Он отгоняет эти мысли презрительной усмешкой. Проси не проси – его самые заветные желания никогда не сбываются, а сбывается то, чего он больше всего на свете не хочет. Как будто до него есть кому-то дело!

Так пропади оно всё пропадом! Пускай корабли искрошит в щепки, ему-то что! Пускай эту дрянную девчонку унесёт ветром…

Дрянная девчонка продирается сквозь шторм к дому. Во всяком случае, пытается.

С ветром она больше не разговаривает. Они уже давно не друзья, он дует ей прямо в лицо.

Лампёшка еле продвигается вперёд. Спотыкаясь, она пересекает площадь, усеянную листьями и ветками, и добирается до порта, до пристани.

Перед базальтовыми ступеньками Лампёшка в испуге останавливается. Ветер загнал море на ступени, почти до самого верха. Тропу к маяку можно разглядеть только по белой пене, которая бурлит вокруг камней. Неужели придётся плыть?

Она смотрит на маяк, чернеющий на фоне тёмного неба. Внутри отец, наверное, сердито ковыляет кругами – она видит, какой он злой, какие свирепые взгляды кидает на дверь, она ясно видит эту дверь, ручку двери, надо лишь протянуть руку и дотронуться до неё…

Она прижимает корзинку к груди и ступает в воду.

Поначалу всё не так плохо, поначалу Лампёшка ещё нащупывает столбики, а её ноги находят под водой камни. Ветер свистит:

– Здравствуй, здравствуй, подружка! Вернулась? Пришла наконец со мной поиграть? Маячника дочь, скажи, не робей: неужто ты моря и ветра сильней?

– Да! – Лампёшка пытается перекричать шторм. – Представь себе! Я – сильнее!

Она упрямо перебирается с камня на камень. Вокруг клокочет тёмная вода, поднимается всё выше, кусает холодом её лодыжки, колени, бёдра. Сердце Лампёшки бьётся как безумное.

Подняв глаза, она видит, что преодолела уже полпути. Самый опасный отрезок ещё впереди, но половина пройдена.

– Видишь, ветер?! Всё равно ты меня не…

Ветер выхватывает у неё из рук корзинку. Подбрасывает высоко, крутит над головой, просто из вредности, и уносит – вместе со спичками. Подальше, за море, на берег чужой, пусть будет подарок девчушке другой… Лампёшка видит, как крошечная точка исчезает в тёмном небе. Она визжит от ярости, и ветер заливает ей рот морской водой, солёной и холодной, а она и так продрогла, и всё потеряно. И слёзы тоже солёные – никакой разницы.

Она смотрит вперёд, потом назад. Маяк так же далеко, как и берег, такой маленькой девочке в таком большом море не добраться ни туда, ни туда. Но домой теперь, без спичек, можно и не возвращаться.

Вода поднимается всё выше, и её ноги отрываются от камней. Плавать она умеет, но не пытается.

«Мама, – думает она, – я уж лучше к тебе. Отцу, конечно, будет грустно, но он и так всегда грустный».

Она тонет.

Лампёшка не чувствует, как к ней подплывают холодные тела, как её хватают холодные руки. Облака зелёных, как водоросли, волос колышутся в волнах. Смешки, хихиканье:

– Ах, бедняжка, детёныш, утопший детёныш…

Её голову поднимают над водой, её тащат к маяку, на полуостров, и бросают на камни:

– В нашей воде двуногим не место!

Там, у двери своего дома, и лежит теперь Лампёшка, а тем временем в бухте гибнет корабль.

И, как всегда, на следующий день вновь встаёт солнце. Вода в бухте лежит неподвижно, словно пристыжённая:

– Волны? Да как можно!

– Шторм? – еле слышно шепчет ветер. – Нет-нет, я тут ни при чём!

Он ласкает лицо девочки, будто поглаживая рукой.

– Мама… – Лампёшка приходит в себя. – Мама… Я умерла? – в замешательстве спрашивает она.

Мама у неё в голове тихо смеётся:

– Нет, девочка моя. Ты не умерла.

– Нет? – Лампёшка почти разочарована. – Правда не умерла?

– Правда. Твоё время ещё не пришло. Разве ты не слышишь криков чаек? Не чувствуешь запаха воды? Ты всё ещё здесь.

Лампёшка чует запах солёной воды, слышит ор птиц. В спину ей врезаются камешки, платье мокрое насквозь. Она приоткрывает глаза и сквозь ресницы видит прямо над собой высокую серую башню – маяк, а ещё выше – облака. Она не знает, как сюда попала, но всё остальное помнит.

– Я опоздала, мама.

– Да, милая девочка. Ты опоздала.

– Папа сильно разозлился?

– Да, сильно.

– На меня.

– И на тебя тоже. И на меня. И на себя.

– Но что я могла поделать?! – кричит девочка облакам. – Я так старалась. Правда старалась!

– Знаю. Ты очень смелая.

– Недостаточно смелая.

– Ещё как достаточно! Храбрее моей дочери никого не сыскать. Ну же, вставай, иди в дом. Ещё простудишься тут.

– Да, простужусь, – говорит Лампёшка и на минуту зажмуривается. – Страшно простужусь, а потом умру. И буду с тобой.

Она видит, как мама качает головой.

– Нет, этому не бывать. Вставай, милая.

Лампёшка вздыхает и с трудом поднимается. Она замёрзла, всё тело затекло и покрыто синяками. Девочка ступает на крыльцо и открывает дверь.

– Папа?

В комнате темно, по полу рассыпано содержимое шкафов и ящиков. Дверь печки распахнута, а отцовское кресло опрокинуто и валяется посреди носков, гороха, золы. Самого отца нигде нет, только в закутке, где стоит его кровать, видны скомканные одеяла.

Горох хрустит под ногами. Лампёшка, оскальзываясь, подходит к лестнице.

– Папа? Ты там?

Неужели он взобрался наверх? А как же нога?

Август стоит наверху, опираясь на перила, белые от птичьего помёта, красные от ржавчины. Он всматривается в море. Лампёшка останавливается рядом. Они молчат, мягкий ветер треплет им волосы.

Внизу, привалившись к подножию скалы, что высится посреди бухты, лежит корабль. Льнёт к камням, как хворое дитя к матери. Нос разнесён в щепки, мачты переломаны и торчат во все стороны. Паруса безвольно поникли. Повсюду плавают доски, бочки, обломки корабля. С берега доносятся крики, в порту отчаливают и причаливают шлюпки.

Лампёшку пронизывает ледяной холод, она закусывает губу. Это она виновата. Это всё из-за неё.

Она поднимает глаза на отца. Рыжеватые, уже седеющие волосы, щетина на подбородке. Глаза красные. Неужто всю ночь не спал? Лампёшка пробует украдкой уловить запах его дыхания, но чует только соль и ржавчину. Он ужасно рассержен на неё, это понятно. Может, он больше ни слова ей не скажет, до конца жизни.

Но Август всё же заговаривает с дочерью.

– Слушай меня. – Его голос скрежещет, будто он очень давно им не пользовался. – Запоминай хорошенько. Я всю ночь пытался починить линзу. Механизм линзы.

– Он что, сломался? – удивляется Лампёшка. – Вчера ещё работал.

Она хочет посмотреть, что там такое с линзой, но отец сжимает её руку – крепко.

– Нечего там смотреть! – говорит он. – Слушай. Слушай и повторяй за мной. Мой отец…

– Э-э-э… мой отец… – повторяет Лампёшка.

– Всю ночь пытался…

– Всю ночь пытался…

– Починить линзу.

– Починить линзу. А кому я должна буду это говорить?

– Любому, кто будет задавать вопросы. Починить удалось только к утру, но было уже поздно.

– А… – говорит Лампёшка. – Но…

– Повтори.

– Починить удалось… э-э-э… только к утру, но…

– Было уже поздно.

– …было уже поздно. Но ведь это неправда, механизм работал. Выходит, это враньё?

Отец бросает на неё грозный взгляд.

– А что мне прикажешь говорить? Что моя дочь, вот эта самая девчонка, забыла купить спички, что это она виновата?

– Нет, – пищит Лампёшка.

– То-то же. Запомнила, что отвечать?

Девочка кивает, и отец отпускает её руку.

– А можно сказать, – говорит она, – что я тебе помо-гала… э-э-э… подавала отвёртки, плоскогубцы разные?

– Можно, – отвечает Август. – Мне всё равно.