием придомовую площадку и, спустившись по широкой лестнице из нескольких каменных ступеней, очутились в некрополе.

Это был настоящий город мертвых. Узкие улочки составленных друг с другом гранитных и мраморных склепов вились, расходились и пересекались. На перекрестках, напоминавших порой приуменьшенные городские площади, вместо фонтана или триумфального столпа размещались группы надгробий. Древние антропоморфные стелы соседствовали со средневековым изображением изъеденного червями трупа, и таким образом доисторическое время, когда умершего воплощали в каменное изваяние, чтобы он сохранил присутствие в мире живых, оказывалось рядом с эпохой macabre, в полной мере постигшей полноту ухода. Были здесь изображения суровых рыцарей, опрокинутых смертью навзничь столь молниеносно, что складки их одежд все еще струились вдоль тел, а ступни будто еще попирали землю, и глаза оставались широко раскрыты. И были фигуры, склоненные в молитве. И восседающие. И, наконец, восставшие. Прежде я не встречал, чтобы с такой наглядностью, в такой полноте можно было проследить историю превращения надгробного столба в городскую скульптуру. Концептуальность коллекции породила во мне мысль, что весь некрополь – не более, чем объемная декорация для нее. И я прямо спросил Авесоль об этом.