– Кровью сильно замараны? – поинтересовался старший Волков. – Если что, можно попробовать отстирать, только поспешить надо, пока не засохла.

Выработка плана прервалась на осмотр и замывание трофейных галифе. В процессе удаления следов кровавой расправы выяснилось, что портянки младший Всеволод наматывать не умеет. Отец пробурчал: «А ведь я тебя учил…» – и пообещал помочь освоить этот процесс за один день.

Когда стирка была закончена, и вещи были развешаны на ближайших ёлках, Волковы соорудили себе обед из пары бичпакетов и банки тушёнки и вернулись к обсуждению дальнейших действий.

Они решили дошагать до Петрозаводска – ну не обязательно именно дошагать – можно воспользоваться попутным транспортом, если, конечно, таковой попадётся, а оттуда по воде добраться до Питера.

– Ты, кстати, не забудь, что он Ленинградом называется, – заметил старший Всеволод. – А вообще очень тебе рекомендую пока говорить поменьше, а слушать побольше. Это не потому, что ты дурак, – он примирительно поднял руку, останавливая вскинувшегося сына. – Просто ты совсем в местных реалиях не разбираешься. И не хотелось бы спалиться прямо вот так, на первом же шаге.

Поразмышляв, Всеволод-младший кивнул, соглашаясь, и тут же сказал:

– Бать, а давай стволы прикопаем, а?

– Чего? – вытаращил глаза отец. – Зачем это? Мелкий, или я чего-то не понимаю, или поясни: чем это тебе наши ружья не угодили?

– Не, папань, я не про ружья, – сын позволил себе лёгкую улыбку. – Я про пистолеты.

– А с ними что не так? – ещё больше удивился отец. – Нет, мы, понятно, кобуру на пояс цеплять не станем, а в вещмешке они себе лежат и лежат, пить-есть не просят.

– Ага, – засмеялся Всеволод-младший. – А если при обыске найдут?

Услышав про обыск, Всеволод-старший чуть не подавился сигаретой.

– Э, алё! Ты что там, в армии, сказок про «кровавую гэбню» и «ж-ж-жуткие сталинские репрессии» переслушал или, не дай бог, либерализм подхватил? Япона мама, а я-то надеялся, что я тебе к нему иммунитет привил… – он глубоко затянулся. – Сын, запомни: тут у тебя сейчас милиционер даже документы потребовать не имеет права. Ибо нет у нас сейчас внутренних документов. Отсутствуют, как класс. Есть справки для предоставления по месту требования, доверенности для того же самого, а вот документов, удостоверяющих личность, – нет! И появятся ещё не скоро. А уж личный досмотр – это и вовсе – из ряда вон.

– Окей… – парень с трудом переварил полученную информацию, но продолжил спрашивать: – Ну хорошо, а потом? Чего мы с ними потом делать станем?

– Да ничего, – старший пожал плечами. – Сходим в отделение милиции, зарегистрируем и будем дома хранить. Пистолет и револьвер – вещи в хозяйстве полезные, могут и пригодиться. Мало ли что…

– Чего, правда? – Волков-младший понимал, что отец не станет его обманывать, но не мог заставить себя поверить в услышанное. – Чего, вот прямо вот так можно было пистолет дома хранить?

– Мелочь, ты фильм «Место встречи изменить нельзя» сколько раз смотрел? Тебя никогда не интересовало: отчего это у доктора Груздева дома пистолет хранится?

– Ну… Типа наградной?

– Ага, наградной, – Волков-старший засмеялся и закашлялся. – Это вот у этого рафинированного интеллигента, который с любимой женщиной в пригородный посёлок Лосинку съехал, оставив бывшей жене-шлюхе московскую квартиру, наградной пистолет? Поди, за успехи в изучении творчества Достоевского наградили?

Всеволод-младший растерянно пожал плечами. Действительно, как-то не сходится.

– Так вот, друг ты мой ситный, запрещалось хранить дома «Маузер», да и то – только без специального разрешения. А так – сделай одолжение, храни. Только зарегистрируй.

– Но как же?

– А вот так же. Патроны-то в продажу не поступали, а пистолет без патронов – железяка.

И куда более безопасная в драке, чем, например, полкирпича… – он отвесил сыну шутливый подзатыльник. – Так-то вот, сын.

Тот только головой покрутил:

– Чудны дела твои, господи…

За такими разговорами и делами незаметно пролетел день. Закатное солнце окрасило болото в странный, кроваво-багровый цвет, отчего обоим Волковым стало слегка не по себе. Сын зябко передёрнул плечами:

– Кровь…

– М-да уж, – протянул отец. – И сколько её ещё будет…

Говорить больше не хотелось: на них обрушилось понимание того, что вся их прежняя, более-менее налаженная жизнь резко и неожиданно оборвалась, и теперь… А вот что будет теперь?

В молчании они сварганили немудрящий ужин и также молча проглотили его. Лишь когда был допит чай и оба взялись за сигареты, Волков-младший посмотрел на своего отца и тихо спросил:

– Бать, тебе что: совсем не страшно?

Помедлив, тот ответил:

– Страшно. А толку в том страхе? – он протянул руку и, как делал когда-то в далёком детстве, потрепал сына по волосам, – Не журись, казаче: прорвёмся. Фиг ли нам, кучерявым? Главное сейчас что? Главное то, что знаем мы с тобой до хрена и очень даже можем помочь Родине. Хотя бы выкрутиться из войны с меньшими потерями, а? Достойная цель?

– А то! – младший повеселел. – Все сделаем в лучшем виде! Ты, вон, столько знаешь, что страна у нас сейчас прыжками вперёд поскачет! Вопя на весь свет о своём безмятежном блаженстве!

Оба засмеялись. Правда, сын смеялся радостно и беззаботно, а вот на лицо отца нет-нет, да и набегала тень задумчивости…

До Петрозаводска они добрались за три дня. Сперва их подвёз на лодке старик, который тоже ходил на уток. Вот только сын, когда увидел оружие старика, вздрогнул, а потом шёпотом спросил у отца, что это за огромная фиговина на носу лодки разместилась? И не собирается ли дедок таким калибром вести морской бой или отражать высадку вражеского десанта на родное побережье?

Отец и старик, который, как выяснилось, обладал, несмотря на возраст, завидным слухом, расхохотались, после чего Волков-старший пояснил, что этот монстр зовётся «утятница»[15] и предназначен для стрельбы дробью по целой утиной стае, что уселась на воду в зоне досягаемости громадины.

Старый охотник кивал, подтверждая рассказ отца, а потом добавил, что из своей утятницы он одним выстрелом до трёх десятков уток брал. А в этот раз только полтора подстрелить удалось. В доказательство он предъявил битую птицу, затем оглядел пустые ягдташи Волковых и предложил отдать пару уточек в обмен на… Многозначительное молчание было понято совершенно правильно, и дедку пожертвовали одну из трофейных фляжек, в которой оказался джин. Сын этот напиток без тоника не любил, а отец и вовсе считал его тройным одеколоном, который он как-то в своём далёком, хотя ещё и не наступившем детстве дегустировал в пионерском лагере, так что обмен совершился к полному удовольствию обеих сторон.

Старик попробовал иностранный напиток, шумно выдохнул, икнул, а потом задумчиво заметил:

– От оно как: городскиу, а с пониманьем. Самогонку-от за всегда на вересу[16] пользительно настаивать. Грудь-от не сушит… Ну, благодарствуй, – и разом опростал флягу на половину.

Впрочем, на его штурманских навыках это никак не отразилось, и лодка все так же уверенно скользила по каким-то незаметным протокам. К исходу дня, уже в лёгких северных сумерках, дед доставил их к небольшой – дворов на пять – деревеньке. Он радушно пригласил попутчиков переночевать у него на сеновале, угостил Волковых варёной картошкой и мочёной брусникой, а поутру его жена, сухонькая живая старушка, выдала обоим пришельцам из будущего двух запечённых уток – тех самых, что они так удачно выменяли на джин.