Литмир - Электронная Библиотека

Джек ждал. Ожидание подчас невыносимо. Надо же Изабелле растелиться в такую ночь. Началось все с вечера. Бедняжка протяжно мычала, словно это могло облегчить родовые боли. Джек положил свежей сухой соломы, нежно погладил мокрый животный нос. Глаза Изабеллы были полны боли. Джек знал этот взгляд. Когда ты фермер, ты любишь животных всем своим сердцем, пусть в меня полетят помидоры из рук защитников прав друзей наших меньших, но спросите у любого фермера и он ответит, что без ума ото всех этих мокрых, сопливых носов.

Вечер спешно превратился в дождливую темную ночь, а Изабелла все мучилась в родовых схватках. Мучился Джек. Каждые полчаса он возвращался проверить, все ли в порядке и каждые полчаса его встречал тот же взгляд. В растопленном наспех камине плясали яркие языки пламени. Что-то кольнуло в старой фермерской груди и Джек поспешно натягивал резиновые сапоги на распухшие от ходьбы ноги, хотя прошло всего десять минут с его последней проверки. Чутье не подведешь. Он точно знал, что Изабелла произвела на свет дитя.

В полусонном сарае горели ночные лампы и Джек спешно подошел к стойлу. В дальнем углу Изабелла шершавым темно-фиолетовым языком слизывала мокроты, густую слизь родовых путей с трясущегося от холода дымчато-серого теленка. Джек улыбнулся. Природа всегда отдает предпочтение новой жизни.

– Будешь Дождем.

Подбросив утомленной корове свежего силоса, он потушил свет. Свершилось. Можно снять насквозь пропахшую смесью молока и коровьего навоза одежду, намылить тело ароматным мылом, которое он неизменно покупал у Жанны и пропустить стаканчик другой, за успешное разрешение.

Придвинув, продавленное не одним поколением Коуэлов, огромное кресло, с удобной подставкой для ног, к пылающему огню, Джек смешивал свои воспоминания с крепким напитком и они, размерено струились по выпирающим узловатым жилам.

Фермерский дом, а если быть точнее, его южное крыло, выложил собственноручно первый из Коуэлов. Его имя стерли в пыль жернова времени, однако из поколения в поколение, с некими поправками и многочисленными домыслами, передавалась вот эта история. Ее рассказывали утомленные, после вечернего доения, отцы и деды, своим чадам, пока те нетерпеливо ворочались под пуховыми одеялами и жаждали заполучить хоть немного родительского внимания.

Коуэлы занимались животноводством с давних времен, насколько они были давние никто сказать не мог, однако было принято считать, что животноводство у них в крови и все хозяйственные азы передавались каждому последующему поколению с молоком матери.

Тут Джек мог бы возразить, что ему пришлось немало потрудиться, прежде чем он мог интуитивно распознавать болезни и чуять нутром переменчивую скотину, но нужны ли нам с тобой, читатель, его возражения? Человеку легче всей душой поверить, что у других все слаживается само собой. Так проще всего списать собственное бездействие и лень, страхи и сомнения, на простое невезение, что уж тут поделать.

В тот далекий год зима стояла долгая. В горах снег лежал до колен, мороз крепчал день ото дня, держа промерзшую насквозь землю стальной хваткой. Запасы сухой травы, сложенной под хилым навесом из парусины, подходили к концу.

Первый из Коуэлов принял единственно верное решение – спуститься со стадом в долину, в поисках пропитания.

Никто никогда не задавался вопросом, как долго пришлось брести измученным голодом животным и человеку, прежде, чем они нашли свое пристанище вот на этом самом холме. Поговаривали, будто Первый из Коуэлов был настолько очарован видом, открывшимся с холма, что перестал поглядывать себе под ноги, наткнулся на скользкий, поросший мхом валун и покатился кубарем вниз.

Как любой, ограниченный в познаниях устройства мира, человек, Первый из Коуэлов посчитал это особым знаком. В минуты отчаянья, люди во все времена, ждали особых знаков. Будь то сон, приснившийся беспокойной ночью, слова цыганки, обрывками осевшие в воспалившемся разуме, простая небрежность, неосмотрительность, в результате которой мы катимся кубарем вниз.

Тот самый камень, стал первым камнем, положенным в основу будущего Коуэлов на Большой Земле.

Сейчас, в беспокойном свете пламени, перед нами грел свои старые кости Последний из Коуэлов. Однако до этого еще далеко.

Шли годы, Коуэлы сменяли друг друга, не успевал один превратиться в прах, как другой расширял дом, увеличивал стадо, устраивал сыроварню.

Женщины никогда не задерживались в фермерском доме дольше, чем требовалось. Обычно их нанимали в помощь, когда луга покрывались зеленой сочной травой и молока прибывало больше обычного. Когда трава сохла, а молоко шло на убыль, они расходились по далеким и близким деревням, думая о том, как пережить надвигающуюся зиму. Случалось, какой-то из них родить Коуэлу сына. Так продолжалось до тех пор, пока отец Джека, тридцать с лишним лет назад, не заменил ручное доение на механическое, а по прошествии еще двадцати лет на автоматическое. Девушки потеряли сезонный заработок. Джек остался без сына. В свои шестьдесят пять лет он точно знал, что он – Последний из Коуэлов.

В ночной час, когда ветер бушевал за окном, Джека тревожили мысли о том дне, когда ему придётся продать ферму.

Ферма была его страстью, его жизнью. Каждое утро Джек открывал глаза, разминал одеревеневшие за годы тяжелого физического труда, ноги, его мысли, словно полустертые графитовые карандаши, делали наброски предстоящего дня.

Первым делом осмотреть ферму. Много всего может приключиться за долгую осеннюю ночь. Порой утро приносит немало сюрпризов – открытые изгороди, разбитые окна, разбросанные тут и там кучи сухого торфа, разворошенные стога сена. Когда представляется возможность порезвиться, животные никогда не упускают подобного веселья. В молодые годы Джек бывал страшно зол. Такие проделки кого угодно способны вывести из себя. Сейчас, если подобное случалось, старый фермер лишь улыбался и принимался за дело – как жаль, что четвероногие не понимают, что такое уборка. Их мозг примитивен. Он не различает понятия грязно и чисто. Им неведомо, что они оставили после себя горы мусора. Как жаль, что иногда это касается не только животных.

Вчерашний дождь щедро напоил землю. Джек наспех выпил стакан воды, без лимона, как мягко советовала Жанна, на ходу оправдываясь перед самим собой за нехватку времени, натянул рабочий комбинезон, тяжелые резиновые сапоги и распахнул двери черного хода.

В нос ударил запах сырой прелой земли. Такой бывает только поздней осенью, когда опавшие листья и жухлая трава, щедро политые ноябрьскими дождями, дают первую гниль. Земля всегда возвращает в свое чрево то, что любезно предоставила, для временного использования.

Двери черного хода выходили прямиком во внутренний дворик фермы, а оттуда, через боковую дверь можно было легко попасть в мир животных. Внутренний дворик был выложен массивным речным булыжником. Воздух тут, подобно узнику, заточен со всех четырех сторон каменными высокими стенами, лишь только подняв голову, можно почувствовать немного свободы. Каждый раз, оказываясь во дворике, Джек поднимал взор к небу – каждый раз оно было не похожим на предыдущие. Нежное, ласковое свечение догорающих звезд, на фоне синего, дымчатого ночного покрывала. Мир вокруг нас красив, но для того, чтобы оценить это нужны доброе сердце и видящие глаза, тогда как почти каждый из нас может смотреть на что либо, но далеко не каждый обладает способностью видеть. Порою, сердце слепого способно разглядеть больше, нежели здоровые глаза зрячего.

Лет двадцать с лишним назад, Жанна посадила у северной стены вьющиеся, темно-красные розы. Они стали единственным украшением внутреннего двора. Помню, как смеялся над ее затеей, убеждал, что ничего из этого не выйдет. Розы не сажают у северных стен, они погибнут от холода, не пережив и одной зимы. Жанна лишь улыбалась, с долей вызова, забавно опрокидывала назад, мешающие работе волосы, продолжая настойчиво делать свое дело. Сама того не зная, она оставила оживающие каждую весну надежды, больно ранящие меня, когда я обрезаю лишние плети, удаляю сухие ветви, срезаю отцветшие бутоны. За прошедшие годы куст превратился в огромное дерево, ветви которого мертвой хваткой вцепились в стену, проросли сквозь каменные швы кладки, слились с домом воедино. Минуя мои опасения, из года в год, в апреле, куст медленно оживал, чтобы радовать обильным цветением до поздней осени. Каждое лето я срезаю лучшие соцветия и собираю в букет для Жанны. Она до сих пор улыбается, с долей вызова, запрокидывая назад непослушные волосы, неизменно пахнущие апельсином и еще чем-то нежным, цветочным.

2
{"b":"662955","o":1}