Заняв свой пост, Дэвид первым делом сел разрабатывать учебный план. Он выполнил эту задачу быстро, проявив изрядное чутье, ведь столь сложная программа должна быть достаточно гибкой. У меня был один друг, который о разного рода программах говорил, что они должны обладать «жесткой гибкостью». Казалось бы, несовместимые понятия, гибрид из мира «Алисы в Стране чудес», однако мы всегда стремились к «жесткой гибкости», и Дэвид добился именно этого. Пока он занимался подготовкой учебного плана, мы соображали, кого взять на роль домоправительницы, чтобы помогала Дэвиду руководить его мини-Объединенными Нациями. Предъявляемые к этой кандидатуре требования по строгости были вполне сравнимы с теми, кои предъявлялись к Дэвиду: хозяйке дома предстояло управляться с людьми из разных концов света, любить их, соблюдая притом необходимую строгость, а главное — уметь разбираться с тем, что можно посчитать причудами, тогда как на самом деле речь идет о недоразумениях, вызванных языковыми проблемами, различиями культур или религий, да попросту тем фактом, что человек оторван от дома и чувствует себя одиноким.

Да простит мне Олвин, если я скажу, что в моих глазах она идеальная домоправительница. Женщина крепкого сложения, всегда опрятная, она напоминает крестьянскую жену из тех, что варят обед на десятерых детей, мужа и восьмерых работников. Что доят коров, собирают яйца в курятнике, задают свиньям корм и встают на заре или до зари, чтобы испечь хлеб. Сверх того, Олвин на редкость отзывчивый человек, не отступающий ни перед какими трудностями. А трудностей хватало и ей и Дэвиду.

Олвин — сказочная стряпуха, к тому же она наделена качеством, отличающим великих поваров, — может угодить любому едоку. Так, ей ничего не стоило удовлетворить заявки пакистанского студента, обожающего бутерброды с тунцом, жареный картофель, кетчуп и мармелад, и других студентов, предпочитающих на хлеб сардины с лимонной пастой или белковую пасту «мармайт» с тем же лимоном. Любая женщина спасовала бы перед лицом таких запросов, только не Олвин. Она терпела даже прихоти калифорнийца, еженедельно получавшего огромные посылки с шоколадом и конфетами, о каких в джерсийском захолустье и не ведали, безропотно выполняла неустанные требования девушек из Уругвая, снабжая их кипятком для заварки чая мате, без чего они не могли жить, как младенец без бутылочки, причем одной из них непременно нужно было съедать в день не менее четырнадцати апельсинов.

Проблемы Олвин отнюдь не ограничивались областью кулинарии. Был у нас студент из Нигерии, который (вполне справедливо, на мой взгляд) упорно называл Олвин «мама». На третий день после своего прибытия он пришел к ней с жалобой:

— Мама, у меня жутко жжет в животе.

Опасаясь самого худшего, Олвин расспросила его и пришла к выводу, что у него всего-навсего сильный запор. Вручила студенту суппозиторий, деликатно объяснила, как им пользоваться, и сказала, что через полчаса наступит облегчение, так что лучше держаться поблизости от уборной. Однако даже если вам кажется, что человек все понял, не мешает убедиться в этом. Час спустя студент снова подошел к Олвин и сообщил, что суппозиторий не подействовал.

— А что ты делал? — спросила Олвин.

— Мама, я пошел в уборную, там я ввел себе эту свечу, потом вытащил. Полчаса делал так, как сказала мама. А живот все равно болит.

У Дэвида были свои проблемы. Однажды на уроке английского он придумал историю про человека, сломавшего руку, после чего, чтобы проверить, как студенты усваивают язык, предложил им рассказать, что именно сломал бедняга. Молодой мадагаскарец явно посчитал, что перелом руки — пустяковое дело, и принялся называть глаза, печень, легкие, желудок, уши, сердце и язык. На вопрос, почему он перечислил как раз те органы, которые не подвержены переломам, студент ответил, что запомнил все эти слова и чрезвычайно гордится этим.

В другой раз Дэвид попросил студентов назвать птиц, служащих национальным символом их стран. Все шло гладко, пока не наступила очередь студента из Ганы. Он крепко задумался, насупив брови.

— Орел, сэр, — ответил он наконец.

— Какой из орлов? — спросил Дэвид.

Студент опять надолго задумался.

— Который вымер, сэр, — произнес он торжествующе.

Или взять двух студентов из Таиланда, которые прибыли к нам в разгар небывало суровой зимы, когда землю покрыла глубокая пелена сверкающего снега. Тайцы с восхищением созерцали невиданное на их родине вещество. К сожалению, занятия по большей части происходили на воздухе, где они остро ощущали холод. Было замечено, что, возвращаясь в дом, они первым делом сбрасывали обувь, снимали носки и принимались греть ступни о ближайшую батарею отопления. Неудивительно, что у них появились ознобыши, как неудивительно и то, что эта болячка неизвестна в Таиланде.

Я никак не ожидал при жизни увидеть осуществление нашего плана создать этот мини-университет, однако не успел, как говорится, оглянуться, как уже играл в крокет на газоне за усадьбой «Ле Нвайе» со студентами из Бразилии, Мексики, Либерии, Индии и Китая, испытывая гордость не только потому, что они любезно позволяли мне выигрывать. Ибо в самых разных странах желающих учиться у нас было больше, чем мест в нашем общежитии (в год мы можем принять около тридцати человек), и меня не меньше их огорчала необходимость добавлять все больше новых имен в список очередников. Заявления поступали в буквальном смысле слова со всех концов света: абитуриенты из Южной Америки, Африки, Азии, Индонезии, Японии, Европы, США, Канады и Австралии жаждут припасть к нашему источнику знаний. В основном это молодые люди, озабоченные тем, как приобрести профессию, способные оплатить дорогу и готовые довольствоваться скромной стипендией, а потому ограниченное число мест вынуждает нас соблюдать осторожность, чтобы избежать чрезмерного наплыва студентов из бедных стран. Вместе с тем работа с представителями самых разных наций протекает успешно; думаю, все дело в том, что их объединяет одно горячее стремление — спасать угрожаемые виды. Встречаясь с сокурсниками, они с удивлением обнаруживают, что у каждой страны есть проблемы с охраной живой природы и что они могут помочь друг другу, обмениваясь идеями и информацией.

* * * Продолжая из года в год шлифовать «многогранный подход» Треста к спасению видов, мы не забывали также о других гранях нашей деятельности. Чтобы поддерживать на ходу механизм непрерывно растущей организации, требовалось совершенствовать подходы к разного рода текущим делам в пределах Поместья Огр. Взять хотя бы ветеринарное обеспечение большой коллекции бесценных угрожаемых видов.

Мне доводилось говорить во всеуслышание, что самые опасные животные, кого нельзя оставлять без присмотра в зоопарке, — архитектор и ветеринар, посему я привык к тому, что архитекторы смотрят на меня с таким отвращением, будто я болгарский царь Борис, прозванный Живодером, а ветеринары сторонятся меня, как если бы я был свирепым быком или бешеной собакой. Единственное, что меня утешало, — я все-таки имел дело с грамотными (во всяком случае — полуграмотными) людьми.

Помню, когда я первый раз попросил нашего ветеринара и нашего семейного врача оказать помощь человекообразной обезьяне, моя просьба вызвала непонятное мне, простаку, замешательство. В крупных зоопарках Европы и США в случае необходимости спокойно обращаются за помощью к врачам и даже к стоматологам. В области диагностики и ремонта несметного множества чудесных механизмов — от человека до мыши — существуют три отдельных извилистых направления: исследование человеческого организма, копилка знаний о болезнях и функциях организма домашних животных и, наконец, третье течение (до недавних пор похожее на тоненькую струйку) — изучение диких животных в неволе. Естественно, человек занимал первое место, а потому это направление развивалось особенно интенсивно. Но поскольку оно не пересекалось с другими направлениями, ветеринария не слишком процветала. Осваивая все новые достижения медицины, ориентированной на человека, ветеринар тем не менее изучал только домашних животных, а потому не без опаски смотрел на поступающего в его кабинет детеныша шимпанзе или гигантскую выдру из Гайаны. От пробелов в образовании ветеринаров страдали коллекции зоопарков.