– А он и творится! Вы его творите!

– Да как ты смеешь, неблагодарный! Я же тебя из дерьма вытащил! Человеком сделал! Доченьку свою единственную доверил! А ты!.. – завопил папаша.

– А я и был человеком, только вам этого не понять. Не спорю, вы помогли мне поначалу, но на мне же потом и заработали в десятки раз больше. Так что теперь мы в расчете.

– Пошел вон из моего дома, щенок! Оборванец! Приютил его, обогрел, а он мне такое высказывает! Ну, ничего, ты меня еще попомнишь! – Его голова, державшаяся на тоненькой шее, дергалась в разные стороны с такой силой, что, казалось, отвалится в любую секунду, а губы лихорадочно тряслись, непроизвольно оплевывая все вокруг. – Я тебе кислород перекрою! Ни один журнал больше твою уродливую морду не примет! Ты ко мне еще на коленях приползешь, таракан трущобный!

Шакалов ехидно посмеивался. Он и предположить не мог, что вместо скучного застолья его ждет уморительный спектакль, на который ему не только времени потраченного жаль не будет, но и, возможно, кругленькой суммы денег.

– Не надо, папочка! Прошу тебя! – прослезилась Анжела.

– Прекрати! И ступай в свою комнату!

– А как же Никита? Я же люблю его.

– Можешь выметаться вместе с ним, но тогда ты мне больше не дочь!

– Папа, ты что?

– И можешь навсегда забыть о наследстве и красивой жизни! Так кто тебе роднее?! Я или этот?! – Папаша указал на меня пальцем. – Выбирай!

Разрыдавшись, она прикрыла ладошками лицо и стала подниматься по лестнице.

– Иннокентьевич, остынь. Девочка-то здесь при чем? – произнес Шакалов.

– Ох, Алексей Вениаминович, дорогой наш. Простите за все, что происходит в этих стенах. Это просто сумасшествие какое-то, – промямлил тот, а после переключился на меня: – Не понял… ты до сих пор еще здесь? Пошел вон!

– Не торопись, дружище. Может, у него еще какие-нибудь каверзные вопросики ко мне имеются. Ну так как, имеются, защитник всех убогих?

– Вам и ночи не хватит, чтобы на них ответить, – заявил я.

Мой внутренний голос перестал бы себя уважать, если бы не влез со своими советами: «Не сейчас, Никитос. Не сейчас. Лучше промолчи. Не будь дураком. Все равно это ничего не изменит. А заикнись только, сам знаешь о чем, и все – в живых они тебя уже не оставят».

– Даже так? Ладно, давай тогда самые наболевшие.

– Как насчет вашей загородной виллы? – Я заглушил в себе предостерегающее жужжание, решив: «А будь что будет!»

– Виллы в Италии, Испании, Франции, а у нас какие могут быть виллы? Так, скромные хатки, домики, коттеджики. За городом у меня их три. Какой из них-то?

– Тот, который на земле потрошинской отстроен.

– Не понял. Какой еще потрошинской… земле?..

– Да-да, господин Шакалов, все вы поняли! И все вы помните! А ну-ка забыть такое – превратить в руины целый поселок!

Внутренний голос вернулся: «Все, кранты тебе, Шерлок недоделанный!»

– Что за бред, недоумок?! Какой еще поселок?! Какие руины?!

– Ах, все-таки запамятовали?! Так я напомню! Поселок – Потрошино! Руины – его же! Откуда знаю?! Из статьи Максима Громова, которая каким-то чудом сохранилась! Да, как оказалось, не все вы подчистили, сволочи!

Депутат побледнел. Послабив галстук, он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и вдохнул на полную грудь. Цвет лица вернулся, а вместе с ним проявилась и истинная сущность боготворимого тысячами москвичей, особенно старушками, Лешки Шакалова. Злобно оскалившись, он схватил меня за грудки обеими руками и с силой потряс.

– А теперь слушай сюда, молокосос! Не знаю, чего ты этим добивался, но уж точно выпросил целую кучу неприятностей на свой петушиный зад! Да ты вообще соображаешь, кто перед тобой?! Я же тебя в землю живым зарою!

Не теряя времени, телохранители обступили меня с боков.

– Алексей Вениаминович, не марайте руки. Давайте мы с этим чмыренышем разберемся, как следует, – невозмутимо протянул телохранитель, напоминающий сумоиста.

– Назад! – возразил тот истерично, но они не сдвинулись с места. – Назад, я сказал! Успеете еще! Не бойтесь, он на меня не кинется! Ха-ха-ха! Терпила походу и так в штанишки наделал!

Телохранители разразились хохотом. Следом за ними захихикал и мой бывший потенциальный тесть.

Незаметно для всех в холле появился дворецкий и, привлекая к себе внимание, объявил:

– П-п-петр Иннокентьевич, все г-г-готово к т-т-тра-пезе!

Не совсем здоровый смех вспыхнул с новой силой. Смекнув, что ответа не последует, пожилой мажордом опустил голову и побрел восвояси. В этот момент Шакалов ослабил хватку, и мне удалось вырваться.

Такое своеволие ему не понравилось. Он попытался нанести боковой удар, целясь в нижнюю челюсть, но реакция меня не подвела. В сантиметрах пяти от моего лица кулак был остановлен. Вцепившись левой рукой в его запястье, а правую подсунув ему под мышку, я провернулся, взвалив депутата на спину.

Последовал бросок.

В воздухе его ноги задели рядом стоявшую подставку с дорогущей китайской вазой. Под вопли ее владельца ваза рухнула на пол, разлетевшись вдребезги. Приземление Шакалова оказалось менее трагичным, – гад жить будет. Он лишь ушиб спину, прокряхтел и схватился за поясницу.

Дилемма, возникшая в мозгах телохранителей, на мгновение сковала их конечности. Бросая взгляд то на меня, то на босса, они никак не могли определиться, кому первому уделить внимание. Я же с выбором не колебался. Из двух громил вырубил того, что помельче. Отбив мою правую руку, он незамедлительно отправился в нокаут от хука левой – иначе и быть не могло, ведь я левша.

Участь, постигшая коллегу, слегка удивила сумоиста. Взглянув на меня прищуренным взглядом, он скривил рот, уважительно кивнул и, став в стойку, атаковал. Увернувшись от двух боковых ударов кулаками, я прокурсировал мимо его внушительного брюха и зада и рванул к выходу.

– Взять его, дармоеды! – завизжал Шакалов. – Взять!

На улице стоял десятиградусный мороз, а мой торс согревался лишь одной рубашкой. Но сдаваться я не собирался. Проорав пару скверных словечек, я запросто пересек метровую оградку, затем палисадник и двухметровый кирпичный забор. Да только бегать по улицам Барвихи мне долго не пришлось. Точнее, вообще не пришлось. За забором меня «радушно» встретили, не позволив ступить и шага.

Перед тем как погрузиться в непроглядную тьму, я ощутил сильный удар тупым предметом по затылку, услышал ликующий незнакомый голос и увидел промелькнувший свет уличного фонаря.

Я очнулся из-за ноющей боли в запястьях и пронизывающего холода. При каждом выдохе из моего рта вырывался пар, а прежде излучающая здоровье кожа покрылась пупырями, приобретая синеватый оттенок. Круг малоприятных ощущений замыкался жуткой мигренью. Она с определенной цикличностью то внезапно накатывала, заставляя крепко сжимать зубы, то постепенно затихала.

Едва приподняв веки, я издал приглушенное мычание.

– Опа на, таки очухался, красавчик. А то мы уже и не надеялись, – забасил кто-то сбоку. – Хотя лучше бы ты подох. Вместо того чтобы сейчас с бабами в сауне париться, я с тобой тут парюсь. Не знаю, чем ты так не угодил Вениаминовичу, но мои руки так и свербят выпустить тебе кишки.

Сзади меня кто-то был еще, но, кроме шаркающих шагов, я от него больше ничего не слышал. Поворачивая голову в разные стороны, я не переставал постанывать. Перед глазами все расплывалось, но сформировать общую картину большого труда не составило. Подобные места мне приходилось видеть и раньше. Одно из таких даже находилось в моей частной собственности.

Бетонный пол, кирпичные стены, металлические ворота, покрашенные в темно-вишневый цвет, досочный потолок с подвешенной лампочкой, неплохо освещающей все помещение, и работающий дизельный обогреватель. Готов поручиться, что данные апартаменты предназначались для стоянки и ремонта автомототранспорта и именовались не иначе, как гараж, состоящий на учете какого-нибудь захудалого кооператива.